Михаил Трухин, актер: «Для каждого поколения – свой Гамлет, так же, впрочем, как и свои ценности»

Он больше известен как опер Слава с «Улиц разбитых фонарей». И только для горстки заядлых театралов он – юный трагический Войцек из драмы Бюхнера, которого актер сыграл в Театре им. Ленсовета, и Гамлет, и бессмертная старуха-миллионерша в «Примадонне» МХТ им. А. П. Чехова, а еще Лопахин, который в спектакле знаменитого литовского режиссера стал главным героем. В этой роли он заменил Евгения Миронова, внезапно покинувшего проект. А еще Лопахин – одна из лучших театральных ролей любимого актера Трухина Владимира Высоцкого. И, может быть, именно поэтому он попросил «главную питерскую даму» Валентину Матвиенко об отставке... А его все равно большая часть наших зрителей и читателей воспринимают только как простого питерского мента.

– Михаил, в сериале «Улицы разбитых фонарей» вы постоянно находитесь в стрессовых ситуациях. А самому приходилось испытать страх?

– О да, еще как! В детстве. До четвертого класса я жил на Крайнем Севере. Мой дядя работал лесником, я часто к нему приезжал, и он брал меня с собой в лес. Тогда я чувствовал себя настоящим охотником, следопытом. А однажды, по-моему, я учился классе в третьем, я пошел по грибы и оказался один на один с медведем. У меня шок. Ну, я и вспомнил первое правило моего дяди: ни в коем случае нельзя убегать от зверя и делать при нем резких движений. Стыдно, но я тогда уже начал курить, и у меня с собой были сигареты без фильтра «Шипка». Вот я и предложил косолапому закурить. Он появился очень неожиданно, стоит, смотрит на меня. Поэтому я тихонечко достал пачку сигарет и протянул ему. Меньше всего, видимо, мне было жаль табака. Медведь подошел, понюхал пачку и удалился. Мне было очень страшно. Но после этого случая могу утверждать, что я родился в рубашке. А может, медведь просто был неголодным.

– Нет такого актера, по крайней мере, мужеского пола, который не мечтает сыграть Гамлета. И это не вопрос, а утверждение, но вам это удалось. Ощущения?

– А вы как думаете? Сбылась мечта идиота (Смеется.) Спектакль каждый раз новый. С момента премьеры прошел уже не один год, а мы продолжаем его репетировать. И хотя темы в «Гамлете» вечные, у каждого времени, у каждого поколения он свой, и это правильно, иначе и быть не может, потому что сознание у людей меняется, и сейчас нас волнуют совсем другие проблемы, чем в конце 70-х. Так что для каждого поколения – свой Гамлет, так же, впрочем, как и свои ценности.

– В чьем исполнении вам лично Гамлет ближе?

– Однозначно – Высоцкого. На премьерных спектаклях ему кричали, что киношная походочка здесь не пройдет, упрекали, что это за Гамлет: в свитере и джинсах с гитарой. Но запомнился его герой не из-за свитера, а по тому надрыву, с которым Владимир Семенович рассказал о невозможности изменить этот мир, потому что всех нас сковывают обстоятельства. И вообще, давай на «ты», так проще.

– Давай. Что для тебя эта роль? Характер изменился?

– А ты как думаешь? За девятимесячную репетицию «Гамлета» я сам стал мудрее, научился не пасовать перед колоссальной ответственностью, собраннее стал, что ли. Но боязнь выходить в этой роли во мне все-таки осталась, потому что… Шекспир, потому что... Гамлет.

– Ты вновь на сцене с друзьями: Хабенским и Пореченковым ...

– Я понял вопрос. Да, мы с ребятами довольно долго не работали вместе. А если говорить о священном трепете к московскому театру… Предложение было очень лестным. Как сейчас помню тот день. Я снимался в сериале «Ленинград», целый день был на холоде, вечером сидели с актерами и попивали... как понимаете не воду... и вдруг звонит телефон, и предложение от Табакова. У меня просто ноги задрожали. Считаю, что МХТ – идеальная модель современного театра, здесь очень здорово выстроена вся работа, начиная с обслуживающего персонала, не зря говорят, что театр начинается с вешалки. В Питере такого театра нет.

– Где-то читала, что в детстве за хулиганство ты был исключен из пионеров. Переживал? И за что исключили?

