Александр Малинин, заслуженный артист РСФСР, народный артист России, народный артист Украины: «Я не пою дешевых песен!»

То, что больше всего на свете ему нравится петь, Александр Малинин понял еще в детстве. Он вспоминает себя все время что-то напевающим. Слышал новую песню по радио – и она не сходила у него с языка. Потом мама покупала пластинку, и маленький Саша пел уже под чей-нибудь аккомпанемент. Чуть позже у него появилась гитара, он стал аккомпанировать себе сам и заметил, что люди слушают его с большим интересом.

– Александр Николаевич, в детстве вы пели в хоре и играли на альте. А как развивалась ваша музыкальная карьера после школы?

– Так сложилось, что мои приятели после окончания восьмого класса решили пойти в профессиональный военный духовой оркестр. И меня сманили с собой, сказав: «Пошли!». А мне всегда очень нравилась форма, военная романтика. И я пошел. В армии мне выдали сапоги, фуражку, шинель, погоны... Мы играли зимой и летом разводы, на похоронах... Год спустя я понял, что армия – это не мое.

На ту пору я уже занимался академическим вокалом, понимал, что можно петь по-разному, и все время искал новые манеры пения. Позже я прослушался в московский коллектив «Поющие гитары». Мне было все равно, что это за коллектив, лишь бы он был московским, потому что перспектив у провинциального артиста мало. Приехав в Москву, я поступил в музыкальное училище Ипполитова-Иванова по специальности «педагог академического вокала». Параллельно с учебой выступал с разными коллективами – «Поющие гитары», «Фантазия», «Метроном». Потом меня заметил Стас Намин и предложил перейти к нему в группу. Естественно, я согласился: на тот период это была одна из самых популярных групп, собиравшая аншлаги во дворцах спорта. Группа Намина стала для меня хорошей школой.

– Я читала, что именно в тот период своей жизни вы попали в аварию, после которой вас собирали буквально по частям…

– Да, три месяца я провел в гипсе. Самым страшным было то, что у меня пропал голос. Я больше не мог петь. Не приведи Господи попасть в такую ситуацию. Но, видимо, нужно было мне это, чтобы переосмыслить свое поведение. Я начал по-другому относиться к жизни, пошел в церковь и крестился. Воцерковился. Так, в 27 лет в мое сердце вошел Господь. Очень рад, что это произошло. Даже не знаю, чтобы со мной было, если бы не то ДТП. Так бы, наверное, меня и несло по жизни, и ничего бы я не достиг, ничего не понял.

– Кого вы можете назвать своим Учителем?

– Владимира Высоцкого. После аварии, когда я лежал в гипсе и в страшной депрессии, кто-то из моих друзей принес мне его кассету. Я начал слушать, вдумываясь в текст, вслушиваясь в интонацию Высоцкого. И именно тогда понял, как надо петь. Некоторые его песни просто-напросто подбрасывали мою душу в небеса. После той аварии я стал работать сам. Один. Многое в этом плане мне дал конкурс в Юрмале. Это был опять же шанс, дарованный свыше.

– Александр Николаевич, основу вашего репертуара составляют романсы. За что вы так их любите?

– Трудно объяснить. Это какое-то необъяснимое притяжение. Мне всегда нравился романс, это жанр проникновенный, трепетный, наполненный глубокими эмоциями. Романсом можно объясниться женщине в любви, ничего больше не говоря. Благодаря романсу, я всегда имел успех у противоположного пола: как только я брал гитару в руки и начинал петь, девушка сразу была моя. Научить петь романс невозможно. Его надо чувствовать. В романсе душа открывается. Романс надо не петь, а проживать!

– Почему же русский романс мы так редко слышим в радиоэфире и видим по телевизору?

– Это горькая правда. Дело в том, что романс – жанр некоммерческий. Среди исполнителей романса на отечественной сцене я считаю себя одним из ярких представителей. Без ложной скромности готов заявить, что есть несколько вещей, которые я спел действительно шедеврально.

