Средняя такая Олёкма
Как живёт село с 50 жителями, отрезанное от мира.
Путь из Тупика — райцентра Тунгиро-Олёкминского района — до Средней Олёкмы по забайкальским меркам невелик: всего-то 200 километров. Но выдвигаемся мы затемно. Почему, становится понятно почти сразу. За селом Заречным начинается лесная дорога, проверяющая «буханку» на крепость, ямами, корнями, ветками. Через полчаса водитель отмечает, что сейчас-то дорога будет половчей, и ускоряется. До 40 километров в час. Дорога хоть и стала половчей, но разгоняться не позволяет.
В передней «буханке» едет семья Саповых. Торговлей они стали заниматься после того, как муниципальным предприятиям запретили вести коммерческую деятельность и МУП «Тунгирпушнина» распался на два ООО. «Тунгирохота», которую возглавил Юрий Сапов, продолжила скупать трофеи у охотников, а «Байкал» под руководством Светланы Саповой обеспечивал «северный завоз», то есть завозил продукты в труднодоступные сёла. Оба предприятия закрылись, но у ИП Саповой остались два магазина. О том, как работается предпринимателям в условиях забайкальского севера, нужен отдельный текст.
Короткий участок относительно спокойного пути сменяется ещё большей тряской. Машины заезжают в марь - замёрзшее болото, которое тут называют Долиной смерти. Якобы по этому пути заключённых вели в Каларский район на добычу урана в Мраморном ущелье. Но и без этой легенды местность соответствует названию. Уазик прыгает с кочки на кочку, временами натужно ревёт двигатель, и мне порой хочется выйти и так же порычать в снег - от тряски меня начинает мутить.
Но вскоре это испытание тоже кончается. Словно в награду в лучах восхода искрится заснеженный лес. Петляющая по нему дорога выводит к берегу Олёкмы, где стоит зимовьё, в котором решено пить чай. Но строение промёрзло насквозь - термометр на его крыльце показывает 45 градусов мороза, и даже затопленная печурка нескоро справится с морозом. Поэтому приходится ехать дальше - неподалёку есть обитаемое жильё.
Здесь становится совершенно понятно, что одежда, которая в городе казалась вполне надёжной, для таких путешествий не очень-то годится.
Буран в бане
Дальнейший путь идёт по реке, ласкающей взгляд огромным заснеженным пространством, безоблачным голубым небом и тёмными сопками вдали. Из-за этой картины наступает какое-то особенное состояние покоя. Но появившаяся на горизонте фигурка рыбака даёт понять, что скоро завтрак.
Зимовьё, стоящее на крутом берегу Олёкмы, принадлежит жителю Тупика, которого мои спутники называют Лёха. Он с сыном живёт здесь почти месяц, недавно к ним на рыбалку приехал друг из Могочи - тоже бывший житель Тупика. С одобрительным смешком Лёха рассказывает, что парень, невзирая на холод, пропадает на реке: наскучался там на своей железной дороге.
Зимовьё, стоящее на крутом берегу Олёкмы, принадлежит жителю Тупика, которого мои спутники называют Лёха. Он с сыном живёт здесь почти месяц, недавно к ним на рыбалку приехал друг из Могочи - тоже бывший житель Тупика. С одобрительным смешком Лёха рассказывает, что парень, невзирая на холод, пропадает на реке: наскучался там на своей железной дороге.
Сам Лёха, судя по всему, заскучал в зимовье. Он расспрашивает про события, про знакомых. После чая предлагает посмотреть баню. В ней стоит снегоход «Буран».
«Баня-гараж у нас - нигде такой нету. «Буран» в тепле постоянно, и мыться хоть каждый день можно. Красота», - говорит Алексей, довольный своей выдумкой.
«Баня-гараж у нас - нигде такой нету. «Буран» в тепле постоянно, и мыться хоть каждый день можно. Красота», - говорит Алексей, довольный своей выдумкой.
Вместе с ним провожать нас выходит его пёс Мишка. Именем он обязан своей шоколадной масти - наверняка щенок был сильно похож на медвежонка. Сейчас Мишка стар и опытен.
