Возиться с песком и глиной я любила с детства. Строила песочные замки, покосившиеся домики и настоящие пирамиды – но и подумать не могла, что смогу увидеть, как кирпичи из песка и глины делают в промышленных масштабах.
Мой первый и единственный рабочий день на читинском керамическом заводе «Мир» начинается с экскурсии. Открываются двери офисного здания, и мы выходим под палящее утреннее солнце туда, где стоят упакованные, готовые к отправке кирпичи. Главный инженер Андрей Николаевич проводит меня вглубь огромного здания завода мимо загадочных устройств. Температура внутри меняется по мере приближения к печи, и вскоре я уже обмахиваюсь ладонью и мечтаю о том, чтобы выбраться на улицу.
Из чего сделаны кирпичи
Печь – это лишь один из этапов рождения кирпича. Всё начинается на Ивановском месторождении, где добывают глину для производства. Позднее эта глина оказывается в одном из цехов читинского керамического завода, где проходит сложный процесс обработки. Её смешивают с песком, удаляют камни, которые могут плачевно сказаться на качестве кирпича. В смесителе в глину добавляется вода: «Смесь должна по консистенции напоминать пластилин, чтобы она могла свободно слипаться и формоваться», – поясняет Андрей Николаевич.
После смесителя масса поступает на бегуны мокрого помола. В этом устройстве она проходит очередную стадию измельчения. «Глина по своей структуре напоминает рыбные чешуйки. Её недостаточно просто раздробить – её нужно растирать в порошок», – рассказывает главный инженер. Я тщетно пытаюсь совместить в своих мыслях два этих образа – глины и рыбной чешуи, а затем просто киваю, спеша перейти к следующему этапу.
В глину вновь добавляется вода, достигается определённый процент влажности – 19-20%. Машина точно рассчитывает пропорции, ни на шаг не отступая от заданного параметра. Смесь, а следом за ней и мы, движется дальше, к новой стадии измельчения.
«В глине присутствуют карбонаты – это та же извёстка. Мы должны растирать их до крупности 1-2 миллиметра, не больше. Это делается потому, что при попадании на них влаги карбонаты начинают терять форму. Если при этом они будут больше 3-х миллиметров, то вместе с карбонатами начнёт разрушаться и крошиться кирпич», – объясняют мне. Только сейчас я понимаю всю важность дробления и растирания глины и совершенно по-новому начинаю смотреть на сложные устройства, уже оставленные мной позади.
Вертикальный транспортёр – своеобразный лифт – отправляет измельчённую массу в силосную башню. Её не зря называют именно так: внешне похожая на бочку, размерами она действительно напоминает башню какого-то замка. Даже запрокинув голову, я не могу рассмотреть её край, а о точных размерах и вовсе стараюсь не задумываться. Люди внизу кажутся особенно маленькими по сравнению с этой огромной бочкой.
«Измельчённая масса будет вылёживаться здесь в течение двух суток, – говорит главный инженер. – В глине будут происходить дополнительные химические реакции. Микробы, содержащиеся в ней, помогут глине разрушиться. У нас для этого есть своё профессиональное слово «распускаться». Чтобы получить хороший кирпич, нужно хорошо распустить глину - примерно до состояния пыли».
Башня определенными порциями подает глинистое сырье в бункер, который в свою очередь стабилизирует подачу сырья в пресс, благодаря чему она лучше формуется и приобретает нужную форму.
Сердце «Мира»
Присутствие рядом невидимой печи ощущается мгновенно – в помещении очень тепло, хочется сразу же снять куртку. Даже не верится, что буквально за стенкой скрывается утренняя прохлада и свежий ветер. Проходят считанные минуты, а я уже утираю пот со лба.
Именно в этом цехе глиняная масса приобретает форму бруса. Он проходит через швейцарский обрезчик, который разрезает брус на кирпичи или блоки. Обрезчик точно измеряет скорость поступления бруса, а потому конечная продукция выходит одинакового размера.
На операторской площадке стоят двое мужчин. При помощи датчиков и манометров они следят за давлением в прессе, за скоростью реза и ещё множеством показателей, которые мне не понять. В зависимости от положения рычагов и нажатых кнопок производительность завода увеличивается и уменьшается.
Приобретшие форму кирпичи отправляются в сушильную камеру. Там их высушивают, ни на йоту не изменяя формы. От недавней влажности в 20% остаётся всего 1%.