– Где ты это прочитала! (Улыбается.) Да было такое, нисколько не расстроился. Я диссидентом был по жизни, с детства, если можно так сказать: читал запрещенную литературу, в комсомол не вступил принципиально, из восьмого класса меня чуть не выгнали... Мы в компании нескольких ребят возили на однокласснике свои портфели. У психологов это называется немотивированной детской агрессией. У нас в школе были два самых ярких хулигана: я и мой одноклассник Димка Барков. Чего только стоил День самоуправления, к которому вся школа так тщательно готовилась. Я, восьмиклассник, должен был выполнять функцию завуча, Барков – директора. По этому поводу мы с ним решили сорвать эту игру «во взрослых». Благодаря нашему «руководству» вся школа просто с цепи сорвалась. И вот вызвали Димкиных родителей, мою маму и нас с ним на педсовет. Отчитывали, а потом и говорят: «Ну что, ребята? Учить вас дальше – это грех большой на себя брать. Так что выбирайте себе путь вне стен нашей школы. Как мыслите дальше жить?» И тут я сказал сакраментальную фразу: «Я хочу быть настоящим педагогом, разрешите учиться дальше». И Димка добавил: «Я тоже вслед за Мишей в учителя пойду». Тут повисла пауза, у всех рты пооткрывались – представили, видно, двух таких педагогов. Но все-таки подкупили мы их своей непосредственностью. И нас оставили со множеством предупреждений.

– Также в одном интервью прочитала, что ты считаешь, что будущее – за азиатами. Дескать, они не пьют, не курят, как русские и европейцы, и очень много работают. Что конкретно имел ввиду?

– Да ничего конкретного, но впечатляет. Действительно, не пьют, не курят, работают, а еще, например, на Бали я впервые попробовал мясо змеи. Прямо при нас в ресторане вытащили из клетки одну из самых ядовитых и приготовили. Ничего, вкусно, рыбу напоминает. В этом же ресторане есть удивительный аттракцион: посетитель может сам отрезать кобре голову и выпить кровь, ее разбавляют спиртным напитком, и по вкусу все это напоминает рижский бальзам. Говорят, очень полезно! Но некоторые не могут даже смотреть на эти приготовления, не то что пробовать. Мне было противно, но все же я напиток выпил.

– Параллельно ствоей бесконечной «ментовской» эпопеей появились фильмы «Дети Арбата», «Гибель империи», «Письма к Эльзе», «Лабиринты разума», затем фильм «День Д», в котором ты играл под режиссерским руководством своего однокурсника, коллеги по театру и просто близкого друга – Михаила Пореченкова. Новое амплуа Пореченкова не разбудило в тебе режиссерских амбиций?

– Кого там! Оно, это его амплуа, меня страшно раздражало! На второй день съемок Мишка заявил: «Как же я ненавижу артистов!» Но это, естественно, все дурачество. А если серьезно, я проникся к нему большим уважением. Он молодец, не побоялся взвалить на себя колоссальный груз ответственности и довел дело до конца. О том, чтобы снять кино самому, я даже не задумывался. Пока для реализации творческих амбиций мне хватает актерской профессии.

– Актриса Екатерина Семенова как-то рассказала, что, играя на экране следователя, она однажды не побрезговала украсть в магазине колбасу. А ты, будучи «опером» со стажем, закон нарушал?

– Мне до сих пор ужасно стыдно за то, что я вытворял на своих первых зарубежных гастролях во время учебы в институте. Это было в начале 90-х, когда люди давились в очередях за водкой и колбасой. Наш учебный театр вывезли в Финляндию. После жизни в тотальном дефиците мы были поражены видом ломящихся от деликатесов полок. Выносили под куртками ананасы, какие-то консервы, спиртное. Однажды нас за этим делом застукали. Приехали финские опера, уложили нас лицом в пол. Потом отвели в отделение и устроили допрос. Финны поражались нашей тупости, поскольку на входе в гастроном на русском языке чёрным по белому было написано: «Ведется видеоконтроль!» Слава богу, от визы нас тогда не отлучили. Отделались предупреждением и штрафом. Отвратительный, позорный факт моей биографии, но такое было!

– А на родине в «кутузке» ночевал?