«Дома щенки подросли. Учить их надо. Поехали, Миша, домой», - дразнит его хозяин, и пса рвёт на части от энтузиазма. Он прыгает вокруг хозяина, кидаясь то к машинам, то наверх, где стоит «Буран».
Осаживает его Алексей фразой: «Пошли в лес, Мишка». И пёс вжимается в снег — то ли прикидывается немощным, то ли старается быть незаметнее.
«Дома щенки подросли. Учить их надо. Поехали, Миша, домой», - дразнит его хозяин, и пса рвёт на части от энтузиазма. Он прыгает вокруг хозяина, кидаясь то к машинам, то наверх, где стоит «Буран».
Осаживает его Алексей фразой: «Пошли в лес, Мишка». И пёс вжимается в снег — то ли прикидывается немощным, то ли старается быть незаметнее.
Путь продолжается, и остановка на Белых скалах являет страшную картину. На снегу лежит изюбрь, точнее его половина, обглоданная волками. Судя по всему, хищники загнали рогатого красавца на обрыв, дождались, пока зверь обессилил и сорвался вниз.
Сапов материт волков: «Такого быка угробили». Достаёт топор и бензопилу, чтобы лишить хищников добычи.
Сапов материт волков: «Такого быка угробили». Достаёт топор и бензопилу, чтобы лишить хищников добычи.
Река петляет под колёсами, открывая всю свою красоту. Пейзаж нигде не повторяется. Берег то круто падает в реку отвесными скалами, то сползает голым песчаным пляжем. Здесь зависают над водой лиственницы, а там, спустя минуту, из-под снега торчат валуны. Торосы скрывают впереди идущую машину, а ломаный лёд в кружаке похож на сказочные пещеры.
Советская метеорология
Внезапно на реке становится сумрачно и прохладно - солнце заслоняет крутой берег, на котором стоит Олёкма. В деревню мы заезжаем почти вечером. Пока спутники разгружают товар, я иду на экскурсию.
Деревня в целом не отличается от других. Занесённые снегом поленницы, ветхие автомобили около дворов, обязательный брошенный дом без окон, яркие пятна детской площадки.
Деревня в целом не отличается от других. Занесённые снегом поленницы, ветхие автомобили около дворов, обязательный брошенный дом без окон, яркие пятна детской площадки.
Метеостанция, во дворе которой стоят солнечные батареи, выглядит на сельской улице - как космический корабль. Но зато табличка на её стене, как музейный экспонат, украшена советским гербом и надписью: «Государственный комитет СССР по гидрометеорологии и контролю природной среды». Входная дверь тоже вполне по-советски подпёрта доской, вставленный в сничку замок не заперт.
Мороз торопит ближе к печке, и я перебежками направляюсь к дому. Навстречу мне летит чёрно-белая поджарая собака. Я ругаю себя, готовясь уже забраться на забор, но она припадает на передние лапы и начинает прыгать вокруг меня. На располовиненной мордахе написан азарт и дружелюбие. Она провожает меня, выпрашивая ласку - путается под ногами, лезет носом под ладошку и колотит туго закрученным в бублик хвостом.
Валентина Яковлевна
В магазине уже закончили разгрузку и чаюют на кухне у Валентины Яковлевны. Она торгует в магазине, топит там печь и поэтому привечает нас на ночлег. Характер у старушки — под стать климату Олёкмы. Она прикрикивает, если хоть на секунду промедлить с закрытием двери, бесцеремонно говорит, что торговать ей надоело, велит Саповой закрывать магазин, костерит односельчан, власти и всех, кто попадётся. Но суровость её скорее показная, для порядку. Потому что, посмотрев на мои «весьма надёжные ботинки», выдаёт тёплые сапоги младшего сына.
«Ладно ты. А он-то. Вырос же тут, знает, какие у нас морозы, а приехал в ботиночках. Ну я позвонила, чтобы ему купили да привезли», - ворчит Яковлевна, и взгляд её теплеет.
