«Забайкалье Петра Великого»: Как буряты к Петру I попали

История поездки в 1702–1703 годах представителей 11 родов хори-бурят в Москву к царю Петру I хорошо известна в Западном Забайкалье, ныне Республике Бурятия. Там о ней давно рассказали в десятках статей и книг. Более того, ещё в 1921 году бурятским драматургом Базаром Барадиным (1878–1937) была написана пьеса «Ехэ удаган абжаа» («Великая сестрица шаманка»), посвящённая единственной женщине в той бурятской делегации. А в 2002 году в Улан-Удэ состоялась премьера пьесы писателя Бато-Мунко Пурбуева (1929–2010) «Бадан Тураахин» («Бадан Туракин»), главный герой которой — глава той исторической экспедиции.

Знаменитой встрече посвящена написанная в 1991 году картина известного бурятского художника Солбона Ринчинова (1936–2014) «Делегация хори-бурят на приёме у Петра Великого». История этой картины — тоже целый отдельный рассказ. Художник тщательно изучал историю встречи царя и делегации, изобразив на картине всех основных действующих лиц, включая даже шаманку и переводчика.

Однако только на научно-практических конференциях, посвящённых 300-летию той поездки и принятию по её итогам указа Петра I, прошедших в 2000–2001 годах, были впервые высказаны идеи не только об историческом, но и геополитическом значении тех событий. Однако и тогда не была замечена связь с ними и Нерчинска, и Москвы. Но к этому ещё вернёмся.

А пока стоит рассказать о той поездке и её подробностях. Тем более что в Восточном Забайкалье (современном Забайкальском крае) она всё ещё малоизвестна. Тут сыграл свою роль «краеведческий сепаратизм». Именно поэтому этот эпизод нашей истории не попал ни в «Серебряный капкан» Георгия Граубина, ни в «Историю Забайкалья» супругов Александра и Натальи Константиновых, ни в «Энциклопедию Забайкалья». Только в томе «Агинский Бурятский округ» во вводной статье есть одно предложение: «Мудрое решение императора Петра I (1703) позволило умело разместить на забайкальских просторах русское и бурятское население с учётом интересов каждого народа».

У Российского государства во времена первых Романовых не было месторождений ни золота, ни серебра. Их искали, но долгое время безрезультатно. Главным, хотя и не единственным товаром, которым тогда Россия торговала с соседями, были меха. Именно они и стали главным налогом для присоединяемых к России сибирских, а затем и дальневосточных земель.

Известный историк Сергей Владимирович Бахрушин (1882–1950) в статье «Ясак в Сибири в XVII в.» писал: «В истории Сибири ясак играл решающую роль. Это была та притягательная сила, которая побудила царизм перейти за Урал и присоединить всю территорию к востоку от него до Тихого океана. Ради сбора ясака строились остроги, поощрялись военные действия служилых людей».

И вроде бы созданная система работала достаточно отлаженно. Но на рубеже веков при смене в руководстве страны начались сбои. Местные чиновники были озабочены только личным обогащением, совсем перестав выполнять обязательства перед Москвой, одновременно повышая степень налогообложения коренных народов.

«Подобного рода беззакония и злоупотребления, — писал доктор исторических наук Шираб-Жалсан Чимитдоржиев (1927–2017), — не могли не вызывать недовольства, протеста со стороны бурятского населения. И бурятские нойоны, представители-старейшины, обращались с жалобами в Нерчинское воеводство, в Иркутское правление и в Тобольск к генерал-губернатору. Однако жалобы-обращения ни к чему не приводили. Тогда в бурятском обществе созрела идея обратиться с жалобой в высшую царскую инстанцию».

Это было правдой лишь наполовину. Дело в том, что жалобы доходили до адресата и имели-таки определённые последствия. Об этом в «Кратком очерке истории Забайкалья от древнейших времён до 1762 г.» написал историк Владимир Андриевич (1838–1898).

Так, в «Наказе нерчинским воеводам», подписанном Петром I в канун Азовского похода против турок 18 февраля 1696 года, целый ряд пунктов касался и ясака, и мехов, называемых «рухлядью», и отношения к коренному населению.

Уже в 8-м пункте было сказано: «Будучи в Нерчинском и в острогах, воеводе успокаивать ясачных и увещевать их безбоязно приезжать в остроги».

В 21-м пункте даются указания, «чтоб ясак собирать ласково и приветливо, а «не жесточью и не правежем»; не брать двух и трёх ясаков в один год». Подробно расписывалось, как поступать с теми, кто отказывался платить ясак и в каких случаях допустимы крайние меры.