– Один раз, когда опять же в институте учился. Тогда я просто стал жертвой обстоятельств. Мне предстоял показ учебного спектакля, для которого я не успевал подготовить фонограмму и свет. В запасе была целая ночь, и я надеялся все доделать. Но вахтерша категорически отказалась пускать меня в институт. И я решился на крайние меры – полез в аудиторию по водосточной трубе. С нее-то меня и снял наш доблестный ОМОН. Увезли в отделение, где основательно побили. Когда узнали, что я артист, добавили еще. После всей этой экзекуции меня закрыли на ночь в камере, отобрав ремень и шнурки. Видимо, чтобы не повесился с горя.

– Говорят, сериал «Фонари» любит не только милиция, но и бандиты. С кем-то из авторитетов общались?

– Однажды в казино во время съемок очередной серии ко мне подошли телохранители одного крупного питерского авторитета. Говорят: «У нас тут на днях чувака завалили, точь-в-точь как у вас в прошлой серии». Слышать такое как-то жутковато. Но они, видимо, таким образом пытались сделать комплимент. Мол, достоверно снимаете…

– Думается, что сериал принес тебе не только известность, но неплохие гонорары. Куда тратил?

– Не поверишь, я всегда довольно легко расставался с деньгами. Кроме того, меня очень легко обмануть...

– Ой ли... Не верю, «опера» обмануть... Хоть и киношного...

– Ну, например, не так давно очень много денег потерял, когда пытался купить дом под Питером. Нарвался на мошенников и остался ни с чем. Три года мы со следователем вытаскивали мои сбережения. В итоге удалось вернуть лишь незначительную сумму. Когда я появлялся в следственном отделе в качестве потерпевшего, надо мной все начинали дружно хохотать. Уж от кого-кого, а от меня такого никто не ожидал. Но в этом смысле я полный дилетант.

– Миша, положа руку на сердце, что принесла тебе роль Волкова в «Улицах разбитых фонарей»?

– Скорее унесла очень многое. Я замылил глаза своей ментовской ролью. И меня практически перестали воспринимать как театрального актера. А я себя чувствую на своем месте именно на театральных подмостках. Трудно не сказать и о том, что сериал унес много здоровья. Я иногда даже не могу вспомнить, в каких городах мы были, настолько насыщенным оказался график гастролей с «Ментами». Утром мы просыпались в одном городе, а засыпали уже в другом. Самолет практически стал вторым домом. Но в тот момент, откровенно говоря, мы просто зарабатывали деньги. На актерском языке это называется «чес». Мы объездили за три года около сотни городов. В Риге можно было сказать: «Здравствуй, Вильнюс». И для нас это было уже в порядке вещей. Мы отказались от поездок на пике популярности именно потому, что даже между нами, актерами, задействованными в сериале, стали напряженные отношения. Мы практически подорвали здоровье на этих бесконечных гастролях. Иногда случалось так, что, прилетев в Новосибирск, выступив там, мы уже через час после спектакля летели в Харьков. И это самое безобидное. После вот таких творческих встреч, мне иногда казалось, что еще чуть-чуть и я перейду на уровень артистов «Аншлага».

– Сейчас ты живешь в Москве. Как приняла столица?

– Я живу в поезде, между Питером и Москвой. Я даже не успел привыкнуть к Москве. Стараюсь каждые выходные ездить в Питер. Несмотря на то, что я вырос в Мурманской области, своей родиной я считаю северную столицу.

– Как складываются твои отношения с Константином Хабенским, с которым ты сейчас работаешь на одной театральной площадке?

– Честно? (Улыбается.) Мы постоянно ссоримся, порой ненавидим друг-друга. И как ни странно, наша ненависть выросла из дружбы. В свое время мы и ухаживали за одной и той же девушкой, и водку пили из одного стакана. Делили роли. Сейчас мы играем в одном спектакле «Гамлет». После репетиций и выступлений мы выходим из театра, садимся в разные машины и едем в разные стороны. За кулисами мы вообще не общаемся. Хотя как партнер по сцене Костя очень хорош. На него можно положиться в сложной ситуации. Ведь и у актера на сцене возникают непредвиденные казусы.

– Какое твое самое большое увлечение?

– Мое самое большое увлечение – сон. Хотя в последнее время мне часто снятся кошмары.

– А чего больше всего боишься?

– Самолетов. Я понимаю, что в автомобилях смертность выше, но в машине я сам управляю ситуацией. А тут меня сажают в металлический ящик, и им рулит какой-то дядя. А человеческий фактор?!

– Андрей Федорцов как-то сказал: «У нас в Питере очень агрессивное отношение театральных режиссеров к кино. Некоторые из них открытым текстом называют наши сериалы дерьмом». Причиной вашего разрыва с театром им. Ленсовета стало кино?