У Яковлевны есть спутниковый телефон — мобильный в селе не работает, а стационарный только один - таксофон. Вечером мы едем звонить родным. В маленькой избушке натоплена печь, под висящим на стене аппаратом стоит чурочка.
Женщина с блокнотиком уступает Светлане Саповой место. Скорее не из вежливости, а чтобы поговорить со мной. В деревне уже знают, что приехал корреспондент.
«Ладно ты. А он-то. Вырос же тут, знает, какие у нас морозы, а приехал в ботиночках. Ну я позвонила, чтобы ему купили да привезли», - ворчит Яковлевна, и взгляд её теплеет.
У Яковлевны есть спутниковый телефон — мобильный в селе не работает, а стационарный только один - таксофон. Вечером мы едем звонить родным. В маленькой избушке натоплена печь, под висящим на стене аппаратом стоит чурочка.
Женщина с блокнотиком уступает Светлане Саповой место. Скорее не из вежливости, а чтобы поговорить со мной. В деревне уже знают, что приехал корреспондент.
Сельский переговорный пункт. Он же - административное помещение.
Начинает она с вопросов о коронавирусе. И это не потому, что о нём говорит весь мир, а потому что любой визит чужаков вызывает в Олёкме микроэпидемию ОРВИ. Вирусам взяться тут неоткуда, и организмы 50 жителей не могут выработать иммунитет. Поэтому даже внешне здоровый житель Тупика может чем-нибудь заразить олёкминца. Опасение вполне понятное. Тем более, что медпомощи в селе нет.
- Приехала к нам медичка. Она тут жила, родители у ней тут. Но мы обрадовались. А потом она раз в отпуск ушла, второй, потом на больничный. Так никаво и не работала. Люди-то говорят, что она за миллионом (по программе «Земский доктор» - ред.) ехала, но не получилось. Вот и нету у нас теперь ФАПа. Оттуда даже истопника уволили, - машет рукой женщина.
- Приехала к нам медичка. Она тут жила, родители у ней тут. Но мы обрадовались. А потом она раз в отпуск ушла, второй, потом на больничный. Так никаво и не работала. Люди-то говорят, что она за миллионом (по программе «Земский доктор» - ред.) ехала, но не получилось. Вот и нету у нас теперь ФАПа. Оттуда даже истопника уволили, - машет рукой женщина.
Помещение ФАПа закрыто уже несколько месяцев.
Ближайшая медпомощь только в Тупике, по опасной дороге зимой или на лодке летом. А в межсезонье до большой земли и вовсе не добраться. Плюс ко всему райцентр имеет только участковую больницу, которая чуть что отправляет в Могочинскую ЦРБ. Это ещё плюс 100 километров. При этом нужно найти и транспорт, и деньги, чтобы его заправить.
На переговорный пункт приходят ещё селяне и шутят, почему мы не захватили с собой главу района. Дескать, был последний раз перед выборами, надо было и с корреспондентом появиться, чтобы про визит написали.
На переговорный пункт приходят ещё селяне и шутят, почему мы не захватили с собой главу района. Дескать, был последний раз перед выборами, надо было и с корреспондентом появиться, чтобы про визит написали.
Утром градусник на крыльце показывает около минус 50. Металлическая задвижка на калитке обжигает пальцы, и гулять по селу совершенно не хочется.
- Сиди, - снова смешивает Валентина Яковлевна суровость и заботу.
Она рассказывает, как ей пришлось породниться с немкой. История эта известна не только в Забайкалье, но и в мире. В 2003 году жительница Германии Карин Хаас путешествовала в этих местах на байдарке, спустя пару лет вернулась и нашла свою любовь — местного жителя Вячеслава, который Валентине Яковлевне приходится братом. С тех пор Карин живёт то в Германии, то в Олёкме, где пишет книги и наслаждается жизнью вдали от цивилизации.
- Сиди, - снова смешивает Валентина Яковлевна суровость и заботу.
