За появление на свет этих снимков стоит сказать спасибо журналисту Рустаму Кахорову — это он вытянул меня из дома на Всенощную службу с 9 на 10 апреля. К Свято-Воскресенскому храму по улице 9-го Января — на тот момент единственному в Чите — нас привезли на машине областного управления внутренних дел. До начала службы оставалось три часа. Улица перед церковью была ещё пустынна, но уже отрезана с обеих сторон ограждениями — их поставили специально, чтобы предотвратить давку. Лишь спустя 37 лет я узнаю от профессора кафедры литературы ЗабГУ, доктора культурологии Людмилы Камединой, что попасть внутрь верующие и заинтересованные могли только по пропускам, которые выдавал настоятель церкви.

— Выдавал он их за неделю, даже за две — всем, кто ходит в церковь. Мог дать два и больше — за тех людей, которые не могли получить лично, но точно знали, что придут, — рассказывает сегодня Людмила Васильевна. — Мои студенты в те годы как-то сказали: «Мы тоже хотим пойти на ночную службу», и мне удалось попросить у епископа приглашения ещё человек на 10. Причем среди них были и некрещёные, им просто было интересно.

Таких заинтересованных, но не имеющих пропуска, с каждой минутой становилось всё больше. Они облепляли ограду, охраняемую несколькими десятками милиционеров. Мы с Рустамом оценивали обстановку, когда нас вдруг окликнули люди в гражданском и чуть ли не под ручку повели на второй этаж соседнего деревянного дома с флигелем, на месте которого сейчас стоит двухэтажное каменное здание. Там, за столом со скатертью в голубой цветочек, сидел какой-то странный человек, как я впоследствии предположил — уполномоченный по делам религии, и стал допрашивать нас: кто мы, откуда, для чего пришли и что снимаем. Только после того, как мой коллега ответил на все вопросы, нас отпустили работать.

Советская власть, особенно вдали от центра, в вопросах религии всё ещё сохраняла настороженность, хотя с 85-го года, когда Горбачев объявил перестройку, контроль за верующими начал постепенно ослабевать. Для тех, кто не знает, — ранее при обкомах партии действовали специальные отделы по работе с религией, сотрудники которых регулярно запрашивали у священников списки прихожан, крестившихся и тех, по кому провели отпевание.

— Так следили, нет ли среди верующих партийных и их родственников. И если вдруг вскрывалось нечто подобное, человека могли исключить из партии. Но некоторые коммунисты крестились в тайне и просили у батюшки никому об этом не говорить. Поэтому многие священники подавали неполные списки, — объясняет Людмила Камедина.

К 1988 году начала печататься запрещенная литература, церкви стали открываться, Горбачёв даже разрешил отпраздновать тысячелетие крещения Руси. Такими переменами государственного масштаба объяснялось и то, почему в последние пару лет пасхальные службы в Чите стали обретать такой невиданный доселе масштаб.

К полуночи в храме было уже не протолкнуться. Сделав несколько снимков с возвышенностей у иконостаса, которые исчезнут при пожаре через несколько лет, я вышел на улицу вслед за корреспондентом. У открытых дверей стояли не поместившиеся внутри приглашённые, за оцеплением бурлила огромная толпа народу. Кто-то кричал про демократию, свободу вероисповедания, некоторые были пьяны.

Как только я попытался сфотографировать оживление за оградой, ко мне подбежал первый секретарь Центрального РК ВЛКСМ Анатолий Халтурин, взявший себе псевдоним в честь революционера Степана Халтурина, и приказал: «Молодёжь не снимать!» Следом подошёл майор милиции: «Наших сотрудников не фотографировать». «Добила» реакция бабушек со свечками в руках, которые так же жёстко запретили направлять на них камеру и практически выставляли за турникет. Работать было сложно, я мало что понимал в происходящем. Зато для верующих это был настоящий праздник. Все ждали главного события — крестного хода вокруг церкви.

— Первое время мы приходили на празднование сразу с нарядными корзинками или пакетами, в них — разноцветные яйца, кулич, небольшой кусочек колбасы или сыра. Пасхе ведь предшествует 40-дневный пост, — вспоминает Людмила Камедина. — Служба длилась до полтретьего ночи. В конце мы в несколько рядов ставили вокруг церкви на землю корзинки вместе с зажжёнными свечами — это было такое красивое зрелище! А затем выходил епископ, освящал их, и мы шли домой, как правило, к кому-то, разговляться: доставали бутылочку кагора, освящённые продукты, съедали их и поздравляли друг друга. Я до сих пор соблюдаю эту традицию и после Всенощной зазываю к себе гостей, чтобы разделить с ними этот радостный момент.

Материал о Пасхе нам с Рустамом Кахоровым довелось подготовить в тот переходный период, когда общество ещё не до конца понимало, как относиться к религии. Рядом с нашим репортажем соседствовали две критических корреспонденции: размышления доцента кафедры философии Читинского пединститута Валентина Иванова о судьбе атеизма в Советском Союзе и результаты опроса ТАСС среди молодёжи об отношении к религии. Буквально через пару лет на страницах печатных изданий стали появляться не просто нейтральные публикации о православном празднике, а откровенные выдержки из Библии о том, как Христос воскрес, что есть Пасха и почему она символизирует победу жизни над смертью.

Когда я попал на празднование в следующий раз, в 1994 году, верующие стали ещё свободнее. С тех пор Пасху, Вербное воскресенье, Рождество и другие христианские праздники я фотографирую каждый год — из экзотичных они превратились почти в свои, домашние, и не только для меня, но и для большей части страны. Возможно, следующее тысячелетие православие встретит на Руси совсем в другой обстановке.