Юрий Соломин, народный артист СССР: «Чехов не писал, что Раневская – наркоманка!»

Старшее поколение кинозрителей знает Юрия Соломина по телесериалу «Адъютант его превосходительства», миру он известен по роли Арсеньева в фильме Акиры Куросавы «Дерсу Узала». А современные телезрители наверняка не раз смотрели «Обыкновенное чудо» Марка Захарова, где народный артист СССР Юрий Соломин играет влюбленного трактирщика Эмиля.

– Юрий Мефодьевич, театру за последнее время неоднократно предрекали скорую «кончину», как вы к этому относитесь?

– Драматург Островский говорил: «Без театра нет нации». Нам нужно помнить эти слова. Он имел в виду не развлечения, а воспитательный момент. Никогда не изменю своего мнения: надо воспитывать и литературой, и искусством, и театром. Конечно, семья играет большую роль. Но я сейчас вспоминаю, что в самые непростые времена в нашей стране были созданы университеты культуры. Мы были тогда студентами и принимали в этом участие, на подхвате работали. Но участвовали в этом и потрясающие артисты! Там можно было встретить Козловского, Грибова, Ильинского, Шульженко, Райкина! Люди стремились попасть на эти встречи. Именно там и воспитывалось отношение к культуре.

– Но сегодня угас лозунг «вести за собой», часто театр следует за зрителем.

– Только не Малый театр. Я расскажу вам, как это было во времена не столь далекие. Да, кто-то стоял в очереди за билетами в театр, а кто-то не выражал восторга, когда в профкоме ему предлагали сходить с женой на спектакль и бесплатно давали билеты. И даже отбрыкивался. Но жена ему говорила: «Пойдем!» Гладила ему белую рубашку, доставала из шкафа костюм. Он приходил с работы, брился, был очень зол... А потом они шли по двору, и товарищи его спрашивали: «Ты куда?» Он зло показывал на жену: вот, мол, в театр ведет. Приходил в театр, сидел, смотрел: аплодируют, смеются, потом тишина... И он начинал всматриваться в то, что происходит на сцене, вслушиваться...

В антракте жена ему говорила: «Пойдем в буфет». – «Не хочу, пойду покурю». И шел курить. После спектакля ехали домой, жена пыталась с ним говорить о спектакле. А он: «Отстань!» Приходили домой: «Чай будешь пить»? – «Не буду». Пошел покурил. Лег спать, а заснуть не может. Что-то его задело в одном человеке, которого он видел на сцене, этот человек говорил о том, что тревожит и его. Утром он вставал, шел на работу, кто-то его спрашивает, как там в театре. И вдруг он говорил: «Сходи посмотри сам». Вот это и есть воспитание! Я рассказал в юмористической форме, но точно так это и происходило!

– А когда это произошло с вами?

– В детстве. Я родом из Читы. В школу пошел в 1943 году. И нас учительница повела в театр, где был поставлен спектакль «Снежная королева». Какие декорации в войну, какие костюмы?! Но, очевидно, артисты так выкладывались на сцене, что я этот спектакль помню по сей день! Из ничего режиссер создал такую память. Он придумал такой ход – разбойники выходили на сцену с живыми собаками. Причем они шли на сцену с этими собаками через зрительный зал! Но это же были не цирковые собаки, а совершенно обычные, дворовые. Вероятно, они принадлежали артистам. И вот эти собаки в совершенно новой для них ситуации так лаяли, а ребята в зрительном зале так визжали и прыгали, что эта сцена живо запечатлелась в моей голове на всю оставшуюся жизнь. (Смеется.)

Лет 15 назад, когда в нашем театре стали ставить «Снежную королеву», я сказал режиссеру: «Пожалуйста, сделай такой спектакль, чтобы дети его запомнили!» Спектакль до сих пор в нашей афише, папы и мамы приводят уже своих детей на него! Такова сила искусства. И не надо никаких трюков! Мы иногда приглашаем в Малый театр режиссеров-изобретателей, но мы их сразу предупреждаем: вот эта гаечка для того, чтобы завинчивать вот эту гаечку, и не надо по этому маленькому гвоздику бить кувалдой... И они выполняют наши требования.

– Юрий Мефодьевич, вас не обижает, что Малый театр часто называют музеем, потому он ревностно хранит старые театральные традиции?