5 января 1701 года царь подписывает очередной «Наказ нерчинским воеводам». Россия вступила в войну со Швецией, и нужда в мехах резко выросла. Вот и появляется 10-й пункт в этом документе: «За сбором ясака посылать служилых людей самых добрых, чтоб не делать обид и разорений ясачным людям. Предписано заносить в ясак лиц, достигших 18-летнего возраста, и исключить тех, которые «стары и увечны и на лешие свои промысла не ходят».

Разрешено давать льготу в уплате ясака людям, которых постигло какое-либо несчастье — но всё же предписано собирать ясак «с великим радением», чтоб «пред прежним окладом учинить Великому Государю прибыль, а убыли бы… никакой не учинить».

В 17-м пункте «Наказа» было вновь чётко сказано: «Собирать ясак ласково; жён и детей у ясачных не покупать и не отбирать силой, неволей не крестить, из Сибири в другие города с собой не вывозить, «чтоб сибирская страна пространялась, а не пустела».

И меньше чем через месяц царь даёт особый наказ отправляемому в Нерчинск новому воеводе, стольнику Юрию Бибикову. В нём ему ставится задача выяснить причину откочёвки ясачных родов за границу, наказать виновных и вернуть всех обратно, «а что учинено будет, о том к Великому Государю писать».

Понятно, что свои советы и наставления новому воеводе дал и сибирский наместник, очень хорошо знакомый с реальным положением дел в Забайкалье, один из ближайших соратников царя Петра I, первый русский генерал-фельдмаршал Фёдор Головин.

В том же 1701 году Бибиков прибыл на место и приступил к выполнению поставленных задач. И уже на следующий год сообщал в Сибирский приказ, что ему удалось найти подрядчиков на поставку кирпича и строительства гостиного двора в Нерчинске.

И думаю, что далеко не случайно именно в 1702 году было принято решение о походе к царю Петру I представителей 11 родов хори-бурят.

В тот год был созван суглан (всеобщее собрание) всех 11 родов, на котором по предложению одного из старейшин, зайсана рода харгана Дасха Бодороева, было принято решение направить делегацию к Сагаан-хану («Белому царю»), которая должна были лично довести до сведения царя проблемы и пожелания их народа. А вот откуда такая идея пришла старейшему, неизвестно. Вот тут и напрашивается предположение о том, что такой совет им дал нерчинский воевода. Более того, он же дал им и провожатых, но об этом чуть ниже.

Руководителем хоринской делегации был назначен зайсан галзутского рода Бадан Туракин. В составе делегации были представители всех 11 родов. Это были зайсан харганатского Дасга Бодороев и зайсан бодонгутов Очихай Сардаев. Кроме того, в делегацию входили девять шуленгов, помощников зайсанов (Ширакин, Тозе, Кондохой, Басутай, Баендай, Тацур, Абундай, Окин, Учир), 12 засулов-есаулов (Бонтури, Адай, Атарай, Номой, Ногшиной, Кемзей, Сори, Далай, Атарай, Харандай, Танхай, Ноточи).

Особо стоит сказать о том, что в составе делегации находилась удаган (шаманка) Абажа (Эрээхэн). Остальные члены делегации составляли «родовые ясачные люди». Всего вместе с сопровождающими было 52 человека.

А вот в сопровождение им был дан приказчик и переводчик из Нерчинска Павел Шурыгин, а также лекарь Михайло. То есть двоих крайне важных в походе людей им выделил именно воевода Бибиков.

В дорогу взяли приличный запас продовольствия и фуража. К примеру, было приготовлено вяленое, присоленное мясо, которое было уложено в бычьи пузыри. Кроме того, их сопровождал табун лошадей, предназначенных для довольствия. Взяли с собой и подарки царю Петру Алексеевичу и золото для взяток чиновникам.

«В начале осени 1702 года состоялись торжественные проводы делегации, — писал Шираб-Жалсан Чимитдоржиев. — Был погожий осенний день, тихий и солнечный. Вокруг всё точно светилось. На зелёном берегу озера улусники собрались на тайлган — жертвоприношение покровителю дальнего пути — заяну, хозяину чёрного коня, Ажараю-силачу. С этого тайлгана под звуки бубнов и колокольчиков, под звуки призывных шаманских мотивов делегация тронулась в путь».

К слову сказать, и такой обряд проводов, и присутствие шаманки ставит под сомнение то, что делегация подарила царю фигурку золотого Будды, как это изображено на картине Солбона Ринчинова.