– С Ленсоветом я расстался не по той причине, что сериалы – дерьмо. А позиция режиссеров не отпускать актеров на съемки, на мой взгляд, справедлива. Мы, артисты, можем бухтеть по этому поводу, но театр – это искусство коллективное, и с этим надо считаться. Сейчас я работаю в театре «На Литейном»...

– Миша, а знаменитым когда проснулся?

– Сначала заметил, что незнакомые люди стали со мной здороваться. Потом стали называть Волковым, затем узнали, что зовут меня Мишей, а потом и фамилию запомнили. Помню один случай на одном из новогодних утренников в театре Ленсовета. Я играл кого-то из сыновей мельника в «Коте в сапогах», выходил почти без грима, только щеки румянил и брови рисовал. Сел на краю сцены, буквально на носу у зрителей, пою, а дети вдруг как закричат: «Волков! Волков!»

– Сейчас в утренниках больше не играешь?...

– С удовольствием бы играл, да еще с каким, – времени нет.

– Миша, на твое письмо губернатору Питера Валентине Матвиенко, в котором ты просил ее уйти в отставку в связи с неубранным от снега и сосулек городом. Последней каплей, как я полагаю, стала трагедия, в которой погиб ребенок. Режиссер Дмитрий Месхиев встал на защиту Матвиенко, опубликовав в сети письмо под пафосным названием «О питерском патриотизме и поучениях издалека». Одна из претензий Месхиева по поводу «поучений издалека». Мол, сидя в Москве, вы рассуждаете о проблемах Петербурга. Прокомментируй.

– Да, читал его письмо… (После паузы.) Я очень расстроился по этому поводу, скажу честно. Комментировать что-либо сложно, так как нет оснований, по крайней мере, с моей стороны. Мне его очень жалко. Расстроился, потому что Дмитрий Дмитриевич – это режиссер, с которым я знаком очень давно, который меня привел в кино. Первая картина, в которой я снимался, была его – «Циники» (1991). Потом я снимался еще в одной работе Месхиева… Поэтому мне очень обидно за такой исход событий. Честно сказать, не ожидал от него такого.

– Но при написании открытого письма, наверное, предполагал, что оно вызовет такой резонанс?

– Я ничего не ожидал, так как написал письмо лично губернатору. Оно написано, так сказать, «на деревню дедушке», это видно: я не требовал, не просил официальных ответов властей. Пафос высказывания заключался в том, чтобы в городе начали убирать снег.

– Месхиев упрекает «новых принципиальных»: мол, где вы были прошлой зимой и почему внезапно «прозрели» именно сейчас.

– Да, прошлая зима тоже была неприятной. Но сейчас же… Погиб ребенок под колесами снегоуборочной машины, вы это прекрасно знаете; снежный ком упал в детскую коляску – схожая ситуация… Ужасные случаи. Спрашивается, а что еще должно произойти в этом городе, чтобы мы начали об этом разговаривать? Неужели что-то еще должно произойти? Сейчас просто необходимо убрать город, чтобы никто больше не погиб под колесами снегоуборочной машины. Рыба гниет с головы, важно, чтобы был умелый управленец.

– Вы предъявляете претензии Валентине Матвиенко, а Месхиев – жилконторам, частным компаниям…

– Повторюсь, рыба гниет с головы. Если жилконторы и частные компании не занимаются своим делом, значит, ими руководят хозяева, не умеющие правильно руководить. То же самое и в городских масштабах.

– И вновь о творчестве... Михаил, ты снялся в обеих частях фильма «На игре». В нем используются различные фишки, технические новшества. Они привлекают молодежь. Но суть этого фильма глубокая, в нем есть даже определенного рода философия. Как на твой взгляд, оправдано ли рассказывать такие истории, привлекая всевозможные гаджеты?

– Кино вообще искусство сложное. Пока не проверишь все на зрителе, точно и не узнаешь. Только на премьере становится понятно, сложилось все или нет. Но я доверяю Павлу Санаеву, который эту историю снимал, и продюсеру Александру Бондареву, которого знаю тысячу лет и отношусь к нему с большим уважением. Думаю, все выглядит достойно.

– Ты сказал, что доверяешь продюсеру и режиссеру. А на чем это доверие основано? Ты думаешь или знаешь, что они сканировали аудиторию, проводили какой-то социологический опрос?

