«Мир за Байкалом»: Кенон

Окуная ладони в ласковые воды, зарываясь стопами в тёплые пески, позволяя бархатному озёрному бризу беспрепятственно заполнять лёгкие, а упоительному закату окроплять лицо оттенками красного, снимая глазами исторический дёрн с города, как пенку с молока, поймаем себя на мысли, что мир на поверку неоднозначен и азбучных истин не жалует.

Слова на «ы» справедливо существуют; звук [ц] может быть мягким, а [ч] – твёрдым в украинском и белорусском языках соответственно; статичные глаголы в Present Continuous скрепя сердце нет-нет да употребляются; поражение Швеции под Полтавой пошло первой, как ни странно, на пользу; Иуда не то чтобы предатель – его удачно возвели в козлы отпущения; а на ноль делить вполне себе можно. Дабы прочувствовать всю амбивалентность, спорность мироздания, милости просим на озеро Кенон, заложник стереотипов, но уголок, где пули души переплавляются в закамертоненные струны и восторг переходит границы вероятного.

Если вы въезжаете в Читу на поезде с запада, то встреча с Кеноном неминуема – озеро-блюдце величиной с восемь княжеств Монако, самое крупное в Ингодинском бассейне, ныне окантованное обжитыми островками города «3022», плещется в долине между Яблоновым хребтом и хребтом Черского с плейстоценовских времён.

Тут впору воскликнуть «А поди ж ты!» – естественное озеро подобных размеров в административном центре больше нигде днём с огнём не сыскать.

Послевкусие от встречи выдастся приятно долгоиграющим и жаждущим добавки: маленькое морюшко приветственно ластится у железнодорожных путей, временно заимевшие вольную машут вам руками и небо сплавом тепла, свежести и чаячьих криков обрушивается в окна вагонов. Недаром, должно быть, в фотоцикле из путешествия по Транссибу французскоподданного учёного Жака Дюпакье (1975 г.) целых два снимка Кенона, так он его пленил.

So, экспозиция довольно универсальная: глобальные льды трещат по швам, остепеняются, расступаются и в наследство Забайкалью оставляют не только вечную мерзлоту, но и полученные в результате таяния бугров пучения гряды озёр с аккуратными округлыми берегами и преимущественно песчаными доньями, к которым уже на всех порах устремляются ручьи и талые воды. Так увидели свет Еравнинская и Ивано-Арахлейская озёрные семьи, а ещё Кенон, лежащий особнячком от собратьев.

Эта «изрядавонвыходящесть» и делает его знаменательным: красота всех отшибов мира, всех краёв света – presents, неочевидная принадлежность к бассейну реки (в нашем случае – Ингоды) – presents, неплохая спайка и кооперация климатических ресурсов по-над 77000000-кубометровым резервуаром воды – presents, уникальная эклектичная биота – presents, долгая неоднозначная история отношений с человеком – presents.

Каких только представителей рода Homo не повидал старина Кенон на своём веку: охотники бронзового века, эвенкийские и бурятские племена, монголы версии 13-го столетия, коим удалось сшить самую большую скатерть страны из всех когда-либо существовавших. Первые русские землепроходцы, волочащие водотоками плоты и из намерений утвердиться в этих землях ставящие остроги и плотбища, первые дипломатические визитёры в Китай, казаки, странствующие академии в лице гмелинов и палласов, декабристы, инвалидная команда, декабристов стерегущая.

А ещё строители великой сибирской магистрали, всевозможные перекроители судеб российского народа, участники грандиозных читинских строек ГРЭС, КСК... и, если хотите, с большой вероятностью Робинзон Крузо тоже видел Кенон в сиквеле первой книги о себе Даниэля Дефо под названием «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо», пока возвращался домой через Сибирь, проделывая вокруг ещё не исполосованной следами от кругосветок Земли свой робинзоновский маршрут.

Не находите никакого созвучия «Кенона» с бурятским «гоёхоноор» («красиво») или «гоёор нуур» («красивое озеро»)? Мне кажется, тот, кто так назвал Кенон, был чертовски прав: какой же у озера должен быть гений места (покровитель), чтобы оно в любое время смотрелось неотразимо. На зное это огромное лазуритовое дышащее тело среди сомлевших трав под небом глубже французских поцелуев.