– Вы настолько в себе уверены…

– А без этого нельзя выходить на сцену. Нужно быть уверенным в том, что ты профессионал до мозга костей, иначе ничего не получится.

– Александр Николаевич, а вас не раздражает, когда вы слышите, что вас называют «поручиком Голицыным российской эстрады»?

– Я не поручик Голицын, я поручик Малинин. (Улыбается.)

– Почему у вас мало клипов?

– Они не нужны мне по большому счету. В 1988 году мне не нужно было платить деньги, чтобы где-то засветиться. Я просто принял участие во Всесоюзном конкурсе артистов эстрады и выиграл его. С того момента меня узнала вся страна. Позже я неустанно доказывал, что пришел на эстраду не на один день и не с одной песней, что у меня есть свое миропонимание и свой репертуар. Да, меня действительно мало на телевидении. Но я вовсе не страдаю недостатком концертов или недостатком зрителей на них. У меня довольно плотный график и всегда полные залы. Это, пожалуй, главное. Поклонники моего творчества без меня не живут – Александр Малинин всегда есть в их музыкальной коллекции. И я счастлив, что у меня есть достойный репертуар.

– Вы чувствуете ответственность перед поклонниками?

– Конечно. И знаю, что не имею права разочаровывать их. Меня раздражают глупые тексты, я не пою дешевых песен. Если песня ни о чем, я не могу спеть ее честно, профессионально. Песня должна мне нравиться, я должен хотеть ее петь, должен понимать, что она зацепит моего зрителя. Я люблю своего зрителя, люблю его реакцию, люблю аплодисменты, крики «Браво!», горящие софиты, своих музыкантов. Без всего этого я долго жить не могу!

– Сегодня многие исполнители привлекают к съемкам в своих клипах известных артистов, моделей и просто медийных лиц. А вы предпочитаете сниматься со своей супругой…

– Вас это удивляет? Я просто считаю свою жену лучше разных профессиональных моделей. Для меня она самая красивая в этой жизни. Она всегда достойно смотрится в кадре.

– Пишут, что когда вы встретили Эмму, то изменились ваши представления о дружбе…

– Да, она объяснила мне, что те, кто меня окружал, были мне совсем не друзья. А еще она сказала, что слова «собутыльник» и «друг» пишутся по-разному. Моих собутыльников она аккуратно выставила за порог и попросила больше не приходить.

– А много ли у вас друзей сегодня?

– С друзьями сложно. Мой лучший друг – моя жена. Все остальные, скорее, хорошие знакомые или приятели. У меня есть свое понимание дружбы. К сожалению, ни один знакомый ему не отвечает.

– Александр Николаевич, признайтесь, вы подкаблучник?

– Да, я подкаблучник и мне это нравится! Я ведомый человек по жизни. На самом деле я уверен, что в настоящей семье не может быть одного лидера, который тащит на себе всё, а остальные – на прицепе. Всё должно быть сбалансировано. Невозможно сохранить семью долгие годы, если вы пытаетесь перевоспитать друг друга. Во многих семьях мужчины, чтобы подчинить себе женщину, готовы ее унизить, растоптать, избить. У нас такого нет. Мы умеем тонко чувствовать моменты, когда нужно отойти, а когда нужно, наоборот, проявить железную волю или подставить свое плечо. Тайна счастливого брака кроется в любви. Без нее семейного счастья не будет. Конечно, с годами чувства трансформируются, меняются. Но, если они настоящие, то не иссякают.

– Я слышала, что вы не сразу женились на Эмме. Когда пришло осознание того, что она – ваша вторая половинка?

– С Эммой мы познакомились на «Рождественских встречах» Аллы Пугачевой, куда ее привела моя давняя знакомая. Я сразу стал ухаживать за Эммой, искал встречи с ней, потерял голову. То, что я познакомился с женщиной своей мечты, я понял сразу. У меня было много женщин, но такой не было. Я повсюду звал ее с собой – на концерты, гастроли, банкеты, но она пожелала встречаться тайно, чтобы никто не знал о нашей связи. Для меня это было неожиданностью. Я ее спрашивал: «Хочешь я тебе сейчас шубу куплю? Хочешь машину?!». А она говорила: «Мне ничего не надо». И меня это удивляло, потому что все женщины, которых я знал, были рады любым подаркам, которые я им дарил.

