Позитив — это от глупости. Дарья Донцова — о миллионных тиражах, онкологии и смысле жизни

Писательница Дарья Донцова, которую большинство россиян знает как автора небольших детективных книжек, называет себя православной девушкой, не кокетничает, говоря про возраст и вес, называет свою литературу легкой и подходящей для больницы, где она провела много времени. На встрече со студентами ЗабГУ во время фестиваля «Забайкальская осень» она ответила на очень неожиданные вопросы.

— На самом деле меня зовут Агриппина. Я пишу книги, веду теле- и радиопрограммы. У меня есть такой общественный проект, лекции в Сретенской духовной академии для семинаристов и там же — для тех, кто болен. Я православная девушка, я читаю на клиросе в своем храме и в тех храмах, куда меня иногда приглашают почитать. У нас вообще вся семья православная. Старший сын — алтарник, и все как-то мы обязательно по воскресеньям в храме. Я пришла сюда, чтобы ответить на ваши вопросы, кроме одного. На вопрос, где я беру книги, отвечу: я не знаю.

— Зачем вы пишете? Это какой-то внутренний посыл у вас или просто работа?

— Я пишу книги не всю жизнь. Начала писать в 45 лет, а до этого была журналистом, пока мне не поставили онкодиагноз. У меня было четыре операции и 5 лет химиотерапии, и после я стала преподавать немецкий язык детям. У меня два иностранных языка, французский на уровне синхронперевода.

Для чего я работаю? Пройдя через достаточно неприятный диагноз, операции и энное количество химиотерапии, поняла, отчего огромное количество людей начинает унывать. Вроде болезнь не такая серьезная, и в жизни у него вроде ничего такого плохого не происходит, но он начинает унывать. Даже православные люди унывают, хотя это грех. Но тем не менее тяжело человеку справиться.

Великое произведение Толстого «Смерть Ивана Ильича» никаким образом нельзя читать в больнице. Потому что там очень четкое и жесткое описание человека, который умирает. И Достоевский в больнице тоже не подойдет. Это не больничное чтение. А вот, допустим, легкий жанр: Маринина, Татьяна Устинова, Олег Рой. Мы хорошо идем. Поэтому книги — это как бы желание просто вытащить человека из эмоциональной тьмы.

— Вы очень тепло пишете о своих родных и близких, что понятно. Но кто из них, папа, мама, бабушка, может кто-то другой, оказал особое влияние на вашу духовную жизнь?

— Безусловно, бабушка. Есть книжка «Записки счастливой прихожанки», в ней всё совершенно искренне написано. Бабушка была верующей. Таких бабушек, как моя, в советские годы называли «белый платочек». Она боялась ходить в храм, потому что, когда я родилась, в 1952 году, были сильные гонения на церковь. Бабушка ездила достаточно далеко от Москвы, а чтобы покрестить меня, она ездила в Минеральные Воды.

Папа был на партийной работе, генерал и писатель, мама тогда преподаватель в театральном училище. Бабушка боялась, что мое крещение отразится на карьере родителей. Поэтому пришлось ехать в Минеральные Воды. В церкви батюшка ее спросил про имя младенца, она растерялась, так как крещение скрыла от родителей и мое имя с ними не обсудила. Тогда батюшка ей сказал, что 6 июля — день святой Агриппины, пусть девочка будет Агриппина. Когда мы вернулись в Москву, она отцу рассказала про крещение, и папа ответил, что его маму тоже звали Агриппина. Правда, мы ее называли Аграфена.

Поэтому духовное влияние, безусловно, оказала бабушка. Она мне не рассказывала про веру, но вела себя так, что всё было понятно. В храм я впервые пришла, когда мне было 12 лет.

— Как у вас устроен рабочий день? Вы каждый день пишете или как бог на душу положит?

— Моя первая книжка вышла в 1998 году, первые пять книг я написала в больнице. Просто было нечего делать.