В ветреный день – рябью смущённая, растушёванная облаками-перьями гладь в обрамлении будто щедро политых синькой сопок. Осенью это ясная аквамариновая меланхолия в охре. В дождь – перманентная с небом тюлевая драпировка, цепляющаяся грузными хмарями за хребты.

В туман это нечто нортштейновское; стайки греющихся чаек и бакланов неподготовленного созерцателя отнесут на поморские берега или остров Врангеля. В снег это сюр-мистерия: покатые горы припорошились мириадами эксклюзивных кристаллов льда, клубы пара обдали инеем тростники, торосы остановили время, из времени здесь только плывущие на небосводе световые годы.

Передъ грозой небо здѣсь такое, какъ въ старой Россіи, чарующе мокрое и неизбѣжное. Любые заходы солнца за линию горизонта Кенон из закатов превращает в Закаты. Видеть, как «эллипсовидный» поглощает на ночь «солнце всмятку», как становится чертогом метающихся бликов, багуловых россыпей и градиентов, которые Артемию Лебедеву даже не снились, означает как минимум оставить у себя неизгладимые впечатления.

Тут недалеко до «подумать, что своего «Демона сидящего» Врубель поместил именно в кенонские Закаты». А уж если над Кеноном радуга – дар речи потерять как нечего делать. Стоя на перепутье речных бассейнов, он взял у Северного Ледовитого нордичность и степенность, у Байкала – сакральность и вдумчивость, у Амура – ламповость и колоритность. И всё это под протяжные, восходящие к удвоенным гласным монгольских языков, птичьи речи, под перешёптывание мягких почти морских волн, под потрескивание хворостинок в кострах, под сиплый гул поездов, под шелест стрекозьих крыльев, под пертурбации песочных фактур, просеивающихся сквозь ветер.

Кенон... как много в этом звуке для сердца читинского слилось! Здесь купаются, предаются душой и телом солнечным ваннам, пикникуют, рыбачат, катерят, кайт- и виндсёрферят, дайверят, бросают вызов крещенским морозам… и просто променадят, бродясь по крупнозернистым пескам отмели и отлогих пляжеобразных берегов. Раздолистости, абстрагированности от города, нетривиальности, нехоженности, попутного ветра и зрелищ здесь столько, что куры не клюют. Для учёных и учёных-любителей мир Кенона – отдушина, неиссякаемые запасы элементов действительности для исследования.

О романтиках и вовсе молчу. По-хорошему забываться, приходить в себя, воспарять мыслью и духом, расширять горизонты мировосприятия, признаваться в любви человеку, устраивать себе психоанализы, искать нирвану, наконец – если не Кенон помогает удовлетворять эти потребности, то я вообще не знаю, кто помогает.

Объект под кодом 20030100111118100000309 водного реестра РФ полюбовно врачует волнами-камбэками, умело оперируя своим обаянием, обволакивает и согревает не хуже и куда бесконфликтнее ударных ядерных волн, а небо поставляет самое питкое.

Кенон – экосистема, какие на дороге не валяются. И настало время познакомиться с палкой о двух концах, которая, с одной стороны — причина разнообразия кенонской биоты, а с другой — та ещё ахиллесова пята биогеоценоза Кенона и иже с ним озёр. Имя этой палки — здешний климат. Завезите антициклональную погоду, вечное солнце, малоснежье — и вегетация водных растений подо льдом вызовет активизацию круговорота веществ и энергии. В вашем продуцентно-консументно-редуцентном котле произойдёт чудо — в воду и грунт начнёт поступать легкоусвояемое органическое вещество, и все будут счастливы ровно до того момента, пока в экосистему не вмешается человек.