– Скорее, доверяю их чутью. В сценарии я проследил некую человеческую историю разложения духа, всеобщей компьютеризации, замены души компьютерной реальностью.

– То есть ты считаешь, что сейчас это действительно так и есть?

– Для детей – абсолютно. Они все в телефонах, в компьютерах, они не читают книги, не ходят в библиотеки. Я так, наверное, по-стариковски рассуждаю, но мне это все же не понятно, потому что мы в библиотеки ходили. Но сейчас библиотеки электронные… Скорее всего, я даже и не прав. Все ушло вперед. Силиконовая долина каждый день предлагает что-то новое, за всем не уследишь. И мой сын сейчас разбирается в компьютерах гораздо лучше, чем я.

– Михаил, мало кто знает, но ведь ты «засветился» и у Германа в его культовом фильме «Хрусталев, машину!». И хоть это был и небольшой эпизод, но, мне кажется, работа с таким мастером не может пройти даром…

– Это было еще в студенческое время. Мы с Костей Хабенским и Мишкой Пореченковым однокурсники, и в дипломном спектакле «В ожидании Годо», который поставил Юрий Бутусов, мы все трое тоже участвовали. Председателем приемной комиссии в тот год был Алексей Юрьевич Герман, и буквально на следующий день он пригласил нас в эту картину. Там я впервые прикоснулся к настоящему кино и испытал культурный шок, который с тех, скажу честно, больше не испытывал. Несмотря на то, что на экране нас вряд ли можно узнать, и сам эпизод длится секунды три, мы репетировали его шесть дней! Манера у Германа вообще своеобычная. Это все было каким-то волшебством, потому что шесть дней мы с утра до вечера репетировали, была выставлена панорама, выложены рельсы, камера дышала… Кропотливость создания вторых, третьих планов – вот это, конечно, меня поразило. Фактически, это попытка полностью воспроизвести возможную жизнь.

– Миша, на твой взгляд, режиссер – это кукловод, который дергает актеров за ниточки, или человек, в котором есть внутреннее состояние истории, и он пытается передать его всем остальным?

– Режиссеры – такие же люди, то есть все разные. Лично мне нравятся сумасшедшие. Я, кстати, и не видел ни одного вменяемого режиссера. Это такое состояние души. Это парадоксальные иногда люди.

– А о себе, как об актере, а не как о человеке, ты можешь так сказать?

– Не знаю. Стараюсь к работе подходить честно.

– Миша, что для тебя все-таки главнее – кино или театр?

– Я уже говорил об этом, и вновь повторюсь. Кино я называю забегом на короткую дистанцию, там есть дубли, но нет зрительской отдачи, всем правит монитор. А в театре если ты вышел на сцену, то три часа должен зрителя держать. Так что, конечно, театр.

– Ты сыграл в спектакле у Някрошюса, хотя он обычно не меняет исполнителей, к тому же роль Лопахина – одна из лучших работ Евгения Миронова в театре. Почему ты рискнул ввязаться в эту историю?

– Для меня все случилось совершенно внезапно. За час до спектакля «Гамлет» мне позвонила Зейнаб Саид-Заде, продюсер «Вишневого сада», и сказала, что хочет поговорить. Говорю: «Но у меня спектакль, давайте после». Но если вы знаете Зейнаб – она мертвого разбудит. Спускаюсь на минутку выпить с ней кофе, а она и вываливает мне на голову: «Вишневый сад», режиссер Някрошюс. Чуть не сорвала мне спектакль. Я ведь человек впечатлительный.

– То есть весь спектакль думал: соглашаться на Лопахина или нет?

– Побойся бога! От таких предложений не отказываются. Я однажды уже отказался сыграть Мышкина в «Идиоте», который хотел ставить в Питере Юрий Бутусов. Эта была великая глупость, колоссальная ошибка, совершенная в раннем возрасте – мне было 24 года. Позвали в сериал, и я отказался. На бытовые условия напирал как бык. Но сейчас об этом смешно говорить. После истории с «Идиотом» мы не разговаривали с Бутусовым шесть лет. Я оказался в такой колбе, в безвоздушном пространстве. Мне это стоило многолетнего простоя. Так что какое там «отказался»! Уже через неделю я отправился в Литву. Текст выучить не успел. Первое, что сказал Някрошюсу, что никогда не вводился в чужой спектакль. А он мне: «Я тоже никогда вводами не занимался». И мы с ним сразу сошлись. Через четыре дня репетиций сделали сквозной прогон. Потом я на все съемки возил с собой пьесу, режиссерский разбор, компьютер с записями спектакля, где Лопахина еще Женя играет. Пытался самостоятельно пройти тот процесс, который все участники вместе проходили. Потом было четыре дня с Эймунтасом в Риме, где я должен был впервые играть, одна репетиция с полным составом. И премьера…

– А всеми любимый «мент» не мешает публике воспринимать тебя в новом образе?

