Мы фантастически недальновидные персонажи. Словно герои из волшебных сказок, привыкли жить по стойкому правилу, что написано на распутье во все четыре стороны перманентным маркером: «Меня это не касается».
Пространство трещит по швам, а герои привыкают к каждой бреши и делают вид, что не замечают тлен. Не поднимут троллейбусный билетик, брошенный мимо урны, и новенькой кроссовкой наступят на грязную пачку от «Кириешек», кажется, холодец с хреном.
— Да и хрен с ней! Меня же это не касается. Поднимет кто-то другой.
А другой тоже не поднимет, потому что правило единое для всех. Белой краской мы замазываем свищи жизни и одновременно заплевываем территорию вокруг настолько страстно, будто хотим выплюнуть нечестивого изнутри. А потом бросаем кусочек «Зевы» с ароматом персика и идем на свои диваны в свои чистые квартиры. На чистых кухнях едим холодец и искренне удивляемся, почему на месте туалетной бумаги не растет персиковое дерево.
Мы так привыкли. Привыкли беречь собственный дом и готовы оторвать руки соседу, который швырнул с балкона окурок на наши бархатцы, потому что цветы тоже свои, рассада куплена на собственные деньги.
Только за границей мы бережем чужое. В китайской провинции не воруем золотых карасей из пруда, не писаем со ступенек в бассейн и восхищаемся чистотой вокруг, пока несем билетик после колеса обозрения до урны.
А родную экологию варварски уничтожаем. Здесь у нас случается расстройство идентичности. Болезнь неподвластна ни одному психиатру, никаким лекарствам. Мы хотим наслаждаться золотыми карасями в Арахлее, но орем: «Миха, наливай!» — и втаптываем кости жареной рыбы под березой.
В какой-то степени мы — психи, которые разучились мыслить. Психи, которые мечтают о зеленом городе, но искусно превращают деревья в пни. До нас доходит понятие кризиса цен. Мы переживаем, когда появляются собственные физические изменения, и связываем их с кризисом среднего возраста. Тогда начинаем делать всё возможное, чтобы отодвинуть этот процесс.
Но нас не беспокоит кризис антропогенный. Нас это не касается. Мы безвозвратно уничтожаем память: вырубаем лес, крушим остановки, закатываем деньги в дешевый асфальт. Но никто не рубит себе руку, загребая часть казны. Зато активно рубят тополя, когда он загребает CO2. Тополь со временем восстановится, отрастут кривые ветки, а мы захлебнемся в глобальной проблеме: как не завалить себя собственным же мусором.
Для привлекательности хотелось бы добавить фотографии карасей и персиковых деревьев. Но рыбки плещутся в чужих прудах, а фруктовые деревья вряд ли взойдут под тяжестью того, после чего используется ароматная «Зева». Поэтому на фото та волшебная сказка, что мы заслужили. Ее даже искать не надо, мы в ней живем.
Когда-то на Земле ромашки распустятся для других героев, а тополя перестанут просить тонкими ветками о пощаде. Природа оживет. Не останется термитов, которых ничего не касается, кроме собственных ценностей. Наступит день, когда всё встанет на свои места. Новый гадей (период появления и формирования планеты Земля. — Прим. ред.) как новая геохронологическая шкала.