– Не все это принимают. Но мне хочется спросить: а разве Эрмитаж – это плохо? Почему туда тысячи людей идут и идут?! И будут ходить, пока он не сгорит (не дай бог, конечно). Почему сегодня люди читают и Толстого, и Достоевского? Это же трудно! А что нового сегодня в других театрах? Да ничего нового-то нет! Кого вы, ребята, обманываете-то? Есть уровень актерской игры – либо хороший, либо плохой. Я вспоминаю годы обучения в Щепкинском училище, у нас преподавали актеры и режиссеры Малого театра. И по сей день так. Я учился у Веры Николаевны Пашенной, а она – у Александра Павловича Ленского! Блестящего артиста и первого русского театрального педагога. И Рыжова он учил, и Турчанинову, и Остужева.

Когда Остужев поступил к нему на курс, он их собрал и сказал: «Господа, приготовьте отрывки из ролей, которые вам очень хочется сыграть, а через недельку покажете». Остужев выбрал Отелло. Сыграл. Ленский говорит: «Повтори еще раз, пожалуйста». Повторил. «А еще раз сможешь»? Сыграл в третий раз. Шесть раз он сыграл Отелло! И когда Ленский его спросил: «Еще раз сможешь?», Остужев ответил: «Нет, я устал». «Вот так надо было играть с первого раза!» – произнес Ленский. (Смеется.) Вот вам и вся школа! Того человека, который пришел в театр по бесплатному билету, такая игра актера непременно достанет! И это победа! Сейчас говорят: сначала режиссер, а потом все остальное. Ничего подобного! Сначала актер!

– Это и есть особая школа Малого театра?

– Да, наша система неизменна, она основана на актерской игре, о которой Пашенная говорила: «Вы должны оставлять на сцене кусочек своего сердца!» Однажды я ее спросил: «Как это?» И услышал в ответ: «Ты что, боишься, что у тебя его не хватит? Хватит, хватит. Я тебе не буду ничего говорить, поймешь сам. Потом». Это потом у меня настало лет через 10. Не могу об этом не рассказывать, потому что я понял, что это такое. Вот так. Актерская игра, простота и доступность.

Однажды Вера Николаевна Пашенная, когда мы ставили «Чайку», сказала актрисе, игравшей Нину Заречную: «Ты должна войти и так на него (на Тригорина) посмотреть, в глазах искры должны быть!» Актриса пыталась высечь искры, но у нее что-то не получалось. (Смеется.) И тогда Вера Николаевна встала, а вставать ей было уже тяжело тогда, теперь я ее пониманию. Встала и произнесла, услышав Тригорина: «Это он?!» Я вам клянусь, у нее из глаз были искры! Я их видел!

– Малый театр любят сравнивать с МХАТом.

– Любят говорить о Малом театре, что там не принимают Станиславского? Ложь. К примеру, муж Веры Николаевны Пашенной был ведущим артистом МХАТа, а Немирович-Данченко и Ленский были женаты на сестрах. Поэтому все разговоры о противостоянии двух театров ни на чем не основаны. МХАТ и Малый театр всегда были дружелюбны. Раскрою секрет: Константин Сергеевич учился у артиста Малого театра Федотова. Поэтому все эти разделения – полная ерунда. И никогда наши артисты не позволяли себе выпадов против МХАТа, точно так же, как и артисты МХАТа по отношению к нам. Но разница между театрами, конечно же, есть. И особенно она проявилась в сегодняшние дни, когда на сцене стало можно все. Я не против, пожалуйста. В цирке тоже можно прыгать без лоджии, тебе же разбиваться.

– Вы говорите о театральных трюках с классикой?

– И об этом. Сегодня полно спектаклей, когда режиссеры что только не делают с Аркадиной в «Чайке», например, или с Раневской в «Вишневом саде». И наркоманки-то они, и любовников у них не счесть. Всего-то Чехов сказал в «Вишневом саде», что Яша дает лекарство Раневской. Почему? Да потому, что любовник ее обобрал, сын утонул… Трагедия! А еще и сад надо продать, а она не умеет торговаться, и брат у нее придурковатый... У нее стресс, нервный срыв, и Яша дает ей лекарство. И обо всем этом в пьесе сказано, только сыграть надо это суметь, говорить надо уметь!