Довольно скоро после нашего знакомства Эмма попросила меня определиться: либо мы вместе и у нас семья, либо мы расстаемся и она будет устраивать свою судьбу по-другому. Тогда слово «семья» еще было мне чуждо, меня от него мутило. Я и представить себе не мог, что когда-то смогу стать счастливым в семье. Превыше всего для меня была свобода. Мне не нужно было ни перед кем отчитываться. Я был успешным артистом, все хотели со мной общаться, все меня любили и все ждали. Надо ли говорить о том, что выбор стоял передо мной серьезный, я поставил на кон всю свою предыдущую жизнь. И ни разу потом об этом не пожалел. Я выиграл! Такая удача редко с кем случается. Моя Эмма – мой Божий дар. Она заполнила собой все недостающие в моей жизни ниши. Я считал «брак» плохим словом, но Эмма научила меня быть счастливым в браке.

– Через полгода после свадьбы вы венчались…

– Да, и я сам предложил Эмме венчание. Для нее это стало неожиданным, но приятным и дорогим подарком.

– Ваша супруга не только мать троих детей, ваша муза, но еще и успешная бизнес-леди. Да еще и бизнес такой сложный – аптечный… Как ей удается это сочетать, на ваш взгляд?

– Детей у нас четверо: Никита рос с нами, и Эмма, бесспорно, оказала на него большое влияние. Что касается вашего вопроса, то Эмме было бы просто неинтересно сидеть дома. Она после свадьбы продолжала работать, вела приемы, делала операции, писала диссертацию и страшно уставала. Однажды она сказала мне об этом. И я попросил ее больше мне об этом никогда не говорить. А чтобы не говорить, она, следуя логике, должна была бросить работу. Ведь нам всего хватало, и у нее была возможность расслабиться! Но Эмма этого не сделала. Она продолжила работать, при этом об усталости я от нее больше никогда не слышал. Она вообще очень необычный человек. Представьте только, ни разу не устроила мне ни одной истерики!

– Пожалуй, это впечатляет! А вам сразу удалось найти общий язык с сыном Эммы от первого брака?

– Да. Но вообще-то до знакомства с ним меня допустили не сразу. Сначала я сделал предложение Эмме, потом она познакомила меня со своими родителями. Они у нее очень строгие, и, надо сказать, пристально следили за моим поведением. Только потом я познакомился с сыном Эммы. Он представился первым, сказав: «Меня зовут Антошка, оловянная ложка!». Он отличный парень. Конечно, Эмма хотела общих детей, но я не был к этому готов. Прошло 12 лет, прежде чем я понял, что созрел для отцовства. Это произошло внезапно. Мы сидели в ресторане, мимо меня пробежал чей-то маленький златокудрый ребенок. И мне жутко захотелось его обнять, прижать к себе и понюхать, как он пахнет!

– У вас с Эммой родилась королевская двойня – мальчик и девочка. Появление детей изменило вашу жизнь?

– Бесспорно! Во-первых, я присутствовал при родах. Это стало самым ярким событием в моей жизни. Уверен, что мужчина должен на себе ощутить все страдания, связанные с рождением ребенка. Увидеть, как появляется на свет кровиночка, родное существо… Мне подавали наших детей, таких крохотных, в ошметочках, доверили перерезать пуповину, а у меня немыслимо тряслись руки… Потом я стоял перед Эммой на коленях и целовал ей руки.

Дети поменяли ритм нашей жизни, поменяли мои взгляды на жизнь практически полностью. После их рождения уже не Эмма подстраивала жизнь семьи под график моих концертов и гастролей, а я менял свой график в зависимости от потребностей семьи. Работа и творчество отошли на второй план. Первое место заняли дети. Прочно, основательно и навсегда. Семья – это главное. Все, что я сегодня делаю, это ради семьи. Мы бессмертны в своих детях.

