Я видел Паганини

8 октября на концерт Алексея Архиповского в Забайкальской краевой филармонии я попал, по большому счету, случайно. Фанатом балалайки никогда не был, хотя и слышал краем уха что-то про артиста-виртуоза, гордость России, надежду, опору и далее набор расхожих штампов из прессы.

Лично меня именно этот набор всегда ввергает в такое уныние, что категорически отвращает от желания познакомиться непосредственно с творчеством носителя «регалий». Так вышло бы, наверное, и в этот раз, если б не друг, который когда-то занимался балалайкой, и для него вопрос - идти или не идти «на Архиповского», просто не стоял. Его спокойная уверенность в том, где он и его сыновья проведут два своих субботних часа, решила дело.

И вот первая неожиданность: на входе в зал филармонии меня начинают грызть смутные сомнения по поводу количества любителей балалайки в Чите. По моим представлениям, это количество всегда стремилось к нулю, говоря математическим языком. Но – зал полон. Ну что ж, ошибался, бывает. Присмотревшись к публике, с удивлением обнаружил: большая часть пришедших на концерт – молодежь. Мда, что-то слишком стремительно рушатся мои привычные взгляды на балалайку и на отношение молодежи к ней… А увидев в зале людей, которых знаю, как завзятых рокеров, я испытал даже некоторую растерянность. Впрочем, тем временем погас свет и на сцену вышел некрупный человек с балалайкой и буквально сразу, с первых нот, принудил меня забыть и про растерянность и вообще про окружающее.

Передавать музыку словами – занятие неблагодарное. Можно попытаться описать лишь смутную тень вызываемых музыкой ощущений. Однако, всё же… Со сцены слышался ледяной свист вьюги, пели на солнцепёке пчелы, капал весенний дождик и лил осенний ливень. Бетховен, сменяемый «Эх, ухнем!», и «Yesterday», вплетенная в ткань «Дубинушки», жили вместе, одновременно, не только не отторгая друг друга, но по-особенному дополняя, освещая и согревая. Не поручусь, что именно эти музыкальные фрагменты соседствовали между собой и в описанном мной порядке – слишком велик был заряд моих эмоций, чтобы воспринимать происходившее в концертном зале хладнокровно. Часы утверждали, что прошёл час, прежде чем артист ушел передохнуть. Неужели? Да, действительно час… Я не пошёл никуда и остался сидеть в зале – не хотелось расплескать свои ощущения в пустопорожних восторгах.

Второй час концерта длил и длил волшебство Архиповского: Равель соседствовал с Дунаевским, а африканские тамтамы сменяла скрипка Паганини… Сам не чуждый музыке, я неожиданно поймал себя на мысли: почему-то совсем не замечаю техники исполнения, хотя, без сомнения, тут есть чем любоваться. А потом сам себе в конце концов и ответил: этот исполнитель уже вне техники, он над ней, он давно общается с инструментом напрямую. Это не мастер, это выше… Почему-то вспомнилось: Наполеон сказал, что гений - это 95% труда и 5% таланта… А человек с балалайкой тем временем отрешённо смотрел в зал, не видя его, и балалайка пела сама, плетя призрачное кружево звуков. Артист поклонился рукоплещущей аудитории и попросил (именно попросил!) поклониться балалайку. Для меня так и осталось секретом: как один человек с инструментом в три струны, две из которых настроены в унисон, мог два часа «держать» зал?! И как держать… А маэстро тем временем заканчивал своё выступление, сидя на краю сцены и отрешенно улыбаясь своей балалайке и своим мыслям. Не было рядом сотен людей, затаивших дыхание, остановилось время, и они были только вдвоем. Музыкант и Музыка.

Придя домой, на вопросы домашних о концерте я ответил просто: «Я видел Паганини».