Это был действительно подвиг. Ведь тогда не то что Транссибирской магистрали ещё не было, так даже Романовский (или Екатерининский) тракт ещё не был протоптан через всю Сибирь. И шли буряты не по Великой Степи, а по Великой Тайге.

«Путь конного каравана пролегал через необъятную Сибирь, через Уральские горы, по незнакомой земле, мимо чужих деревень, не всегда понятной жизни, — отмечал историк Чимитдоржиев. — Встречались разные люди, среди них было немало тёмных гуляющих людей. Хоринцы уклонялись от разговоров. В течение нескольких месяцев в осеннюю непогоду и зимнюю стужу двигался караван».

Да, «гулящих людей» и прочих разбойников стоило опасаться, но в путь отправились смелые и опытные воины. Если им кого-то и стоило опасаться, так это казаков и прочих военных на службе государства. Ведь по всей сибирской линии привыкли к нападениям монголов, киргизов и прочих южных соседей, внешне похожих на забайкальских бурят.

Поэтому делегация объезжала ночью сибирские остроги, днём же даже встречным братским людям не давали знать о целях похода. Останавливались путешественники, как было ранее установлено, у соплеменников, проживавших по Лене, Ангаре и Енисею. Здесь тогда располагались улусы хоринских родов: галзутов, хуацаев, шарайтов, гучитов и других. Но это было до Урала. А после? Вот тут, уверен, свою роль сыграли приказчик Павел Шурыгин и имевшиеся у него бумаги от воеводы Бибикова.

В конце концов, преодолев неимоверные трудности и выдержав тяжелейшие испытания, хоринские делегаты достигали конечной цели и в начале февраля 1703 года прибыли в Москву, тогда ещё столицу Российской империи, где их уже ждали.

Вновь обратимся к историку Чимитдоржиеву: «Бесспорно, делегаты были бесконечно рады тому, что добрались до Москвы. В то же время не сомневаемся в том, что первые дни пребывания в этом городе не принесли им особой радости. Возникает множество вопросов. Где остановились, попали ли сразу в ночлежный дом, чем питались? Ведь город незнакомый, непривычная обстановка, чужие, незнакомые люди…

Ясно, что не сразу попали на приём в правительственные учреждения. Безусловно, пока добивались приёма, прошло много дней. Находился ли в столице Фёдор Алексеевич Головин, тогдашний военный министр, а в прошлом веке оказавшийся среди бурят, находясь в селенгинской осаде от натиска монгольских войск. Уверен в том, что Бадан Туракин и его спутники сумели найти Головина и вступить в переговоры с царскими сановниками, наконец, добиться аудиенции у царя».

А вот если предположить, что сопровождавший делегатов Павел Шурыгин сразу же обратился в Сибирский приказ, заодно «подмазав» его чиновников, все бытовые вопросы были решены достаточно быстро, как и организация встречи с Фёдором Алексеевичем.

По тем временам всё было решено не просто быстро, а очень стремительно. В начале февраля делегация прибыла в Москву, а уже 25 февраля их принял лично царь Пётр I.

Во вскоре принятом царском указе сказано: «В нынешнем 1703 года февраля 25 день били челом нам Великому Государю Нерчинские ясашные брацкие люди разных родов».

И это был едва ли не самый большой подвиг во время этого похода.

Делегаты рассказали главе государства о чинимых «государевыми людьми» в Западном Забайкалье притеснениях бурят, а также рассказали о разбойных набегах южных соседей (монголов и маньчжуров). Царю была вручена петиция-жалоба хоринских родов с просьбой защитить их от притеснителей и насильников.

Царский указ не заставил себя долго ждать. Он был обнародован 22 марта 1703 года. А делегация в полном составе (кроме шаманки, исчезновение которой — целая детективная история, но уже отдельная) вернулась на родину.

Во вводной части указа подробно излагались причины, побудившие делегацию хори-бурят предпринять это непростое путешествие. Отмечалось, что бурятские роды, населявшие земли к востоку от Байкала и реки Селенги, в административно-правовом отношении изначально подлежали ведению Нерчинской администрации: «…они де иноземцы въ Нерчинском уезде… многие годы служатъ с Нерчинскими старыми казаками за едино радетельно безъ пороку и против неприятельских воинских людей бьются, не щадя головъ своих, также и ясакъ въ нашу Великого Государя казну платят по вся годы безъ недобору с прибылью…»

Далее из текста следует, что разными окольными путями, в том числе и «облыжным челобитьем Великому Государю», Иркутская администрация ухитрилась исподволь, незаконно распространить свою власть на бурятские роды к востоку от Селенги и Байкала.