– Александр Николаевич, у ваших детей довольно необычные имена…

– Зато красивые! Сына мы сразу назвали Фролом, потому что мне это имя нравилось давно. А вот дочку мы сначала назвали Глорией. Потом Эмма сказала: «Посмотри на нее внимательно, ну какая она Глория? Она русая, светлая, голубоглазая!». Тогда я предложил другое имя – Устинья.

– У вас совпадают взгляды на воспитание детей?

– В целом совпадают. Для нас обоих главное, чтобы дети были здоровы, в том числе психически. Эмма всегда настаивает на том, чтобы мы предоставляли детям большую свободу. Я не всегда с этим согласен. Иногда, чтобы дети получали всестороннее развитие, их приходится к чему-то принуждать. Меня, например, к сожалению, в детстве не заставляли заниматься музыкой, потому что мои родители не считали профессию музыканта профессией.

– А чем же вас заставляли заниматься? Как вас воспитывали?

– Методы воспитания у моих родителей сильно отличались. Мама всегда и во всем была на моей стороне, всегда защищала меня. Я всегда жил с любовью к ней и в страхе по отношению к отцу. Когда мы с Эммой познакомились, я ей сразу сказал: «Моя мама всегда будет с нами!». У нее никогда ничего в жизни не было, а я хотел, чтобы у нее было все. Первую квартиру, которую я купил, я купил для мамы. Благодаря ей мы вырастили старших детей. И до сих пор она готовит, шьет, вышивает, вяжет… Она совершенно не умеет отдыхать. Я очень рад, что наша Устинья похожа на нее. Она научилась у бабушки печь блины и пироги, а также вышивать крестиком.

– Александр Николаевич, сегодня многие артисты в погоне за заработком колесят по миру с бесконечными гастролями, не экономя своих сил и времени. А сколько концертов в день вы можете дать?

– Максимум один, потому что я работаю вживую. Надо быть артистом на сцене, а не ремесленником. Не открывать рот под фонограмму, а создавать искусство. Выложиться перед зрителем в течение одного концерта – это огромные физические затраты. Раньше, когда я был моложе и сил у меня было больше, я мог давать по пять концертов в день. А после пятого концерта я еще мог всю ночь пить водку и петь девкам… Но это было очень давно!

– О, значит, вы были влюбчивым молодым человеком?

– Чрезвычайно! Я жить не мог, не общаясь с какой-нибудь девочкой. Без состояния влюбленности мне было очень скучно!

– А правда, что вашей жене звонят ваши фанатки?

– Сегодня уже нет, а вот в самом начале наших отношений такое было. Звонившие дамы представлялись моими любовницами, некоторые заявляли, что беременны от меня. Но Эмма знает, что я ее люблю, я делаю все, что бы она испытывала чувства, присущие женщине, которая любима. Она знает и всегда знала, что размениваться я не стану.

– Александр Николаевич, извините, но не могу не спросить о вашем с Эммой участии в прошлогодней программе Андрея Малахова «Пусть говорят», когда в студии появилась Ольга Зарубина с вашей общей дочерью…

– На ту программу мы пришли в полной уверенности, что это будет мой бенефис. Мне показали несколько бенефисных программ, в частности там был выпуск с Александром Розенбаумом. Мне понравилось, и я решил, что пойду. Появление Зарубиной стало для нас неожиданностью. Я не знаю, кому все это было нужно. Наверное, кто-то подумал: «Какие они все правильные! Какие чистенькие! 23 года живут вместе, а никто их не поймал за изменой. Сплошное малиновое варенье. Надо все-таки разворошить это семейное гнездо и посмотреть, как они себя поведут».

– Не было мысли встать и уйти?

