«Испытано на себе»: Инспектором в колонии журналисту «не канает»

Отличаю теперь форму сотрудника УФСИН. Не перестаю восхищаться, не формой – содержанием. Эксперимент редакции по внедрению журналиста инспектором в исправительную колонию №5 считайте проваленным. Он не удался с точки зрения исполнения служебных обязанностей. Я к этому была не готова.

Психолог Юлия – «в системе» 10 лет, в колонии – 3 года. Помимо работы с заключёнными занимается тестированием потенциальных сотрудников ИК-5, рассказывает, что и проходящие по всем предлагаемым тестам кандидаты, бывает, отработают день-год и уходят. Тяжело.

Как-то к нам пришёл один. Все документы, всё оформил, как полагается, трудоустроился. Вышел вечером на «просчёт» - проверку наличия осуждённых – на плац, где больше тысячи зеков выстраиваются в своих чёрных костюмах. Гул стоит, что перебивает марш. Вышел и больше не вернулся.

Юлия Анатольевна не боится. Уже не боится – привыкла. К ней приходят делиться самым сокровенным. Болью: жена бросила на воле, дети не навещают, не пишут, есть проблемы в отряде. Она же и на ПФРСИ – помещение, функционирующее в режиме следственного изолятора, где ожидают вступления решения суда в силу, решений по апелляциям, — уже знает, склонен ли человек к побегу, суициду, к агрессивным действиям, легко ли будет ему адаптироваться. Адаптируются в «карантине».

— Бывает, «выгорает» сотрудник: «в системе» работать может, а в колонии уже нет. Не из-за страха, но бывает. Работа тяжёлая. Мы, конечно, отвечаем за социально-психологический климат в нашем коллективе. Комната релаксации, тренинги, индивидуальные консультации.

Квадратная комната досмотра. Одна табуретка, чтобы присесть. Но за весь день бывает некогда. Инспектор в комнате досмотра посылок и передач в резиновых перчатках ловко и быстро открывает спичечные коробки, внимательно осматривает картон, высыпает спички в целлофановый пакет и берётся за следующий. Высокая стройная девушка с малышкой лет трёх — Настенькой — пришла на длительное свидание с мужем. Видеться можно четыре раза в год по трое суток, если условия содержания обычные.

Пластиковые контейнеры, разделочные доски, целлофановые пакеты — в ящичке у инспектора инструменты для досмотра. Длинными металлическими щупами тщательно проверяют тюбики с зубной пастой, баночки с шампунем, ножами вскрывают упаковки с продуктами: «Я уже примерно знаю, куда и что могут запрятать для переноски в тюрьму». На столе к досмотру пельмени, фарш, кусок мяса, крупы, картофель, хлеб — готовят заключённые и их родственники сами на общей кухне.

Тщательно обыскивает сумки — все швы, ручки, кармашки, дно.

— Спиртом не разбавляли? Дрожжей с собой нет? — алкоголь под запретом. Сдаются ценные вещи деньги. Их в сейф под роспись. Обыск. Малышку тоже обыскивают: «А кто это тебе такие джинсики купил? А кофточку? Мама купила? Да ты что!». До обеда она встречает на длительные свидания, выпускает с них: перед тем как покинуть колонию – тоже обыск. После обеда начинаются краткосрочные свидания. Весь учёт встреч и передач ведётся в картотеке. Работают «социальные лифты», суть которых сводится к тому, что чем выше ступень исправления, а их четыре, тем больше льгот и ближе условно-досрочное освобождение.

«Промка»

Здесь все здороваются. Не только в промышленной зоне колонии, где располагаются производственные цеха, пожарная часть, теплицы, свинарник, курятник, котельная, СТО. Всюду говорят «Здравствуйте».

Ко мне приставлен сотрудник из оперативного отдела — Иван, на мой скептический взгляд — излишне молод. Но семь лет «в системе», среди которых – работа в ПКТ (помещении камерного типа) для злостных нарушителей режима содержания. Узнаёт заключённых издалека, помнит фамилии, номер отряда. Внимательно слушает.

При нас грузят готовые шлакоблоки. За процессом наблюдает дежурный по промзоне Вячеслав. 17 лет «в системе», третий год в колонии: «А чего бояться? Как себя поставишь. Проявил сразу – всё будет работать как часы, тут не глупые работают. А замямлил – сразу сядут на шею и свесят ножки. Принеси, подай, сходи сам. И не сдвинешь».

Заключённые по зоне передвигаются свободно, без наручников, вопреки моим, очевидно «киношным», представлениям о колонии строгого режима. У инспектора при себе – газовый баллончик, наручники и дубинка. Стальные нервы, сила воли, твёрдость духа. «Преданность системе», — добавляют мне в отделе кадров к списку необходимых качеств и навыков.

Это так заключённые в ПКТ характеризуют своё там пребывание. Для меня. – Так вы же за что-то сюда попали? Молчат. Здание ПКТ обособленное. У дежурного – маленькая комнатка. Впереди – коридор с 39 нарушителями ПВР (правил внутреннего распорядка). Позади такой же с особо злостными. Их девять. Надо вывести на прогулку. Завести. Накормить. Мы попадаем в изолятор во время обеда. Из столовой уже принесли огромные термосы: суп, второе, салат, компот. Термосы проверяют. Но сначала – проверка «паек», крупных ломтей хлеба. «Пайка» – мерило зековского блага, святое и кровное.

— На ШИЗО простого инспектора не отправят. Здесь работают лучшие. Вот Костя, Константин. Он знаешь, какой строгий и требовательный? У него не забалуешь. Все по струнке ходят.

— Не страшно?

— Некогда бояться.

Некогда бояться и врачам краевой больницы при ИК-5. Сюда привозят больных заключённых со всего края. И из колоний особого режима и строгого. Врач-стоматолог, например, — прошедший аттестацию боевой офицер, остаётся с осуждённым один на один. Палаты от приёмного покоя огорожены решёткой. Но санитарами работают заключённые колонии.

Я не отстаю от Ивана ни на шаг. Из окон больные зовут на чай.

– Чё, не канает с нами чаевать, а, гражданин начальник?

Вжимаю голову в плечи.

Наконец, добираемся до санчасти. Моего «рабочего места». Заключённые ждут своей очереди к врачу за решёткой. Их впускает дежурный инспектор. Я сопровождаю до врача. В кабинете — снова решётка. Одному из пациентов грозит ампутация ноги. Я еле сдерживаю слёзы: совершил преступление, сел, отсидел бог знает сколько времени, лишился ноги, а дальше ещё досиживать, выходить, жить.

Рабочий день в колонии начинается в 8.45 с построения личного состава. Некоторые заступают на смену на 12 часов. 12 сотрудников закреплены за 12 отрядами, в каждом — свои особенности. Начальник отряда выясняет в дежурной части, были ли нарушения у его подопечных, необходима ли дисциплинарная комиссия. Работает с обращениями заключённых, заполняет журналы. Обходит отряд, принимает по личным вопросам у себя в кабинете — там же, в жилой зоне, водит на обед, с него и на проверку. Целый день находится с осуждёнными.

На пульте у дежурного беспрестанно звонят телефоны: инспекторы и осуждённые передвигаются из жилой зоны в производственную зону колонии, штаб передаёт поручения, запрашивает информацию. Отсюда я наблюдаю за проверкой. В открытые окна доносится военный марш, того самого гула не слышно. Но и без гула очевидно, что колония примет не всякого. И не меня.