Она рассказывает, как ей пришлось породниться с немкой. История эта известна не только в Забайкалье, но и в мире. В 2003 году жительница Германии Карин Хаас путешествовала в этих местах на байдарке, спустя пару лет вернулась и нашла свою любовь — местного жителя Вячеслава, который Валентине Яковлевне приходится братом. С тех пор Карин живёт то в Германии, то в Олёкме, где пишет книги и наслаждается жизнью вдали от цивилизации.
Теперь Карин не гость, а равноправный член деревенской общины. Но засолкой огурцов её будни не ограничиваются. О своих сибирских приключениях она написала две, ставшие в Германии бестселлерами, книги «Моя вторая родина Сибирь» и «Медвежье сало с перцем».
«Сибирская природа обладает совершенно уникальным волшебством, которого я не нашла ни на реках Канады, ни в глухих лесах Финляндии», – пишет Карин. (C) «Московская немецкая газета»
«Сибирская природа обладает совершенно уникальным волшебством, которого я не нашла ни на реках Канады, ни в глухих лесах Финляндии», – пишет Карин. (C) «Московская немецкая газета»
Карин и Вячеслав
Фото из архива Карин Хаас
Благодаря ей в село ездят иностранные туристы, над которыми местные жители откровенно потешаются. Была тут, например, фрау, которая хотела новых ощущений.
— Я хочу напиться, как пьют в деревне, - пересказывает Валентина Яковлевна мечты немки, неумело копируя акцент. - Потом её спрашиваем: ну как, напилась? А она показывает - напилась, мол, так, что вышла на крыльцо покурить, так с крыльца-то кувыркнулась, да там и уснула.
Ещё один немец мылся в бане и выскочил посмотреть на пролетающий вертолёт.
— Баня-то Славина как раз у меня за огородом. А ко мне соседка пришла, стоим с ней говорим и тут она: смотри-смотри, там немец голый. А чего я там у него не видела, у немца-то? Ну потом ему сказали, что так не надо делать - тут всё-таки и дети, и женщины. Наши пьяницы даже себе такого не позволяют.
Из-за пандемии коронавируса Карин не смогла приехать в Олёкму, а её муж на выходные уехал в Тупик.
— Я хочу напиться, как пьют в деревне, - пересказывает Валентина Яковлевна мечты немки, неумело копируя акцент. - Потом её спрашиваем: ну как, напилась? А она показывает - напилась, мол, так, что вышла на крыльцо покурить, так с крыльца-то кувыркнулась, да там и уснула.
Ещё один немец мылся в бане и выскочил посмотреть на пролетающий вертолёт.
— Баня-то Славина как раз у меня за огородом. А ко мне соседка пришла, стоим с ней говорим и тут она: смотри-смотри, там немец голый. А чего я там у него не видела, у немца-то? Ну потом ему сказали, что так не надо делать - тут всё-таки и дети, и женщины. Наши пьяницы даже себе такого не позволяют.
Из-за пандемии коронавируса Карин не смогла приехать в Олёкму, а её муж на выходные уехал в Тупик.
Антошка — спаситель садика
Валентина Яковлевна торгует в магазине
На улице теплеет, если так можно сказать о 40 градусах мороза, и я иду в магазин. Вообще торговля идёт тут в течение одного часа в неделю - с 10 до 11 часов вторника. Но в связи с приближающимся Новым годом Светлана Сапова встаёт за прилавок (поездка состоялась в конце декабря - прим. ред). Люди идут постоянно и, кажется, что покупки - это только предлог для посещения магазина. Здесь обмениваются новостями, узнают про погоду, дорогу на Тупик и просто треплются.
В торговый зал впархивает женщина и с порога начинает быстро говорить, задавать вопросы, смеяться.
- Мой-то со дня на день собирается обратно, - отвечает она на вопросы, словно объясняя причину радости. - Полгода на работе был. Плохо без него. Раньше хоть в кочегарке при ФАПе работал, да теперь её закрыли. Но зато я тут заколачиваю.
Светлана умудряется трудиться на трёх работах - собирать плату за электроэнергию, снимать и отправлять данные метеостанции и возглавлять клуб.
