Катя Ша. Как это — быть

«Чита.Ру», оставаться слабой и не хотеть уехать из Забайкалья

Понять, что Катя Шайтанова на работе, очень легко. В какой части офиса ты бы ни находился, ее звонкий и заразительный смех слышно везде. Даже если дверь в ее кабинет закрыта. Катя — главный редактор «Чита.Ру». Кажется, что она знает всех людей на свете, может хоть с кем найти общий язык, очень легко координирует работу и как будто ничего не боится. А еще — как будто так было всегда.

Проект «Чита.Ру» про сильных женщин не мог обойтись без нее никак. Дальше — про то, как рушится журналистика в регионах, на каком интервью Катя потерпела фиаско, почему молодежь не «горит» и как так получилось, что сильная женщина — это слабая женщина.

Гореть

— Ты начала читать в три года, когда вообще-то дети играют в куклы. Меня эта история очень поразила. Ты как думаешь, такая любовь к книжкам чуть ли не с младенчества отразилась на выборе профессии?

— Конечно. Сразу было понятно, что моя профессия будет связана с буквами, с текстами, со смыслами. Очевидно, что в таблицу умножения, которую мы тоже изучали с родителями, я просто поиграю, а буквы останутся со мной навсегда.

— Я думала то же самое: учиться буду хорошо, но и хулиганить буду. Не вызовут же в вуз родителей. Буду ночевать в институте. А чего нет? Прикольно. Попробуем разное. А чего, весело! Попросим штопор на кафедре литературы? А давайте!

— Да, развивались первые интернет-агентства, появлялось «Забинфо», работало «Чита.Ру». Не как полноценное СМИ, а как что-то в интернете. Работало множество газет, телевидение. Было где развиваться. Мне кажется, было даже больше рабочих мест, чем сейчас.

— Что тебе нравилось больше всего в учебе? Сейчас, когда я слушаю бывших студентов журфака, удивляюсь, когда они рассказывают, что до сих пор учатся по газетам. Не знаю, как прямо сейчас, но такое было года 2 назад. А у вас как? Что можешь выделить?

— Кафедру русского языка. Это самое сильное, что есть на нашем журфаке. Самое веселое — это кафедра литературы. Кафедра журналистики действительно учит по газетам. Когда они английские, это интересно. Но русские…

А еще тебе постоянно говорят, что надо ехать работать в «Коммерсант». Я считаю, огромная проблема современного журналистского регионального образования — не только читинского, а в целом, — что студентов настраивают на то, что прикольно работать в федеральных СМИ. В пример приводятся те, кто уехал и работает там, в «Коммерсанте». Вы учитесь и уезжайте в Москву.

— Как всё-таки ты выбрала журналистику? Из любви к чтению можно пойти преподавать русский.

— Так и должно было быть. Мне повезло с учительницей русского и литературы, она была для меня божеством и вдохновением. Очень крутая. И я точно знала, что буду как Светлана Анатольевна. Вот сейчас закончу школу и пойду учить детей, думала я. Но в какой-то момент она же, Светлана Анатольевна, вместе с моими родителями взялись за руки и встали грудью: только через наш труп пойдешь учителем. Сказали, мол, иди хотя бы на журналиста или в пиар. Я и говорю, какой пиар? Тогда только открывалось это отделение, в нем английский еще учить нужно было… А я же русский! Говорю, как Шаман (смеется).

— Мне кажется, невыносимой. Я рано пошла в школу. В августе мне исполнилось шесть, в сентябре уже пошла учиться. Все были старше, выше, а я самая кроха. И я нагло этим пользовалась. Помню, в начальной школе лестница была с металлическими покатыми ступеньками, я садилась на них попой, отталкивалась и ехала. Когда это увидела учительница начальных классов… Мне кажется, она была в ужасе.

— Смешно и плакать хочется. Я всё понимаю, все реально устают. Но выгорание не должно становиться основным двигателем в работе. Точнее, мысль о том, как бы не выгореть. Блин! Раньше вообще считалось, что надо гореть. Если я гореть не буду, если ты не будешь гореть, если мы не будем гореть, то кто тогда рассеет тьму? А они пришли и выгорели.

— Дети не хотят быть журналистами. У них появились смартфоны — это СМИ в кармане в части блогерства.

Количество бюджетных мест сократилось. И уровень жизни в Забайкальском крае тоже упал. Хотя, мне кажется, в последние годы стало лучше.

Ну и молодежь хочет, чтобы к ней нежно относились. А еще есть вероятность, что через пару месяцев она выгорит. Может, даже уже пришла выгоревшая.

— Произошли какие-то тектонические сдвиги. Это может быть в том числе из-за разваливающейся системы среднего образования. Мне кажется, катастрофа в средней школе будет нам аукаться очень долго. Сейчас школа — это место, где просто зарабатывают оценки и готовят к ЕГЭ, там больше нет знаний. Там больше нет смыслов. Только если вдруг повезло с оставшимися учителями.

С мотивацией в средней школе тоже беда: работают замученные учителя, часть которых вообще проклинает всё, погрязнув в электронном и бумажном документообороте.

