Мешочек с сухарями на всю жизнь

В дни с 18 по 27 января 1944 года Ленинград особенно ждал. Кольцо окружения было уже прорвано, но блокаду ещё не сняли. Девять блокадников сегодня осталось в Чите. Одна из них — моя прабабушка – Тамара Тихоновна Баженова.

Учитель русского языка и литературы, она родилась в 1933 году в Ленинграде и является одной из немногих, ныне живущих в Чите, участников событий, которые навсегда вошли в историю человечества и о которых поколение нынешнее узнаёт уже, как правило, в основном, на уроках истории. Так сложилось, что ей довелось пройти, наверное, через одно из самых трагических испытаний, доставшихся нашим людям в годы Великой Отечественной войны, – через ужасы ленинградской блокады.

… ещё до начала войны отец приучил нас бережно относиться к хлебу. Мы прикладывали и сушили каждый кусочек хлеба. Так к началу блокады,совершенно случайно у нас скопился целый мешок сухарей, который очень выручил всю семью. Отец работал на Ленинградском военном заводе. Когда началась эвакуация, в первую очередь сохраняли военные заводы, оборудование и рабочих. Отец вместе с заводом был эвакуирован в Челябинск, семью с собой он не мог забрать, это было категорически запрещено, поэтому я, сестра Галина и мама остались в Ленинграде. Жили мы тогда у дяди.

… свет мы никогда не включали, мать строго-настрого запрещала, говоря, что фашистские самолёты смогут легко заметить нас с воздуха. На крышах домов стояли зенитки. Первое время паника и страх гнали нас в бомбоубежище, но потом помню, как во время очередного сигнала сирены мама не повела нас прятаться, сказала «будь, что будет». Во время одной из бомбёжек подорвало лошадь, запряжённую в повозку. Люди бежали, обгоняя друг друга со всех сторон, каждый отрезал от погибшей лошади сколько мог. Сосед принёс и нам кусочек.

… помню, как после очередной бомбёжки, когда мы вышли из бомбоубежища, вокруг валялись человеческие останки, куски человеческой плоти были даже на проводах.

… однажды, когда мы пришли в магазин отоваривать хлебные карточки, я увидела страшную картину, когда очередь дошла до одной женщины, оказалось, что у неё украдены карточки. Она страшно кричала и на коленях умоляла продавца дать ей хлеб…

… Мать никогда не оставляла нас одних, и куда бы ни пошла, всегда брала нас с собой, объясняя это словами: «Если помирать, так вместе». Если мы ходили где-то, то я всегда держалась за подол материной юбки, боясь, что меня украдут или съедят. Не знаю, откуда у нас была эта боязнь, наверное, взрослые разговаривали, а мы, дети, домыслили.

… Помню постоянное чувство голода, даже во время школьных занятий это чувство гнало меня домой, мама знала об этом, и когда я на перемене подбегала к дому, она спускала мне с балкона в спичечной коробочке, привязанной на веревочку, что-нибудь съестное. В этот момент я была такая счастливая. Когда садились кушать сестра, которая была младше меня, не могла удержаться и клала всю картофелину в рот, а я, отщипывая по маленькому кусочку, пыталась утолить голод. Сестра сползала со своего стульчика, подходила ко мне, клала голову на мои коленки и просила кусочек, я начинала плакать, тогда мама уносила Галю в другую комнату, давая возможность мне покушать.

Я ненавижу войну, которая лишила меня детства, забрала отца, и наградила страхом недоедания. В моём доме всегда есть мешочек с сухарями, наверное, это эхо блокадного Ленинграда.