Золотая командировка

Рано утром мы садимся в машину и укатываем туда, где только-только встало солнце. Так начинается наша командировка на юг Тунгокоченского района Забайкальского края – одного из северных районов региона, где меньше месяца назад работники компании «Южуралзолото» отказались подниматься из шахты из-за снижения и задержки зарплат. Сегодня мы едем в Вершино-Дарасунский, чтобы узнать про нелегальную добычу золота, один грамм которого, как нам рассказали уже на месте, при сдаче перекупщику стоит 1 тысячу рублей. Вся эта фактура будет чуть позже в большом тексте, а пока – впечатления от поездки, которыми очень хотелось поделиться.

Сегодня я завтракаю остатками вчерашнего пикника на обочине. Запечённые под лобовым стеклом яблоки, за день переспевшие бананы, деревенские сливки из придорожного кафе - жёлтые, сладкие, загустевшие. Командировки, в которые я по нынешней своей работе вырываюсь раз в год, потом мне снятся. Дорожное полотно начало убегать назад, как только я погасила свет и первый раз моргнула. Всё остальное - счастливым кувырком. Вот я в 5.30 утра забираю по сонному городу девчонок. Вот мы в десять утра съезжаем с федералки на грунтовку с пломбиром в шоколаде. А вот и приветственная надпись «Вершино-Дарасунский» - чистая голая работа, за которой ехали.

В этот раз я водитель и корчусь от зависти, пока фотограф и журналист карабкаются на кирпичные останки бывшей здесь когда-то фабрики - там вдали копошатся люди, выглянули, спрятались, снова выглянули, идут решительно к девчонкам. Я смотрю внимательно, кручу телефон в руках, на всякий случай кошусь на отделение полиции в ста метрах от развалин. Но вижу, что всё в порядке, все работают. Кира с фотоаппаратом прыгает по кирпичам вглубь от меня, ей кричат: "Туда не ходи, там мышьяк, опасно!" "Я просто сфотографирую", - отзывается им Кира.

Я высовываюсь из машины в случаях, когда понимаю, что человек не испугается сразу трёх накинувшихся на него с расспросами девушек (всё же двое - как-то привычнее и спокойнее), когда мы прорываемся в шахту и к старому руководству рудника - мне интересно посмотреть, как он откажет в комментариях. Ну, и когда не выдерживаю. Но и в машине понятно, что будет бомбически - с такими лицами дорогая редакция возвращается ко мне, рассказывает новое, новое, новое, обсуждает на ходу, что это значит, что это будет, и что мы напишем.

Когда на обратном пути Кира с заднего сиденья тихонько, но сильно и чисто поёт нам на украинском, я еду, уткнувшись в грузовик, очень плавно - чтобы не трясти песню. Водители сзади недоумевают, конечно. Они не знают, какую круть я везу.

Маленькая чёрная машина, мокрые волосы, улыбки от предвкушения дороги в глазури июньского солнца, одна шляпка с широкими полями, один, но огромный пакет еды: интуитивное питание - наше всё. Мы впервые едем в командировку таким составом – лучшим составом на Земле. Кое-кто не скачал музыки, но не страшно – бардовские Катины перемешиваются с танцевальными Юлиными, я знаю слова многих песен и мне хорошо.

Далеко за Читой мы останавливаемся, чтобы под звуки кукушки обыкновенной разложить на крутом капоте командировочные яства. Проснувшееся окончательно солнце тыкает нас в спину, и мы разом перестаём дрожать от утренней прохлады.

«А если я у обеих кукушек спрошу, сколько мне жить, результат суммируется?» - спрашивает Юля. Катя отвечает, чтобы она и не надеялась. Но в такие утра мне по-детски кажется, что мы будем жить вечно.

Грузим всё обратно и едем дальше – Юля положила под лобовое стекло зелёные яблоки, которые благополучно по разыгравшимся во всю силу солнцем запеклись. Сегодня они лежат в редакции на угощение коллегам.

По дороге мы заправляемся, покупаем заледенелое мороженое и скатываемся к неровной дороге мимо забытых маленьких тунгокоченских сёл. Одно называется Халтуй, а другое – Нижний Стан. Халтуя совсем не видно за лесом, и кажется, что его вовсе нет. А мы меж тем придумываем историю про то, как жила бы в нём девочка, ходила бы зимой в валенках и душегрейке, училась бы в школе, училась бы жить. И не было бы у неё телефона и интернета, а был только радиоприёмник, настроенный бабушкой, и «Вести-Чита» по телевизору. Летом она бы бегала на луг загорать или тайком к речке, ела бы ягоду с куста. А потом выросла, уехала в город, и скучала по халтуйской жизни, которая хороша была не столько Халтуем, сколько детством.

В Вершино-Дарасунском нас настигает рабочий, и девчачий, конечно, восторг. Мы успеваем поработать, погулять, навыяснять, подопрашивать и даже окунуть пятки в ещё не согревшуюся речку. Посёлок, разбитый, но не убогий, оставляет на душе и в мыслях зарубку с извечным: «Как так можно жить?» Но можно, и это часть чьего-то детства, и часть чьей-то жизни целиком.