Я провожаю взглядом очередную металлическую кассету. Я не вижу, но знаю, что из сушильной камеры кирпичи отправятся либо в печь, либо в запас. «Запас нужен для того, чтобы в случае поломки на заводе нам было, что отправить в печь, – объясняет главный инженер. – Останавливать печь нельзя ни в коем случае».
«Почему?» – невольно удивляюсь я. Мне кажется, что нет ничего сложного в том, чтобы на время погасить огонь, переждать, а затем зажечь его снова. Я не учитываю, сколько времени, сил и топлива требуется, чтобы разжечь такую огромную печь. «Остановка печи – это сложный и затратный технологический процесс», – отвечает Андрей Николаевич, и мне не остаётся ничего, кроме как понимающе кивнуть.
Главный инженер называет печь «сердцем» завода. Жара печи хватает не только на обжиг кирпича, но и на его сушку. За температурой в печной и сушильной камере следят из специального помещения. В каждом из множества шкафов скрывается специальный компьютер, данные по температуре и влажности выводятся на экран. Те же градусы я вижу на экранах каждого шкафчика.
«И печь, и сушилка поделены на зоны. Шкафы посередине отвечают за саму печь, отображают точную температуру в каждом из её секторов», – рассказывают мне. На одном из шкафов высвечивается более 800 градусов Цельсия, и я даже представить боюсь, насколько это жарко.
Всего в печи 12 зон обжига – от 450 до 950 градусов Цельсия. Через специальные отверстия сотрудники наблюдают, правильно ли поступает мазут, в нужном ли количестве. Главный инженер приоткрывает для меня одно из этих окошек, а внутри – ничего, кроме нестерпимо яркого пламени. Ощущение, будто смотришь в жерло вулкана.
Наскальная живопись XXI века
Обожжённый кирпич может отправляться на погрузку. Здесь его забирают из печи, упаковывают и вывозят на улицу, к уже ждущим машинам. Большинство автомобилей – из крупных читинских строительных компаний, но есть покупатели и из Монголии. «Они как-то раз попросили сделать кирпич с символом бесконечности», – улыбается главный инженер.
Готовая продукция, выходящая из стен завода, может быть самой разнообразной. Есть и кирпичи с изображениями: на одних я вижу цветочки, на других – стилизованный под наскальные рисунки узор.
Вдоволь налюбоваться мне не дают – рабочая смена давно уже началась, так что пора приступать. Я ничуть не удивляюсь тому, что мне не доверяют работу на производстве. Даже немного радуюсь – в цехе погрузки и упаковки, где мне предстоит провести весь день, настежь распахнуты двери, свободно гуляет свежий ветер.
«Мы работаем два дня через два, – рассказывает мне временный коллега и наставник, – по двенадцать часов, начиная с 8.00. Упаковка происходит автоматически: плёнка нагревается, утягивается, и вот уже готовый кирпич едет на склад готовой продукции».
Когда мне после всех объяснений доверяют погрузку, становится страшно. «Да я с первого раза научился», – приободряет меня мой коллега. Следуя его указаниям, я зажимаю две зелёные кнопки, разгоняя механизм, а затем торможу его другой кнопкой, жёлтой. Выходит не очень: «Не надо было нажимать так сильно. Здесь как со сцеплением, пережмёшь – и машина остановится», – разъясняют мне причины моей неудачи.
Я немного нервно смеюсь. Вождение автомобиля, сцепление – для меня это всё равно, что древнегреческий язык. Но принцип понятен: лучше слегка нажать несколько раз подряд, чем передавить кнопку.
Но всё равно выходит только с третьего раза. Когда машина наконец-то слушается меня, я на мгновение зависаю. Смотрю с открытым ртом на подвластные мне движения этой махины и чувствую неожиданное восхищение, благоговение перед теми, кто построил этот завод и все работающие на нём устройства. Крошечный человек, создающий такие большие, почти всемогущие машины, кажется уже не маленьким, а великим.
Работа, меж тем, спорится. От погрузки я перехожу к упаковке, затем снова к погрузке, и снова. Однообразный процесс движется по кругу, и к концу дня восторг утихает. Остаётся только приятная усталость человека, сделавшего своё дело если не идеально и с первого раза, то хотя бы хорошо.
Когда я ухожу, завод ещё продолжает работать. В окно автомобиля я смотрю на остающееся позади здание и думаю, что не смогу относиться к кирпичным домам по-прежнему. Невозможно смотреть на них равнодушно, когда знаешь, какой труд стоит за созданием одних только кирпичей.