— Конечно. Проблема же не в том, что к нам не идут работать журналисты, хотя для нас это тоже нехорошо. Она в том, что журналисты в целом не появляются. В комменты под постом пришла кафедра, и, на ее взгляд, вопрос в том, что и к ним школьники идут с нежеланием учиться.

Так, конечно, для этого есть комплекс факторов. Например, нет бюджетных мест. Вот я родитель, и у меня ребенок выпускник, он хочет быть журналистом, а я должна платить за образование в Чите. Так, может, он лучше в Москву поедет? Всё равно платить же.

Про интервью

Про старт

— Однажды я брала интервью у режиссера драмтеатра Николая Березина. Он умер уже, к сожалению. Мне было 19 лет. Ему на тот момент исполнялось 50. Мне сказали сделать «датское» интервью — то есть к определенной дате, — что ему 50. Березин был очень творческой личностью, художественным руководителем драмтеатра. А мне тогда казалось, что он глубокий старик. Знаешь, в детстве слушаешь про то, что у Светки Соколовой день рождения и ей сегодня 30 лет, и думаешь, зачем этой старухе цветы? А тут человеку 50. Мне казалось, что между нами пропасть.

— Вот вам же 50, — говорю я.
— И что? — отвечает Березин.
— В смысле и что? Ну 50!

А он еще дергается, я вообще не могу на него настроиться. Я написала нормальные вопросы, просто не попадаю ими никуда. Ему, видимо, тоже сказали, мол, вот, тебе 50, дай интервью.

Я думаю, ну всё, это провал, Катя. Думаю, ну я же ничего не поняла, пойду разговаривать с сотрудниками драмтеатра. Спрашиваю, какой он у вас? А они говорят, какой он классный, такой добрый, такая лапочка. Удивилась. Слепила интервью.

Прихожу к нему, а он такой: «Катя, такое хорошее интервью, я такой лапочка!» С одной стороны, всё хорошо кончилось, а с другой стороны, это вообще фиаско. То есть не надо заходить 19-летней девочкой на интервью с 50-летними мужиками в логике, что я сейчас с ним поговорю, что им уже полтос.

— Я работала в «Аргументах и фактах» журналистом, получала от этого огромное удовольствие. Вела себя так же нагло, как и в школе, и в вузе, если честно. Уже не пользовалась тем, что я маленькая, но пользовалась тем, что неплохо пишу. И говорила: «Давайте так: я вам напишу статью, а вы меня не будете отправлять на пресс-конференцию в „Единую Россию“». Они такие: «Ну давай». Таких условий у меня много было.

В это время рядом развивался монстр «Чита.Ру». Я видела, что ребята что-то делают, что меняются ленты. Узнала от общих знакомых, что они съездили в Иркутск, чтобы набраться опыта в местных информационных агентствах.
Как-то раз ко мне пришел мой добрый знакомый Андрей Козлов и предложил поучаствовать в процессе запуска «Чита.Ру». Я сказала, что очень хочу. Съездила на несколько планерок, поняла, что мне реально нравится. Уволилась из «Аргументов и фактов».

Тогда у нас в штате было три журналиста, и в некоторые дни мы писали по две новости в день. Они медленно работали, а я еще не очень хорошо управляла и сама постоянно хваталась за то, чтобы писать новости.

— Ого, конечно, было! Мне и сейчас всё время страшно (смеется). Ну ладно, сейчас мне страшно от одних вещей, а тогда было страшно от других. Я вообще считаю, что параноики спасут мир. Что чувство самосохранения и тревожности помогает прорываться.

— Потому что интервью, на мой взгляд, — это высший пилотаж. Ты должен говорить с живым человеком. У тебя больше не будет второго шанса. Может, придешь к нему когда-то потом, но принципиально сейчас: ты уже пришел, это нельзя переделать, ты как бы в прямом эфире.

Да, ты можешь потом обработать и расшифровать по-другому, чуть поправить в процессе, чтобы из этого что-то слепить. Но конкретно с этим человеком у тебя не будет второго шанса. Он тебя видел в момент интервью, он не забудет, что ты спрашивал байду, например. Конечно, ты потом можешь изобразить конфету, но при должном умении. Но он-то будет знать, и ты будешь знать, что он знает, что это было.

Цель интервью, на мой взгляд, — это не провалить миссию. Это реально сложно. Сложнее, чем писать новости или репортажи. В репортаже вообще сложно накосячить: смотри, что происходит вокруг, да описывай обстановку. А в интервью легко. Ты задал вопрос не так — у тебя человек встал и вышел.

— Да, им нужен был человек, который будет управлять процессом. Я отвечала за смыслы, за наполнение ленты, за скорость, за то, что мы вообще будем писать и делать.

Про родное

— Самостоятельность. Не в смысле, что надо колесо самой менять, а в жизненном — когда живешь с опорой на себя, а не на мужчину рядом. С колесом — пожалуйста, перекладывай эти обязанности, а вот решения принимай сама.