– С моим «ментом» я в театре борюсь. Мне очень интересно ломать представление о себе. На «Гамлете» я кожей, нервами чувствую, как зрителей коробит, как людям не хочется, чтобы я был таким. И Хабенский, и Пореченков, с которыми мы Шекспира в Художественном театре играем, это чувствуют. Люди идут на «ментов», на «агента национальной безопасности». Не все, но большинство. И каждым спектаклем мы вступаем с залом в серьезный бой. Это интересно и очень полезно. Леонов говорил, что надо чаще выбивать из-под артиста стул, на котором он удобно уселся. И вообще причем здесь менты? Почему вы все время говорите о ментах. Какое это по счету интервью? Давайте поговорим о людях. Об актерах. Неужели вам это не интересно?

– Конечно, интересно! Итак, ни слова о ментах. Начнем с плохого. Какие у тебя вредные привычки?

– Я ужасно ленивый. Если собрать вредные привычки в кучу, то я обладаю всеми. Могу этим гордиться. На самом деле мои вредные привычки мне лично не мешают.

– Что мешает в работе?

– В актерской? Я немного туповат.

– Твои друзья, напротив, говорят, что слишком умен. У тебя что, есть другая работа?

– Я актер. Это профессия, которой можно учиться всю жизнь. Я не могу сказать, что я работаю актером. Я постоянно учусь и продолжаю учиться.

– В чем видишь разницу между профессией и работой?

– В серьезности подхода к материалу, с которым работаешь.

– Ты никогда не пытался сменить профессию?

– Нет.

– Бывает ли у тебя депрессия? Что помогает в таких случаях?

– В минуты отчаяния помогают близкие люди: жена и дети. Ну, там... еще... иногда водочку попиваю...

– Ты человек спокойный?

– Нет. Часто выхожу из себя, особенно в последнее время.

– Неужели не пытаешься держать себя в рамках?

– А зачем?

– Но потом жалеешь о том, что не сдержался?

– Да, так, как правило, и бывает. Но так честнее. Я человек конфликтный, но стараюсь быть справедливым. Ничего не могу с собой поделать. Таким родился.

– Как относишься к своей популярности?

– А я ее не чувствую. Ну, гаишники отпускают. Люди меня знают, кокетничать не буду. Сейчас у меня такое ощущение, что это было всегда. Но я продолжаю краснеть, когда ко мне обращаются по имени: «Привет, Миша!». Некоторые говорят, что я «зазвездился».

– Любишь получать подарки?

– Я люблю дарить подарки. А день рождения не люблю свой. И гостей не люблю приглашать.

– Что обычно даришь?

– Цветы, фуськи разные

– То есть?

– То есть вещи разные. Знаю, что нельзя дарить носки, носовые платки, но увидел, понравилось. Люблю делать подарки от души. Подарок должен быть от души.

– То есть носки тоже могут быть от души?

– Да, с начесом! Я стараюсь дарить то, что развеселит человека. Ситуативный подарок. Один раз в аэропорту оклеил всех пассажиров бумажками для багажа. Весь аэропорт смеялся.

– Ты суеверный человек?

– Да, конечно, как все артисты. Если сценарий упал на землю, надо посидеть на нем обязательно, иначе роль не сложится. У циркачей, профессия которых связана с риском, особенно у акробатов, воздушных гимнастов, есть гениальное суеверие. Если перед выходом на арену кто-то пройдет между ним и форгангом (это занавес такой в цирке), то артист не выйдет на арену.

– Как обычно проводишь свободное время?

– Дома. Чтобы дети хоть иногда видели отца не только по телевизору.

– Кино любишь, смотришь?

– Люблю умное и интересное кино. Фильмы Кустурицы, Джармуша, Германа. Недавно посмотрел фильм Ларса фон Триера «Идиоты». Гениальное кино! Из последних фильмов мне, конечно интересна последняя серия «Разбитых фонарей». (Смеется.)