Уже 27 лет я живу по определенному графику. Встаю в шесть утра, иногда в пять, читаю утреннее правило, потом принимаю душ и всё такое прочее. С 7 часов я сажусь работать. Как правило, у меня выключены все телефоны, только самые близкие могут дозвониться на секретный номер. Работаю я до трех часов, до половины четвертого. Потом еду либо на телевидение, либо на радио, либо лекцию читать. Ложусь спать я строго в 11 часов.

— Вы как-то особо следите за здоровьем, чтобы сохранять свою работоспособность?

— В нашей семье все женщины доживали за 106–107 лет. Надеюсь, что мне эта генетика передалась. Я хожу два раза в неделю в спортзал, не могу просто без физической нагрузки, потому что у меня за плечами долгие годы балета.

Ложусь спать, соблюдая график. Мало ем, мясо вообще не ем много лет. Мне вообще хватает один раз поесть. Это замечательно просто. Ну, конечно, если кто-то там шоколадку покажет, тут я за себя не отвечаю.

В спортзал я пришла 17 лет назад после пятой операции, которая была глобальная по сравнению с предыдущими четырьмя. Мой добрый доктор говорил, что у меня отрезал половину тела. Говорили мне, что я буду ходить в г-образной форме, потому что у меня нету мышц. Я послушала, подумала: ой, не дождетесь. Поставила дома балетный станок и стала делать экзерсисы, которые каждая балерина должна выполнять каждый день. В зале я занимаюсь растяжкой, стою в вертикальных шпагатах, сажусь на шпагат.

— Почему вы взяли псевдонимом имя Дарья?

— Когда я принесла рукопись в издательство, подписала ее Агриппиной Донцовой — по мужу (к сожалению, муж, академик, профессор МГУ, ушел от меня два года назад после болезни). Редактор посмотрела и сказала: «Вы выбрали красивый псевдоним Агриппина, но он будет тяжело смотреться на корешке. Давайте придумаем другой псевдоним». Я в ответ вынула паспорт и показала, как меня на самом деле зовут. Мы стали перебирать имена, чего только не вспомнили. Потом владелец издательства говорит: «А что ты мучаешься, в книге героиня Дарья — пусть и автор будет Дарьей». Еще он сказал, что когда книги будут выходить огромными тиражами, то на корешках будет красиво смотреться Д. Д. Мы так засмеялись: какие там огромные тиражи.

— Задумывались ли вы о значении своего настоящего имени?

— Нет. Я больше задумывалась о том, чтобы не быть злой, жадной, чтобы соблюдать заповеди и кого-нибудь случайно не обидеть. Люди разные встречаются, и я думаю, чтобы держать себя в руках. А имя — это просто имя. Это просто способ подойти ко мне и сказать: «Здравствуйте». Имени я не придаю никакого огромного значения.

Я знаю про святую Агриппину. Она была совсем молода и пострадала за веру. Если бы меня назвали как-то иначе, не думаю, что это как-то на меня повлияло.

— А что именно вы читаете на клиросе?

— Что ставят, то и читаю. Говорят: благодарственные молитвы — читаю благодарственные молитвы, читаю во время службы, читаю на Рождество. Большую рождественскую службу очень люблю, на Пасху совершенно роскошная служба и поются такие песнопения, которых нет в обычные дни.

На пасхальной службе есть несколько песнопений, которые написала монахиня Кассия, мать Василия Великого. Это было давным-давно, в Темные века, когда женщина считалась существом низшего сорта. И в это время в богослужебную книгу попадают песнопения, написанные женщиной. Это просто невероятно.

По-моему, это говорит о том, как православная церковь относится к женщине. Иногда говорят, что мы ходим в храм в платочке, потому что нас угнетают, — это неправда. Платочек — это просто наше уважение к Господу, и никто нас не угнетает.

— Откуда у вас такое позитивное отношение к жизни? Это православие или что-то еще оказало на вас влияние?