Чувство юмора. Если с женщиной нельзя поржать, мы не подружимся никогда. Ну и, наверное, открытость, щедрость в нематериальном смысле. Когда делишься энергией, временем, не жалеешь отдавать и дарить. Вот когда я еду с девчонками в баню в субботу, точно знаю, что мне понравится, потому что кто-то привезет вкусную еду, кто-то принесет веер в парилку или чаши и устроит звуковую медитацию. Это про такое создание атмосферы.

— Мне здесь отлично, вы просто не рубите. Приезжайте сюда. Это очень удобный город, очень красивый регион. При наличии автомобиля жизнь вообще идеальна. Мне не надо ни на какой Запад ехать вообще.

Нет, на самом деле я понимаю людей, которые мне говорят: «В смысле — не поедешь?» Сейчас их стало меньше. Они, видимо, приняли этот факт или сами уехали.

Вот в Москве, например, мне неспокойно. Во-первых, туда долетают беспилотники. Во-вторых, мне вообще не нравится в Москве. Жить не хочу там. Питер классный, но туда тоже долетают беспилотники, справедливости ради. Мне кажется, Забайкалье — прекрасное, спокойное, отличное место. Не понимаю, зачем уезжать.

— Нет, я точно буду жить здесь всегда. Это прекрасное место, оно мне очень нравится. Мне хватает эмоций от путешествий, хочу всегда возвращаться сюда. Чита — лучший город на земле.

Сильные готовы отдавать. Слабые сидят в обнимку со своими шанюшками, не кормят других.

— Солнечное — достаточно банально, все из этого исходят. Я бы сказала радушное, вкусное. Типа когда тебя вкусно кормит бабуля. Вот такое для меня Забайкалье.

— Тужи, Алханай — в регионе. Дацан на Богомягкова — в городе. Иногда еду домой по Богомягкова вверх, торможу около дацана, пройду три кружка, поеду дальше. Мне отлично. Там еще есть мини-мини парк, там прекрасно подстриженные деревья, энергетика.

Сильная или слабая

— Слушай, много, не знаю. Мне нравится, когда мне человек в процессе дал что-то сокровенное. Я считаю, что это большая ценность. Потом часто, кстати, на вычитке люди пытаются это убрать.

Сохранить интервью — это тоже большая часть работы. Ты можешь вытащить что угодно из человека. Вот, например, я брала интервью у Николая Говорина, психиатра. Кажется, мы с ним разговаривали про алкоголизм. Он так классно всё рассказал, а потом говорит, что вторые сутки уже всё правит. Я тогда в газете еще работала. Взяла с собой верстку и поехала. Надела доспехи, оседлала коня и сражалась за каждый абзац.

Некоторые интервью мы так и не выпустили. У меня есть могилы моих же интервью. Их не согласовали на выходе. Я написала всё, как люди сказали, а они в них себе не понравились. В таких случаях я не иду на компромисс глобально. Говорю, что просто не будем выпускать. Иногда предлагают деньги — вы побойтесь Бога!

— Они сами умеют.

— Я не считаю, что я сильная. Считаю, что иногда я независимая женщина, но никогда не сильная. Я слабая. Меня надо нежить, любить, спасать, оберегать.

— Я вообще не подхожу для этого, я слабая, а не сильная.

— Я вспомнила интервью, которого очень боялась. Я брала интервью у Юрия Соломина, он тоже, к сожалению, умер, но я уверена, что это не связанные события (смеется).

И я опять прихожу к художественному руководителю театра, только теперь это Малый театр, а Соломину 90 с чем-то лет. И я такая: «Господи…» У меня есть вопросы, я всё продумала, подготовилась, со мной Олег Федоров — фотки точно будут хорошие. Но блин, ему же 90 лет…

— Нет утра, чтобы я ее не сделала. Так продолжается уже года полтора. Что бы ни происходило в дне, я утром всё равно буду йожить. В момент, когда я расстилаю коврик, телефон автоматически переключается в режим «Не беспокоить» — до меня никто не дозвонится, не допишется. Думаю, за 15 минут в день ничего страшного не произойдет. Зато я пойожу и буду спокойная, веселая, довольная жизнью.

Еще один мой прекрасный ритуал: мне надо вкусно и вовремя есть. Если я не поем, всё сломается. Стараюсь нагуливать 10 тысяч шагов — не всегда получается, но правда стараюсь.
Есть ритуальные вечера. Я точно раз в неделю буду ужинать с одним из своих друзей, точно буду встречаться с девчонками в субботу в бане, точно пойду на рисование в среду. Хотя последнее не точно, но я буду стараться пойти.

А так мне, конечно, как и любому человеку, нужен отпуск два раза в год, лучше на море. Или в Питере. Но лучше на море. Не знаю, насколько это ритуально, но для меня — да.

— Всегда — поддержка коллег, друзей, людей. Я вообще считаю, что людям нужны люди. И женщинам нужны женщины. То есть я иногда прям чувствую, что мне нужно выйти и поговорить с кем-то. Не из кабинета, из рутины. Пойти сделать классное интервью, забрать другой опыт, посмотреть другими глазами. Люди, друзья, коллеги, подзарядка, смех меня всегда раскачивают.