«Я хочу, чтобы мы довели спецоперацию до конца». Кончаловский — о кино, Осипове и жизни в новой реальности

Режиссер, сценарист и продюсер Егор Кончаловский дал интервью «Чита.Ру», сидя за укрытием в виде баннера в кафе «Удокана». Словить его было непросто, а на вопросы выделили 20 минут, но это очень интересные 20 минут получились: про будущее российского кино в целом и в регионах, про то, когда настанет «новая нормальность» и мы научимся в ней жить. И про людей, которых Кончаловский встретил в Забайкалье, — расслабленного губернатора Александра Осипова и талантливого Даши Намдакова.

«Я не вижу трагедии в том, что нам отказали в американском кино»

— Вы как-то в прямом эфире в Instagram (запрещенная в России экстремистская организация) с Еленой Хангой обсуждали пандемию и то, как она повлияла на кинобизнес. Вы тогда сказали, что кинопроизводство дорожает. А как влияют санкции? Учитывая еще, что есть культурные санкции и есть экономические.

— Пандемия повлияла [экономически], потому что долгое время люди не могли ходить в кинотеатры. И даже когда им разрешили, заполняемость была сначала 25%, потом 50%. Кинотеатры и так, в общем-то, не жировали бешено. Два года объективно меняющихся правил, конечно, дали первичный результат.

[Как повлияли] политическая ситуация и военная операция. У нас идет противостояние с коллективным Западом, и нам отказали в каких-то прокатных картинах американских — я не вижу в этом трагедии. Потому что я считаю, что то, что показывают в кинотеатрах, как правило, это, в общем-то, дебилизирующее кино. «Человек-паук 8», он тебя ни умнее не делает, ни лучше — ничего. Ты просто ешь такой фастстрит, фастфуд. Есть прекрасное американское кино, но мы его не очень видим — Братьев Коэнов, Джима Джармуша, Эдриана Лайна.

У кинотеатров сейчас нет кинопродукта, и, казалось бы, это, наверное, хорошо для кинопроизводителей, потому что русские производители должны заполнить пространство. [Казалось, что будет] импортозамещение и начнется расцвет российского кино. К сожалению, не так всё просто. Уходят огромные компании: пищевые, косметические, домашняя химия. [Их продукцией] мы все пользовались. Когда уходят огромные мировые монстры, очень сильно страдает их рекламный бюджет и сокращаются рекламные бюджеты у телевизионных каналов, которые были драйвером производства кино и сериалов. За каждой большой премьерой стоял какой-нибудь большой канал, или Первый, или второй («Россия 1») и так далее.

— А есть надежда на стриминговые сервисы? Или они по такому же принципу существуют — за счет рекламы?

— Нет, у них другая история. Но они сильно завязаны на западные деньги. Я не знаю, все ли — там их семь или восемь платформ, я со всеми в контакте. В подавляющем большинстве из них, как я понимаю, присутствует западный капитал. Нынешняя ситуация тоже их поставила в такое подвешенное состояние, потому что они не знают, ни какие [будут] бюджеты, уйдет ли какой-то канал, какая-то платформа.

Да, ситуация непростая, но послушайте, она и не должна быть простой. У нас идет военная операция, мы сейчас находимся в состоянии чрезвычайной ситуации, которая, конечно же, на всё влияет. И на лекарства, и на цены, и на рубль, и на доллар, и на настроение, и на гораздо более жесткие дебаты между людьми, чем они были раньше. Это естественно, и я считаю, что не надо рассматривать текущую ситуацию и жизнь как нормальную. Эта «новая нормальность» — она настанет через несколько месяцев, и тогда мы будем смотреть.

Но, опять же, если человек хочет что-то делать, не обязательно устраивать премьеру в кинотеатре «Октябрь». Если он хочет что-то делать и создавать какой-то видеоконтент, то сегодня у него очень много возможностей, которых раньше не было вообще. Потому что сегодня между тобой и зрителем нет никого: ни продюсера, ни денег — ничего. Если ты хочешь, ты это сделаешь. У тебя могут быть серии по 3 минуты, серии могут длиться столько времени, сколько едет эскалатор в метро «Белорусская», — чтобы ты, пока стоял, посмотрел какой-то сюжет. Поэтому нормально.

— Возможно ли, что вся эта история с культурным импортозамещением даст развитие региональному кино? Вот есть Якутия, например, которая несколько лет назад о себе заявила. Но там своя история — это производство национального и часто фестивального кино со своим колоритом. В Забайкалье и многих других регионах не совсем так. Дадут ли санкции какой-то толчок? И нужен ли он?

— Если честно говорить, то давайте возьмем аналогичную страну — тоже большую и тоже мощную. Возьмем столько горячо нами любимые США. Если ты хочешь снимать кино в Америке, ты едешь в Лос-Анджелес, в около-Голливуд. Если ты хочешь заниматься большими театральными постановками, ты всё-таки, скорее всего, едешь в Нью-Йорк.

— То есть централизация — это данность?

— Да, она везде происходит. Другой вопрос, что какой-то начальный импульс, конечно, надо получать на местах. Как это делать, я не знаю. То, что касается короткометражного кино: нужно собирать несколько фильмов и соединять их в полный метр, допустим.

Главное — зачастую в регионах снимают вполне себе приличные вещи, но не знают форматов, требований к видео, звуку, к оформлению картины. Она может быть очень трогательной, и если бы она была сделана на других носителях, то могла бы вполне состояться как кинематографическое произведение. Ну а поскольку ты их снимаешь на что-то [простое], это в лучшем случае для пользования в интернет выложить.