— Позитивное отношение, я думаю, от глупости. Потому что я не очень серьезно воспринимаю неприятности. Когда я не была воцерковленной девушкой, я думала, что неприятности и проблемы не оплакивают, их решают. Раньше, когда у меня случалась какая-то беда, я включала ум и понимала, как из этого надо вылезти. Когда я стала воцерковленной девушкой, я стала неприятностям радоваться. Потому что если мне Господь послал это испытание, то оно мне идет на пользу. Я получила тяжелую онкологию, очень долго лечилась. Но если бы этого не произошло, то я бы не начала писать. Если бы один мой знакомый не получил бы перелом обеих ног и не лежал бы в больнице в тяжелом состоянии, то он никогда бы не пошел учиться в духовную академию и не стал священником.

Неприятности даются человеку для того, чтобы он стал лучше. Но нельзя стать лучше, если ты всю жизнь сидишь, ешь пирожное и тебе от этого хорошо. Нет. Только испытания меняют человека, и они нам даются в добро. Если ты это понимаешь, то тебе больше печалиться совершенно не о чем. Как-то меня перед съемкой машина окатила водой из лужи. Я стою вся грязная и говорю: «Господи, спасибо! Слава Богу за всё!» Пришла на телевидение, говорю: «Дайте мне что-нибудь из одежды». Это было весело, потому что меня грязной никогда не видели.

— В чём смысл жизни? Он только один либо у каждого свой?

— Вопрос, который беспокоил почти всех писателей, да и не только писателей. Если говорить всерьез, то смысл жизни — это прийти к Господу Богу нашему. Смысл жизни — поверить, что есть Царствие Небесное, понять, что в нас очень много зла, очень много чего-то нехорошего в душе. Смысл в том, чтобы осознать, что есть Господь, который нас всех бесконечно любит, и Матушка Богородица есть, и все святые существуют. И вести себя надо так, чтобы после смерти тела душа оказалась где-то там, в Царствии Небесном, а не в каком-то другом страшном и темном месте.

Если вы читали Библию, то [помните, что] там есть притча о богаче и Лазаре. Бедняк сидел у дома богатого человека, питался объедками с его стола, а богач никогда в жизни ничего ему не подал. Когда они умерли, богач оказался в страшном месте, в аду, но вдалеке увидел бедняка и Авраама, радостных и веселых. И тут-то богатый понял, что Царствие Небесное существует, что всё это правда. Тогда он стал говорить: «Абрам, пожалуйста, я сам не могу выйти отсюда, но скажи всем, что Господь существует, пусть они живут по-иному». Абрам посмотрел на него и сказал: «Они Христу не поверили и мне не поверят».

Если обрести эту веру, то человек здесь живет не зря. Цель жизни — не квартира, машина и дача или высокая должность. А после смерти что? Ради чего вы жили? Пустое место. Если думать про Царствие Небесное, тогда всё становится на свое место.

— Как меняется, на ваш взгляд, читательская аудитория в России за те десятилетия, что вы занимаетесь писательской деятельностью? Больше люди читать стали или меньше?

— Читательская аудитория в России всегда была очень разная. Россия всегда была читающей страной, и сейчас много читают. Сейчас огромный выбор книг, каждый может найти то, что понравится.

Носитель информации совсем не важен. Бумажные книги появились не так давно. Книгопечатание довольно молодое дело. Рукописные книги были довольно дорогим удовольствием, поэтому большинство населения России, как и Франции и Германии, было неграмотным. Читатели просто пересказывали текст из печатных изданий. Сейчас появились новые носители, планшеты — это тоже книги. Когда какая-то мама говорит, что не позволяет ребенку читать на планшете, то она вообще запрещает ему читать.