- Мой-то со дня на день собирается обратно, - отвечает она на вопросы, словно объясняя причину радости. - Полгода на работе был. Плохо без него. Раньше хоть в кочегарке при ФАПе работал, да теперь её закрыли. Но зато я тут заколачиваю.
Светлана умудряется трудиться на трёх работах - собирать плату за электроэнергию, снимать и отправлять данные метеостанции и возглавлять клуб.
Светлана Кошкарёва трудится на трёх работах и спасает садик.
Сельский клуб и заготовленные для него дрова
Три работы - это удивительно и для обычного населённого пункта, а для Олёкмы - вдвойне. Рабочих мест тут не так много. Библиотека, детский сад, электростанция. Школа уже закрыта, так как нет учеников, всех детей отправляют жить в интернат при школе в Тупике. Кочегарка в ФАПе, где работал муж Светланы, стала не нужна, так как нет фельдшера, и там решили не переводить дрова. Садик, кстати, от закрытия спасает её сын.
- Антошке моему уже семь лет, но я его в школу не стала отдавать, - объясняет женщина. - Не хочу ещё такого маленького отпускать одного. Да и без него садик бы закрыли, потому что он там второй ребёнок. Для одной девочки никто бы садик держать не стал. А осенью уже подрастут другие, Антошку отправим в школу.
Детский сад в Олёкме работает ради двух детей.
Отсутствие работы тут компенсируется природными богатствами. Доход приносит рыба, ягода, струя кабарги и соболь. Но в последние годы мех сильно упал в цене, а пандемия нарушила работу аукциона в Санкт-Петербурге. К концу 2020 года невостребованными остались шкурки, добытые год назад.
Юрия Сапова в Забайкалье забросило с Алтая после окончания вуза. Опробовав молодого специалиста на звероферме, его отправили руководить молочно-товарной фермой в Средней Олёкме. Это было время подъёма, о котором Сапов вспоминает с сожалением.
- Раньше здесь хорошо жили. Была молочно-товарная ферма, звероферма, все трудились. Ну и рыбалка с охотой помогали. Даже позже «Тунгирохота» завозила сюда несколько бензовозов за зиму - всё раскупали, в каждом дворе почти была машина, а то и не одна, и снегоход.
О том, как в Олёкме разводили серебристо-чёрных лисиц, шкурки которых со скандалом оказались в павильоне ВДНХ, тоже нужен отдельный текст.
Юрия Сапова в Забайкалье забросило с Алтая после окончания вуза. Опробовав молодого специалиста на звероферме, его отправили руководить молочно-товарной фермой в Средней Олёкме. Это было время подъёма, о котором Сапов вспоминает с сожалением.
- Раньше здесь хорошо жили. Была молочно-товарная ферма, звероферма, все трудились. Ну и рыбалка с охотой помогали. Даже позже «Тунгирохота» завозила сюда несколько бензовозов за зиму - всё раскупали, в каждом дворе почти была машина, а то и не одна, и снегоход.
О том, как в Олёкме разводили серебристо-чёрных лисиц, шкурки которых со скандалом оказались в павильоне ВДНХ, тоже нужен отдельный текст.
Женщина идёт с санками за мешком муки в магазин.
Мама, не горюй
В Олёкме часто людей называют по прозвищам. Тут есть простой Ромашка, потому что Роман, вполне понятный Чкалов, потому что Валерий, а есть - Мама не горюй. Человек неординарный. В магазине он появляется вечером, чтобы забрать муку и окорочка, которые купила его жена.
Он тянет мне руку, представляется Эдькой и на правах знакомого просит помочь ему взвалить на плечи мешок. Так как Эдик пьян, эта задача кажется непосильной, и мне хочется уже забрать у него муку. Но неожиданно ловко он встаёт, командуя: бери коробку. По дороге вспоминает, что не взял водку и кофе, заруливает в дом к Чкалову, бросает ношу, и мы возвращаемся в магазин, а потом в компании бутылки идём «по делам».