Я вот, например, много лет уже являюсь председателем жюри фестиваля дебютного кино в Подмосковье, в Одинцово, куда присылают любительские фильмы и дебюты. Это может быть и выпускник ВГИКа, и кочегар. И там есть очень трогательные и здорово сделанные пронзительные новеллы, даже полные метры. Есть, они есть. Но им не хватает профессиональной формы.

— Как будто бы в этом плане есть какие-то подвижки. Вот у Андрея Карасова (участника конкурсной программы ЗМКФ, автора фильма «Мятный пряник») своя студия в Архангельске. Насколько реально создавать какие-то студии, например, на Дальнем Востоке? То есть понятно, что в Забайкалье такое не сделаешь. Но можно на несколько регионов что-то открыть. Есть ли в этом какой-то смысл или надо оставить всё как есть, чтобы был один центр — условные Москва и Петербург, чтобы там всё и производилось?

— На Дальнем Востоке (географическом) существует очень серьезная кинематографическая традиция в Южной Корее, Китае. Владивосток в данном случае или какой-то другой центр на Дальнем Востоке (российском) мог бы работать, на мой взгляд. Особенно учитывая наши ориентиры на Восток. И в этом смысле, конечно, да — чтобы иметь базу. Как было в СССР — Одесская киностудия была, чтобы снимать на море, или там киностудия детских фильмов, или Свердловская киностудия, потому что есть логистика.

И раз уж мы говорим — вот мы сейчас будем дружить с нашими восточными соседями. А Индия? У них огромная кинематографическая история. Своя, отдельная, они снимают в четыре раза больше фильмов, чем в Голливуде. А студия China Film Group Corporation больше по размеру, чем все голливудские студии, вместе взятые. И вот он — Дальний Восток наш.

Я учился снимать кино по фильмам, у меня нет кинообразования. И учился именно по южнокорейским фильмам. И мой первый громкий фильм «Антикиллер», он во многом был продиктован корейским кино.

— Что вы можете сказать о кинофестивале? Нравится ли вам, как он устроен?

— Я слышал, что это единственный фестиваль, который этой весной в срок состоялся. Он очень уютный, домашний, хорошие люди. Я безмерно обожаю Виктора Михайловича Шкулёва, очень тепло отношусь к Александру Яковлевичу [Михайлову] вот, и мне губернатор нравится. Мне казалось, что он очень молодой, а оказалось, что нет. Но выглядит молодо. В общем, как это сказать — расслабленный в хорошем смысле, по-человечески. Поэтому очень здорово.

— Что-то успели для себя подсмотреть? Как вам Тужи?

— Очень красивое место. Даши — замечательный скульптор, он просто очень талантливый, уже признанный в мире артист. Он создал невероятную арт-площадку в поразительном месте. Это очень впечатляет, это очень красиво — там соединены, с одной стороны, тонко исполненные бурятские мотивы, а с другой — очень современный скандинавский минималистический стиль. Это реально красиво.

— С простыми забайкальцами общались?

— Вот сейчас планирую (интервью было перед творческой встречей. — Прим. ред.). Были минуты в фойе, во время открытия.

— Здесь очень благодарные зрители, потому что мало таких событий. Отметили вы это для себя, или вы в целом привыкли к такому отношению?

— Я вообще скажу, что люди российские в регионах, которые далеки от столиц, они очень доброжелательные. Какой-то недоброжелательностью могут в отдельных случаях отличаться москвичи и петербуржцы. Здесь людям надо меньше для радости, и они искренне радуются абсолютно человеческим вещам, это очень ценное качество.

Отличительная черта русского народа — это способность быть счастливым и довольствоваться немногим. А в случае каких-то серьезных исторический испытаний наша планка терпения гораздо выше, чем у любой другой нации. Это делает нас отдельной цивилизацией.

— Если еще позовут, приедете снова?

— Да, я очень надеюсь. Лето в кино — всегда активное время. Но хотелось бы с чем-нибудь приезжать (на ЗМКФ-2022 Кончаловский привез фильм «На луне»).

— У вас есть какие-то новые проекты?

— У меня есть планы, но это еще не проекты. Пишется несколько историй, написано несколько историй, один альманах. Но чтобы я сказал, что завтра я беру и запускаюсь, такого нет. Посмотрим.

— Давайте резюмируем про будущее кино всё же — будет хорошо? Положительная тенденция есть, будет больше контента в перспективе? Чего нам ждать?

— Я не знаю. Может быть, сначала будет хуже, но когда-то всё изменится. Наверняка сначала будет трудно, но кинобизнес всегда находит пути.

— В вашем окружении многие остановили деятельность или уехали?

— Я, если честно, не слежу. Но лично я не насчитал десятка. Когда говорят, вот, эти артисты все и творческая элита — предатели. Это совсем не так. Ну как-то осуждают эти отъезды. Я считаю, что, наоборот, как раз очень мало народу уехало. Люди же по разным причинам уезжают. Кто-то потому что у него недвижимость за границей — отнимут, у него там деньги. А кто-то боится, что его в армию заберут. Кто-то боится войны.

— А вы чего боитесь?

— Я не то чтобы боюсь, но я очень хотел бы, чтобы мы дошли до конца. Чтобы мы не остановились на половине пути, где бы эта половина пути ни была. Чтобы мы довели всю эту историческую операцию до конца.