Мы совсем забыли, что хоть над нашим озером и светит солнце и снег — очень формальная субстанция, зима у нас длится полгода, что замедляет самоочищаемость водоёма (кенонской воде требуется в районе четырёх лет, чтобы полностью обновиться). А если приходит человек, устанавливает свои порядки и держит и без того ранимую экосистему, притом сборную солянку из реликтов, эндемиков и инвазивных видов, в постоянном стрессе, то, I'm sorry, кашу вы заварили знатную.

Достаточно назвать лишь несколько фактов о фито- и зоонаселении «Кенонова ковчега», чтобы раз и навсегда перестать мнить его техногенной лужей-переростком.

1) Язык недаром поворачивается назвать Кенон «жемчужиной», ведь он является домом для 19 видов двустворчатых моллюсков — жемчужниц и перловиц, у которых на роду написано служить естественными биофильтрами. Обыкновенная, клиновидная и толстая перловицы — реликты, оставшиеся в Сибири только в пределах Кенона с подачи глобального переноса вод из Европы в период оледенения.

Жемчужница и горчак — закадычные друзья-мутуалисты: первая благословляет своих глохидиев-отпрысков паразитировать на теле горчака до достижения ими стадии молодой раковины; а второй в это время не дремлет — мечет свою икру в жабры взрослым жемчужницам, где икринки набираются уму-разуму и откуда выпускаются жизнеспособными личинками. Всю малину портит «её инвазивность» ондатра, которая так и норовит войти в историю как истребитель кенонских моллюсков.

2) Лоно здесь обрёл вид комара-звонца рода Thienemanniola. Кроме Кенона этот вид обитает только на Японских островах.

3) Кенонская флора не самая богатая (всего полсотни видов сосудистых растений), но два эндемика Забайкалья и один реликт озеро нажило.

4) Резиновости Кенона позавидовала бы любая Москва — здесь обитает порядка 15 видов рыб (а это больше, чем в любом другом озере Читино-Ингодинской впадины, включая Арей). В ихтиоплане Кенон — прозелит: рыбная нива, урождённая карасёво-чебаковой, стала за полвека новейшей истории убеждённым окунёво-чебаковым водоёмом. Причина — люди, никто и не сомневался. В 1919 году один крестьянин интродуцирует в Кенон окуня из озера Иван, и с тех пор что ни пятилетка — то новый акклиматизант.

5) Через Кенон пролегают пути миграции перелётных пернатых: для кого-то озеро — гнездилище, для кого-то — гнездовище. Чомги, тундровые лебеди, бакланы, огари, чернети, гоголи, крохали, журавли, орлы, курганники, лысухи, чибисы, бекасы, кроншнепы, серебристые чайки, крачки, береговые ласточки, полевые жаворонки, степные коньки, трясогузки, усатые синицы, полевые воробьи… В общем, Генасамблея ООН и рядом не стояла с местными птичьими базарами.

Скрывать, что непроходимые нерадивость и закостенелость города сказались на состоянии Кенона, себе дороже. Эти двое никак не могут спеться ввиду эгоизма стоящего на птичьих правах первого. Кенон – на редкость добрый малый, что не мешает ему вести зажиточный образ жизни: если воды – то самые тёплые, если караси – то самые жирные.

Но за всё надо платить: если экострой – то самый хрупкий. Правда, это мало кого волновало в эпоху застоя, там все были посленасхотьпотопщиками. Признав озеро полезным в энергетическом отношении (немыслимая удача – водоём-охладитель под носом), Кенону поставили клеймо в виде ТЭЦ (она почти намертво въелась в генетический код озера; четыре трубы-свечки видно отовсюду). И вот он, покладистый, терпит станцию полвека. Эти полвека изменили его конституцию так, как не изменили её предыдущие тысячи лет.

Но! Красота всё ещё при Кеноне. Пусть и голубые флаги за «высокие стандарты качества воды» местному пляжу вручать пока не время. Кто-то бьёт в набат и борется с бюромельницами, кто-то ставит на озере крест и объявляет его «без пяти минут Котокелем», кто-то организует масштабные уборки его берегов, пытается принять антикризисные меры, вернуть озеро к статусу-кво.