Если в доме почитать можно только надписи на баллончике в туалете, то ребенок читать не будет никогда. Ребенка надо знакомить сначала с картинками, потом читать ему вслух, и, вероятно, он придет к книге. Да, может быть, переживет детскую болезнь — чтение всякой лабуды, но потом она проходит, и дети начинают задумываться. Это происходит в разном возрасте — иногда в 10 лет, иногда в 18, иногда в 30, иногда в 60.

— Время для чтения находите?

— Хочется ответить, что чукча не читатель, чукча — писатель. Но конечно, нахожу время. У меня немножко своеобразное чтение, я не трогаю современных авторов, а всю классику я не просто прочитала, я ее сдавала в университете великим педагогам, которые там преподавали. Русский язык у нас, например, преподавал Розенталь.

Радость моя — жития святых. У меня есть, мне их подарили. Я обрыдалась над книжкой митрополита Тихона, просто в каких-то моментах себя там узнала. Мне вот эта литература идет очень хорошо, а светская от меня немножечко отошла в сторону.

Я росла в доме, где книжные полки были абсолютно везде. Одна висела даже в туалете. Читать я начала в 5 лет, научилась сама. Бабушка мне не поверила, дала газету, чтобы проверить. В первый класс я пришла, читая Майн Рида. Когда там началось «Мама мыла раму», я чуть не заснула. Учительница Екатерина Ивановна — прекрасная женщина — меня вызвала к доске, чтобы я не смеялась над теми, кто плохо читает. Ну я почитала, рассказала, какие книжки я читаю. Тогда возникла договоренность: мне можно было на уроке чтения сидеть на последней парте с любой книжкой. Прекрасная была договоренность, но при этом я совершенно не знаю математику, не выучила таблицу умножения, не понимаю физики, из химии я помню только загадочное слово «валентность», но не знаю, что оно означает. А вот с чтением было хорошо. В младших классах я знакомилась с Чеховым и Гончаровым. Очень сложно было читать Анатоля Франса «Остров пингвинов», но я себя замучивала и в 12 лет его прочитала. Потом я у нас полезла по книжным полкам выше, за русской и западной классикой. Стала искать том Куприна и нашла его рядом с «Декамероном» на полке под самым потолком. Ну и прочитала «Декамерон», хотя в 12 лет его читать явно не стоит. Никогда не прячьте от детей книги.

— С кем из современных писателей вы общаетесь?

— Олег Рой — мой близкий друг. Он бывший десантник, афганец, сейчас помогает бойцам СВО. У него в позвоночнике осколок со времен Афганской войны. У нас с Олегом был ужасный год, когда мы по ночам разговаривали в ICQ. У него случилось очень большое горе, у меня случилось горе. Мы друг друга поддерживали.

Я дружу с Александрой Марининой, близко дружила с Танечкой Поляковой, которая, к сожалению, от нас ушла. У меня есть совершенно замечательный друг Дышев — мужской писатель.

Я дружу с Лерой Кудрявцевой и Андрюшей Малаховым. С Андрюшей дружим еще с тех времен, когда он не был великим ведущим, а я не была писательницей. Как-то он меня позвал в Останкино на «Доброе утро» с моей книжкой. Мы сидели и разговаривали: у тебя скоро будет программа, большая, своя, ежедневная, а у тебя будут миллионные тиражи. Его редактор Наташа послушала и сказала: «Басню Крылова помните? „Кукушка и Петух“».

С Лерой Кудрявцевой нас связывает такая история. Как-то моя родственница отдыхала на море и сломала позвонки, упав на лестнице. Мне в четыре утра звонит ее муж в панике. Я позвонила Лере, хотя знала, что у нее маленький ребенок. Она мне шепотом ответила: «Щас!» И через пять минут у меня были все нужные телефоны.

— У вас миллионные тиражи, а знаете, сколько ваших книг издали?

— Это делает издательство. Там что-то около 15 миллионов 450 тысяч. Я как-то за этим не слежу.

— По вашим ощущениям, сейчас больше читают ваши бумажные или электронные книги?