– Была. Но потом я подумал, что если уйду, то тем самым признаю, что они правы. Поэтому остался до конца. Решил, что ничего не буду говорить. Потому что озвучивать всю правду в тот момент было бесполезно, факты уже были сильно передернуты, и любое мое слово было бы использовано против меня. Какие-то реплики подавал, но все происходящее меня страшно раздражало. Я был очень расстроен. Зарубина была для меня ошибкой. Она долгое время жила в США, а потом вернулась. И не придумала ничего лучше, чем заставить зрителя вспомнить о себе за мой счет.

После той передачи в нашей семейной жизни ничего не изменилось, если вы об этом. Как мы жили, так и живем. Мы счастливы в нашей жизни и не собираемся туда никого пускать. А слухи, домыслы – это издержки моей публичной профессии.

– К слову о публичной профессии: сейчас на телевидении в цене различные телепроекты типа «Народного артиста», «Фабрики звезд»… На ваш взгляд, это нужное дело? Стоит ли туда идти начинающему музыканту?

– Одно могу сказать: без музыкального образования успеха не добиться. Конечно, люди, работающие над этими проектами, зарабатывают деньги. А вот ребята, которые туда идут и подписывают контракты, становятся рабами. Их жизнь лет на десять им уже не принадлежит. Лучшие молодые годы вырваны из жизни. И будущего у многих ребят нет. Да, «фабричных» ребят знают, их раскручивают. Ну, а дальше-то что? Все это интересно только по молодости – шум, гам, вроде успех, поклонники автографы просят. А по сути рождественская мишура. За тобой будут новые «Фабрики». А значит про тебя забудут.

– Если у вас такой негатив к «Фабрике», чего же сына Никиту туда отдали?

– Это был эксперимент. Через Никиту я и понял, что это за фабрика такая. Но у Никиты есть родители, которые не дадут парню пропасть, дадут правильный совет. А главное – он парень талантливый, да еще и с мозгами. Так что, думаю, у Никиты впереди светлое будущее.

– Учится ли у вас Никита манере держаться на сцене, берет ли уроки вокала?

– До «Фабрики» он работал в моем коллективе бэк-вокалистом, ездил на гастроли. Смотрел, как я работаю, учился у меня. Он грамотный музыкант и все время совершенствуется. Очень многое ему дала и «Фабрика», нельзя это не отметить, конечно. Сегодня Никита дает свои собственные сольные концерты. Поэтому мы видимся нечасто. Есть какие-то семейные праздники, когда мы встречаемся, – дни рождения, годовщина свадьбы.

– Не появилась ли у него после «Фабрики» звездная заносчивость по отношению к вам?

– Нет. Он всегда очень уважительно относится ко мне. Для него папа – авторитет. Вопрос, кто круче – он или я – никогда не ставится.

– Александр Николаевич, вы сегодня не похожи на себя раннего: ваш образ стал классическим…

– Ну, это я раньше стремился эпатировать публику: я же вышел из рокеров, не забывайте. А посему старался одеваться так, чтобы у прохожих отваливалась челюсть. Мне хотелось вызывать интерес. Я первым начал носить хвост, и это был малининский стиль. Тогда я еще не знал, что такое «Бриони» и «Гуччи», но с удовольствием носил гимнастерку и галифе образца военных лет, доставшиеся мне от деда-пожарного. Было много цепей, перчаток без пальцев, волосы торчали дыбом. Я мог обуть кроссовки, а поверх них еще и черные лакированные калоши… Много позже я начал нормально одеваться, постригся, убрал серьги…

– Ваш нынешний сценический образ отсылает нас к дореволюционной России. Насколько для вас интересно это время?

– Каждый исторический период по-своему интересен, драматичен. Но меня, безусловно, привлекает колоссальное человеческое благородство той, дореволюционной эпохи.

– Желание эпатировать ушло?

– В силу того, что я стал взрослым, мудрым человеком, прежних выходок себе не позволяю. Я перерос это, калоши уже вряд ли надену. Сейчас у меня есть другие приемы эпатажа. Но это секрет!