Может, по Кенону проплывёт однажды алый Секрет, возвещая, что все беды закончились и наступает новый день. Может, «когда-нибудь дым рассеется, расплавится. Когда-нибудь он попробует расслабиться». А пока мы с вами условимся, что не будем усугублять шаткое положение в экосистеме единственного в своем роде водоёма внесением чужеродного (речь прежде всего о мусоре). Is it understandably?

Зачем ехать на Кенон? Не знаю. Но если вас занесло в Читу и время позволяет, посетить озеро почти ничего не стоит (3 км от аэропорта, 20-30 минут от центра). С «АНТИнесолонохлебавши-системой» у Кенон-озера полный порядок – и стереотип «Чита – ни дать ни взять никчёмно-ниочёмный город» падает замертво, и точки над i расставляются, и духовные сидераты для нормального функционирования нервной системы культивируются, и внутренний эстет на верху блаженства.

А впрочем, спустимся на землю: если бы у Кенона остался размерный ярлычок с фабрики по производству озёр, на нём было бы написано oversize, что означает, что каждый вправе приятно провести время на берегу вечного, окружённого бренным. Выбирайте любой берег или сразу все (этот вододержец обходится за часов 6-7, зимой насквозь – от часа до двух с половиной, смотря откуда пойдёте) – каждый прекрасен, работает по принципу «долой однообразие!».

Оказались в Чите летом? Считайте, вы вдвойне счастливчик, потому что лето – это один сплошной кенонский перформанс: буйство красок, теплынь, вода подначивает искупаться…

Девиз: «От красоты мутнеет разум, из сердца рвется счастья стон: блестит, как лучший из алмазов, живее всех Малый Кенон!»

Как голландцы отвоёвывали земли у моря, испанцы и португальцы – у мавров Пиренейский полуостров во времена Реконкисты, так и Кенон отвоёвывает ранее занятые сушей позиции. Спасибо дождям.

Малый Кенон, мелководный залив Большого, ответственный за нерест рыбы и гнездование птицы всего озера, провёл в анабиозе больше десяти лет. Скептики давно махнули рукой. Так что возрождение Малого Кенона роялем в кустах не стало. Наоборот – вышло приятно и неожиданно. Утки, что снуют по заливу среди тростников, и рыбы, что вытворяют над заливом кульбиты, это подтвердят. Жив курилка!

Получаем: надежду, веру в чудо.

Девиз: Он воскрешает беззаветно туманной влагой пойменных лугов и сухостью степного ветра.

Преисполненный жизни вдохновенный выпускник Яблонового хребта Ивановский ручей встречается ещё с одним оплотом жизни – Застепинским ручьём, они немного вздорят, как будет называться их союз, кто в кого будет впадать (прям Енисей и Ангара или Волга и Кама в миниатюре), и всё это прохладное великолепие начинает прорубать дорогу к Кенону, попутно орошая луга до состояния сочных цветочно-травяных морей с островками ивы.

В озеро ручей врезается не абы как, а тактично, дельтой. Маленькие порожки, нивелирующие высоты озера и ручья на водопадовом «безрыбье» могут сойти за водопады. В устье в переломах света привольно резвятся мальки.

Между разлапистым устьем и водоканалом ТЭЦ образовался мысок с галечной подложкой, его облюбовали самые что ни на есть разнопёрые друзья орнитолога. Сдаётся мне, завези сюда фламинго, и будет complete set. Северный берег для птиц аки «all inclusive»-отель, по-торейски вольготно и статусно.

За чередой водозаборов высятся песчаные холмы «умереть не встать»-видов, о которые некогда бились волны Протокенона. Здесь шельфовая часть озера – тростники установили свою гегемонию, но птицы всеми лапками только за.

Берёзово-сосново-акациевый молодняк заживляет овраги и претендует по истечении лет называться лесом. Панельная многоэтажность, поглощаемая воздухом, вряд ли посмеет отвлечь. Здесь мы имеем честь знакомиться с кенонской песчаной косой, конец которой, если мы пойдём на восток, долго наступить всё никак не соберётся.

Получаем: пилигримские эмоции; экстаз, ветер в волосы, живчики в глаза.