И о начавшихся после этого бедах забайкальских бурят в указе сказано прямо, без прикрас: «…ныне де ту их породную Кударинскую степь заселили Иркуцкаго Присуду зимние и летние… всякие угодья и звериные промыслы, кормовые тёплые места под лесами, и построили себе заимки для хлебной пахоты; а городьба у них около пашен и около сена плохая, и в ихъ хлебных и сенных потравах были им от нихъ разорения, обиды и налоги большие, брали у них, иноземцев, головщины не померныя насильством своими руками и разоряют ихъ въ конецъ; и от тех головщин они, иноземцы, жён и детей своих испродали и в заклады иззакладывали и сами меж дворы скитаются…»

И далее Иркутску прямо противопоставляли Нерчинск, и хори-буряты вновь переходили в подчинение к нерчинскому воеводе. Если быть совсем точным, хори-бурят вывели из подчинения Итацинского острога, передали в ведение Еравнинского острога с последующим подчинением Нерчинску. Русские заимки, находившиеся по правую сторону Селенги, были переведены на левую.

Указом были строго запрещены насильственные действия со стороны русских служилых людей, воевод, их приближённых. Из Москвы были направлены царские контролёры, которые наказали многих представителей царской администрации за противоправные действия в отношении бурят. Некоторые из них были отозваны с занимаемых должностей.

В бурятских летописях об этом документе сказано: «В указе сказано, чтоб наш хоринский народ свободно кочевал от южной стороны Байкала по любым местам до монгольской границы, селился там и разводил скот. Царь приказал снести возведённые в этих местах селения казаков и крестьян, запретил в будущем притеснять наш хоринский народ и творить беззаконие».

Правда, нерчинский воевода Юрий Бибиков не смог воспользоваться плодами этого царского Указа. В июле 1703 года это воеводство возглавил бывший вторым иркутским воеводой Михаил Шишкин (первым воеводой в Иркутске в то время был его отец Юрий Шишкин). Вероятно, Юрий Бибиков к тому времени умер, так как дела Шишкину передавал сын бывшего воеводы Алексей Бибиков. В июле 1704 года Шишкина в Нерчинске сменил Пётр Савич Мусин-Пушкин.

Тем не менее, указ, данный Петром Великим в отношении бурят, действовал. «После того, — говорится в бурятской «Летописи», — хоринские буряты стали жить в мире и радости охотой на дичь, разведением скота и т.д. Они разбогатели скотом и стали богаты потомством».

«Таким образом, поездка делегации 11 хоринских родов в Москву явилась важным историческим событием, — констатировал, выступая на конференциях, посвящённых 300-летию указа Петра I, историк Шираб-Жалсан Чимитдоржиев. — Облечённые всенародным доверием делегаты во имя лучшей жизни народа проявили мужество и отвагу, прозорливость и гибкость в своих действиях, тем самым отстояли свободу и честь соплеменников, принесли мир и спокойствие на бурятскую землю».

А вот известный политик Республики Бурятия, первый президент Конгресса бурятского народа Евгений Матвеевич Егоров (1949–2001) первым пришёл к важным геополитическим выводам: «И по своему значению этот исторический факт начала XVIII в. намного глубже родового события по значимости, так как в немалой степени он способствовал:

— во-первых, собранию бурятских племён в единый этнос;

— во-вторых, складыванию тесных хозяйственных и культурных связей между бурятским и русским народами.

И, наконец, неоспоримо значение этого события и для молодого Российского государства, которое на тот момент только формировало и свою территорию, и, следовательно, свои стратегические интересы на востоке. …Возросшая мощь России, безусловно, прирастала и Сибирью, относительным её юго-восточных границ.

Немаловажную роль в этом сыграл дальновидный указ Петра I. Он стал проявлением геополитических устремлений России в регионе Центральной и Восточной Азии: Российское государство было заинтересовано закрепить свои новые владения и наладить торговые отношения с Китаем и Монголией. И здесь бурятские племена рассматривались как выразители этих интересов, а их исконные территории — «природные земли» — как действительно стратегический плацдарм России на востоке».

Вот этот крайне важный и, на мой взгляд, верный вывод подчёркивает, что вся эта история напрямую связана с политикой Петра I и его верного соратника Фёдора Головина на востоке страны. А проводником её в тот момент выступил участник многих походов и сражений, верный молодому царю, Юрий Богданович Бибиков, для которого это стало последним в его жизни важнейшим делом, которое он сумел довести до того конца, который и был предусмотрен царём Петром Великим и его советником генерал-фельдмаршалом Фёдором Головиным.