Чехов написал то, что я рассказал. Он не писал ничего другого! Он не писал, что Раневская – наркоманка, что у нее три любовника! Если бы Чехов – врач по профессии – захотел написать, что Раневская – наркоманка, он бы написал! Если бы я был начальник, я бы сказал: «Почему ставите так? Какое вы имеете право разрушать драматургию, которую знают во всем мире?!» Мог себе такое позволить Чехов?! Если бы он такое написал, он не был Чеховым. Вот такие мы примитивные, но мы так научены. Я уже 60 лет работаю в Малом театре и благодарен судьбе за это.

– Скажите, почему весь мир так любит Чехова, ведь его играют на всех континентах?

– Однажды я спросил об этом японцев, потому что в Японии Чехова просто обожают. Мы трижды там были и всего Чехова там показали, по их просьбе поставили «Три сестры». И они так ответили на мой вопрос: «Потому что у него все так, как всегда бывает у людей». Вот как все просто, оказывается, и не надо придумывать ничего.

– Сильно ли изменился сегодня зритель?

– Изменился. Я всегда слушаю шум в зале (в каждой гримерке есть радио), пока гримируюсь и настраиваюсь. Когда слышу, что на спектакле полно детей, вызываю администраторов и спрашиваю: «Кто пустил коллективно детей?» Я не против детей, я против коллективных походов в театр вместо чтения литературы по программе. Мы говорим: «Читайте, паразиты! Читайте и думайте!» А в театр надо приходить с родителями, тогда будет толк. Однажды на «Горе от ума» пришли целыми классами, сидели тихо, но когда спектакль закончился и мы пошли на поклон, ребята начали просто завывать: «Вау!» – и все прочие дела. Я остановил восторг ребят и сказал: «Дорогие ребята, думаю, вы немного перебрали, это не стадион, это театр. Представьте себе: там вот сидел Гоголь, а там – Чайковский, а там – Тургенев...» Была гробовая тишина. Потом меня взрослые зрители благодарили. Это надо пресекать с ходу. Потому что и зрители, и артисты должны получать удовольствие от спектаклей.

– Скажите, а как себя в театре ведут японцы?

– Готовлюсь к чеховскому спектаклю, слушаю публику по радио и не слышу! В зале тишина. Паника! Пустой зал? Публика не пришла? Выходим на сцену – зал полон, все сидят с томиками Чехова, они пьесу читали перед началом спектакля! Удивительная публика.

– Вы уже более 25 лет руководите Малым театром, насколько это важно для вас?

– Это очень важно для коллектива. Мне повезло, меня коллектив выбрал. Я никогда не мечтал руководить театром, быть режиссером, я мечтал быть артистом. Но судьба распорядилась так, что с 1979 года я начал ставить спектакли. Первый был в Болгарии, меня, правда, долго не выпускали из страны по причине, что у меня нет режиссерского образования. (Смеется.) Но болгары настояли и я поставил у них «Лес» Островского, прекрасный был актерский состав. А когда не стало Михаила Ивановича Царева, встал вопрос: кто возглавит Малый театр? И все цеха проголосовали за меня.

– И насколько важны для вас, для артистов Малого театра вот такие гастроли в российской провинции?

– Такие гастроли должны быть интересны и для зрителей, и для артистов. Очень важно, чтобы артист играл для зрителя, вкусы и взгляды которого сформированы в других условиях, другими режиссерами. Между зрителем всегда есть разница. Это не значит, что московский или петербургский зритель лучше или хуже, нет, но среда обитания другая, ритм жизни другой… Поэтому гастроли – своеобразный тренинг для актера, а еще – новые эмоции, новый воздух. И очень часто на много раз сыгранные спектакли в зрительном зале другого города совершенно другая реакция. И ты начинаешь искать причину – почему так отреагировали? И в конце-концов находишь! Это ценно, это необходимо.

– Вы всегда играете при аншлагах?

– Не припомню, чтобы мы играли в полупустом зале. И в Москве так. Есть спектакли, как «Ревизор», например, на которые невозможно купить билет. А если тебе повезло, то мы можешь тут же продать его втрое дороже. (Смеется.) В прошлом году мы поехали на гастроли в Петрозаводск. Представьте себе, жители города не поверили, что приедет Малый театр. Билеты не покупали до последнего дня, пока не пришли фуры с реквизитом и костюмами нашего театра и не приехали в город артисты. Раскупили все билеты за сутки!