Девиз: И курорты Чёрного моря не нужны – мы устроим Сейшелы в «ванной».

Летом вся народная любовь концентрируется здесь. Восточный берег – монолитный пляж (только белые пески и вода, которой ничего не мешает прогреваться до +27), куда вплотную подступила застройка. Очевидно, кусочку восточного берега в районе улицы Рахова не оставили другого выбора, кроме как слыть Городским общественным пляжем.

Остановка десяти маршрутных такси, парковки, лодко-катамараны, горки, шезлонги, грибочки-зонтики, спортплощадки, кафе, спасательный и медицинский посты, автокинотеатр. Как видите, всё подстрекает к тому, чтобы вы блаженно распластались под солнцем. Отдыхай – не хочу, но помни, что если в ад и посылают, то только за то, что мы мусорим.

Миновав горпляж, увидим рощу смолистых тополей и плавно вступим на южный берег, следя песок тотчас слизываемыми прибоем за милую душу оттисками стоп.

Получаем: билет в детство.

Девиз: Мне твоей весны проталины дороже всех свечей за здравие.

Это порядка пяти километров медитации: беспропастная грунтовка, речитативы поездов, ивово-тополиная изгородь, в которой иногда случаются прогалины с невозмутимым Кеноном и небо бороздящим солнцем.

Как только железная дорога покинет вас, разлягутся будто мастихином нанесённые на холст чистые пляжи, сдобренные у кромок цветами.

Получаем: relax, take it e-e-easy!

Девиз: За нами море, а за морем – суета. Шум лесной, ты приди сюда, только ты.

Заповедный, почти нетронутый дивный берег. Здесь встретятся диковинные цветы, выветрелый скалистый обрыв из разнородного песчаника, где в природных норах гнездятся полевые воробьи, неклишированный вид на город, застенчивые уточки, осколок леса – залётная лиственница, и комарьё (куда же без него), а зимой – глубокие, с метр, сугробы, наносимые ветром, – нетипичное зрелище для бесснежной Читы.

Но сначала придётся посчитаться с Кадалинкой, дочерью того самого хребта, которому раз плюнуть опростоволосить наивных искателей яблок. Эта речка не мелочиться и впадает в Кенон образуя мощный глубокий эстуарий. Взяв во внимание то, как разрослась здесь ива, можно объявлять Кадалинку «Мисс-Вербное воскресенье». Кстати, в её верховьях, увенчанных гребнями скал Кадалинские Дворцы, льды можно наблюдать и летом.

Держитесь железнодорожной ветки, по которой подвозят уголь на ТЭЦ, и – эраундкенонский маршрут успешно освоен.

Получаем: «весь мир спрятали в моих карманах».

Девиз: Глотают перламутра от звёзд и до росы Граальные озёра, атласные эмси.

*–предлагаю наречь безымянное озеро так, если вы не против.

В четырёх километрах от Кенона, упираясь в насыпь федеральной дороги «Байкал», расплескалось милое озерцо, результат стремления ручейков с Яблонового хребта обрести пристанище в бессточной котловине.

Озерцо вполне самодостаточное – карась, чебак некогда были транспортированы в эту водную обитель в виде икринок; ихтиологами-волонтёрами выступили птицы.

Получаем: небо нараспашку, степь – горизонт событий, контрасты, какие бывают только на флаге Украины, и предвкушение хорошего.

Девиз: И в формалиновых лужах горят твои-мои вишнёвые глаза.

*–группа заросших ряской котлованов в полукилометре к юго-востоку от Кенона.

Маргинальное местечко. Летом, если не особо всматриваться, местные руины походят на утопающий в цветах гусиной лапчатки белокаменный храм одиннадцатого века постройки в окружении прудов где-нибудь на Мещёрской низменности.

Получаем: метамодернизмом по голове.

***

В ремесле очаровывать Кенон наторел годами, лишь одно воспоминание о нём разнесётся теплом по телу. Расскажите о наболевшем – он выслушает, только не обижайте – пускай себе цоит*, смотрите, какой браинький.

*живёт вечно