Мы успеваем посмотреть, как по-чёрному отмывают золото, как передают друг другу дела большие компании и какой маленький на фоне всего этого человек. Встречаем местных, которые напоследок меняют всё впечатление для текста и вызывают смешанное понимание, желание что-то немедленно сделать и сострадание.

Я полюбила Вершино-Дарасунский, как люблю каждый уголок края – командировочный он или нет. Я полюбила жизнь за кривыми оградами, каменистые дороги, скрытность и развалины. И маленькие домики, и карьеры, и даже заброшенные, но не забытые шахты.

Обратно много спала, в перерывах выхватывая обрывки разговоров попутчиков, тихую музыку. Просыпаясь, обещала спеть. Затекла шея к Урульге, там пришлось проснуться и сесть за подгоревшие блины, ревностно посматривая на одну единственную оставшуюся позу, которая досталась Юле. Мне не очень хотелось именно позу, но, когда я услышала, что она осталась одна – внутри всё сразу перевернулось. Но было так вкусно, и так было здорово.

В Читу мы приехали раньше, чем хотели. Доехали в разговорах, планах и усталых прощаниях. Пропустила я, пока спала, рассказ про Юлину родословную. Кусочек этой истории мне всё же выдали – и я ещё раз подтвердила житейскую теорию о том, что люди одних кровей, пусть даже смешанных в разных пропорциях, тянутся друг к другу. Вот и мы притянулись, а нас – Вершино-Дарасунский.

«Поём?» - хитро смотрит на меня Кира с заднего сиденья, когда динамики начинают бить первыми аккордами «Подруги ночь» Макса Барских.

Встать в четыре утра оказалось намного проще, чем в семь. Утром, когда вокруг лето, ты в шортах, но у машины поёживаешься от прохладной свежести, спать совсем не хочется. Сегодня мы одинокими автолюбителями проскользнули мимо шести или семи экипажей ДПС на улице Бабушкина – подумали, что охраняют уезжающего в аэропорт полпреда президента в СФО Сергея Меняйло – чуть задержались у стадиона СибВО, вырвались за город и на скорости за сотню километров в час рванулись навстречу солнцу, на северо-восток.

Договаривались взять из дома еды на перекус, оказалось, что запаслись провизией на несколько дней – на капоте едва хватает место на всё. Мы проехали где-то треть пути. Вокруг забайкальский лес с самыми пьяными запахами лета, которые только можно придумать. Нам сигналят проезжающие водители, машем в ответ, смеёмся, уплетая бутерброды с яйцом вприкуску с огурцами и перчёными свиными ушами из упаковки. Желание зайти в лес и слиться с природой отбивает перспектива слиться с клещами, у которых бутербродов нет, зато есть мы.

В Вершине Дарасуна, куда мы добрались как-то незаметно, у всех суббота и выходной. Несмотря на это, руководство полиции приезжает для разговора, семьи шахтёров согласны поговорить, работники предприятия – тоже, за исключением разве что представителя «Южуралзолота», которое после их забастовки перепродало предприятие компании «Урюмкан». Сотрудник «Южурала» категорически отказывается говорить, отбивая звонками возможных собеседников, но в командировках и такое бывает. Сидим на приступочке около администрации компании, жмуримся на солнце, подставляем ему руки и коленки, чтобы были бронзовыми.

«Стой!», - шепчет Кира. Но уже поздно. Мы решили обойти небольшую насыпь и нос к носу столкнулись с нелегальными золотодобытчиками – с десяток чёрных от солнца мужиков с лопатами, желобами и прочей оснасткой. Перемигнувшись, тут же разыгрываем историю про девочек. Которые пришли в развалины пофотографироваться. Мужики в трёх метрах от нас. Я позирую, Кира щёлкает. Это окраина посёлка, но чёрт их знает с этими лопатами. Между двумя снимками с позированием – пара снимков промывки золота, когда перестали обращать внимание. Улыбаемся, уходим.

«Всё равно снимают!» - хихикают подростки, попавшие в кадр, когда мы щёлкаем очередной полуразрушившийся домину в несколько этажей. Посёлок вообще напоминает площадку для съёмок постапокалиптических фильмов – столько здесь промышленных зданий с выбитыми глазами окон, с обвалившимся кирпичом, с шифером и бетонными останками чего-то – по всем улицам. Мы с Кирой оставили Катю поспать, ей везти нас обратно, а сами пошли прогуляться.

День – как будто прыжок на батуте: летит с замиранием дыхания, всё за секунду. Только что стягивали пыльные джинсы, выкручиваясь в машине, и вот уже повизгиваем в реке, отбиваемся от паутов и качаемся, переступая на цыпочках, добираясь до машины. Ещё секунда.

Чита. Ночь. Чашка черешни. Распахнутый балкон, огни города до горизонта. И спать до 12 дня. И день с пометкой «прожить бы ещё раз» - в закладки где-то там, где, я точно знаю, собираются лучшие воспоминания.