— Ну как вам сказать? В электронном виде многие читают. Произошло однажды такое, о чем мы в издательстве никогда не думали. Ко мне подошла пожилая дама, принесла очень зачитанные книги и сказала: «Деточка, я перешла на электронный вариант, потому что даже в очках не вижу текст в книге. А в электронной книге я пальчиками развожу и делаю буквы большими». Мы тогда поняли, почему у нас большое количество пенсионеров вдруг стали читать электронные книги. Мы не подумали про увеличение шрифта по жесту.

— Повлияло ли воцерковление на ваше творчество?

— У меня одно совпало с другим. Я пришла в храм в 1998 году, и в этом же году появились книги. Нельзя сказать, что повлияло. Однако, кроме детективов, у меня есть детская серия. Она называется «Сказки прекрасной долины» и написана для людей, от которых ушли животные — собаки или кошки. Там я рассказала про долину, в которую попадают животные, какие у них там приключения, как они к нам присылают своих родственников. На эти книги очень сильно повлияла воцерковленность. Некоторые мои знакомые батюшки у меня просят эти книги. В книги эти вписано: «Будь добрым, будь честным, не лги, не обижай тех, кто тебя обижает».

В детективных сериях у меня нет описания сцен насилия. Поверьте мне, я связана с УФСИН и знаю такие вещи, от которых поседеть можно. Я дружу с патологоанатомом и знаю, куда можно ударить, чтобы скрыть убийство, но не пишу об этом. Можно сказать, что у меня старомодные детективные романы.

— Какие у вас три самые любимые книги Дарьи Донцовой?

— Ну, знаете, можно у мамы десяти детей спросить, кто из них самый любимый. Она будет вам перечислять, что Петечка дерется, но он хороший мальчик, а Машенька вечно капризничает, но она такая замечательная девочка. Сложный вопрос. Книги как мои дети.

Мне нравится первая книга «Крутые наследнички», название мне не очень по душе, но тогда такое было модно. Нравится первая книга из детской серии «Амулет добра». Люблю, как бы вам ни показалось странным, «Записки счастливой прихожанки».

Меня уговаривали написать «Записки» пять лет. Я очень не хотела, пошла к священнику и попросила батюшку не благословлять меня. Он отказал. Пошла к матушке Елизавете в Марфо-Мариинскую обитель. Рассказала ей, она говорит: «Ой, а мне идея нравится. И давай-ка мы обложку снимем в нашем храме». Я вообще онемела, потому что матушка никогда никого не пускает в храм с камерой.

Было очень сложно написать, потому что врать в этой книге нельзя, а всё писать не хотелось. Поэтому я написала не всё.

— Возможно ли, на ваш взгляд, перекладывать библейские истории или жития святых в фантастику? Грубо говоря, сделать из религиозных текстов что-то типа «Властелина колец», чтобы это читалось легко и увлекательно?

— Честно говоря, не знаю. Да, не многие читают Библию, в особенности Ветхий Завет. Но с другой стороны, выражения из Библии вошли в нашу жизнь так, что мы порой не понимаем, что мы цитируем.

Новый Завет — невероятно увлекательная книга. Возможно, кто-то бы и хотел взять оттуда сюжет. Например, в Пятикнижии есть упоминание о неких существах. По одной версии исследователей, они были сыновьями Тифа, брата Каина. Другая версия — это злые ангелы, вступили в связь с женщинами, и дети их разительно отличались от людей не только огромными размерами, но и злостью. Со временем эти исполины исчезли, но злость осталась в людях. Если человек это прочитает и обдумает так, что не хочет быть похожим на исполинов. Да, это библейский сюжет, но он может встретиться и в книгах фантастов.

В Библии есть почти все сюжеты. Брат убил брата, Руфь любит свою свекровь. Что с этим сделать, я не знаю. Вопрос хороший, но ответ на него сложно найти.