Избавленный от мешка Эдик становится очень общительным. Он рассказывает, что 10 лет назад приехал в Олёкму в отпуск, да тут и остался.
— В Чите-то у меня квартира. А ты откуда? С «Весны»? Мама, не горюй! «Весна» же около «Сувениров», то есть возле рынка. Ну так мы с тобой соседи почти. Мама, не горюй! - сыплет Эдик, сразу объясняя своё прозвище.
Мы заходим по каким-то делам в один дом, в другой, идём на электростанцию, но дизелист как цербер техники безопасности не даёт пройти дальше бытовки. Видно, что мужик не в духе.
— Жена у него болеет, - словно извиняясь говорит Эдька. — Хреново ему жить.
— Сам-то ты как живёшь?
— Я-то? Ништяк!
— Не жалеешь, что из Читы уехал?
— Я-то? Хо-хо, - отвечает Мама не горюй лексиконом Людоедки и начинает перечислять плюсы жизни в Олёкме. - Видел, снег какой чистый? А воздух? А рыбалка, слушай.
Непонятно, то ли в нём говорит алкоголь, то ли ему действительно «ништяк». Но жена Эдика Вика явно с ним не согласна. Мы пьём чай у них дома, и, пока муж возится с беленькой кудрявой дочкой, жена жалуется мне на жизнь.
— Пособия дают копейки. А тут всё дорогое. Ты видел магазин - чего туда привозят и по каким ценам? В больницу в Тупик ехать - надо машину заправлять, да и то если найдёшь её. Вот как тут жить? Мы никому тут не нужны.
Он тянет мне руку, представляется Эдькой и на правах знакомого просит помочь ему взвалить на плечи мешок. Так как Эдик пьян, эта задача кажется непосильной, и мне хочется уже забрать у него муку. Но неожиданно ловко он встаёт, командуя: бери коробку. По дороге вспоминает, что не взял водку и кофе, заруливает в дом к Чкалову, бросает ношу, и мы возвращаемся в магазин, а потом в компании бутылки идём «по делам».
Избавленный от мешка Эдик становится очень общительным. Он рассказывает, что 10 лет назад приехал в Олёкму в отпуск, да тут и остался.
— В Чите-то у меня квартира. А ты откуда? С «Весны»? Мама, не горюй! «Весна» же около «Сувениров», то есть возле рынка. Ну так мы с тобой соседи почти. Мама, не горюй! - сыплет Эдик, сразу объясняя своё прозвище.
Мы заходим по каким-то делам в один дом, в другой, идём на электростанцию, но дизелист как цербер техники безопасности не даёт пройти дальше бытовки. Видно, что мужик не в духе.
— Жена у него болеет, - словно извиняясь говорит Эдька. — Хреново ему жить.
— Сам-то ты как живёшь?
— Я-то? Ништяк!
— Не жалеешь, что из Читы уехал?
— Я-то? Хо-хо, - отвечает Мама не горюй лексиконом Людоедки и начинает перечислять плюсы жизни в Олёкме. - Видел, снег какой чистый? А воздух? А рыбалка, слушай.
Непонятно, то ли в нём говорит алкоголь, то ли ему действительно «ништяк». Но жена Эдика Вика явно с ним не согласна. Мы пьём чай у них дома, и, пока муж возится с беленькой кудрявой дочкой, жена жалуется мне на жизнь.
— Пособия дают копейки. А тут всё дорогое. Ты видел магазин - чего туда привозят и по каким ценам? В больницу в Тупик ехать - надо машину заправлять, да и то если найдёшь её. Вот как тут жить? Мы никому тут не нужны.
КОММЕНТИРУЕМОЕ ЗА СУТКИ
Проверка прошла в читинском приюте для собак, который зоозащитники называли «концлагерем» 35
«Газпром» разработал ещё один газопровод в Китай мимо Забайкалья 31
Читинца подозревают в лишении свободы своего ребёнка 20
Бардалеев пообещал снижение цен на бензин в Забайкалье 15
Министр планирования Забайкалья хочет развивать экономику юго-востока региона 14