

Иногда люди разговаривают исключительно криком
Колумнистка Любовь Никитина размышляет о том, почему люди в Чите негативно друг на друга реагируют, зачастую используя нецензурную брань. Далее — от первого лица.
— Почему люди такие злые и недовольные?
Недавно в магазине продавец не стеснялась показать недовольство покупателем. Чоризо или пепперони — я забыла название колбасы, но помню вкус: острая, сырокопченая, по 290 рублей за палочку.
— Есть такая? — спрашиваю у продавца.
— А пес ее знает, — она молча закатила глаза, будто хотела рассмотреть свой затылок.
И раздраженно продолжила, только уже вслух:
— Вон же витрина, смотрите! Никто ничего не прячет.
Пятнадцатилетняя девочка отправилась бы в мясное путешествие, уткнувшись носом в стеклянную витрину. А я вздохнула и отошла на соседнюю кассу.
— Идите сюда, покажу, где она лежит, — засуетилась продавец.
Но мне уже продали чоризо. Спасибо, не надо.
Сегодня пошла за куриной голенью.
— Вы здесь не стояли, — женщина в очках уверенно сократила пространство с другой женщиной впереди, выталкивая меня в сторону, — лезут еще так нагло.
Повезло, что в ее руках не оказалось веника. Да, я отходила на пару секунд, чтобы посмотреть цену. Не хотелось повышать голос и убеждать, что она не права. Вернее, не хотелось ругаться, потому что дружеский диалог не строился изначально.
Недавно в троллейбусе кондуктор так яростно спорила с пассажиром, что входящие невольно останавливались у двери.
— Неужели не видно, сколько мне лет? — возмущался мужчина.
— Льготный по документам, которые положено предъявлять. На линии работает контроль.
Кондуктор стояла на своем, и пассажир достал паспорт. При этом ворчал, что ему положены бесплатно лекарства, а в поликлинике их нет. В этой перепалке каждый хотел оставить последнее слово за собой.
— Вы не в поликлинике! — сердито крикнула кондуктор с конца салона.
При рождении нам не раздали клыки и когти медведя, но агрессия вшита в программные настройки человеческой природы. Бесит орущий ребенок в кафе. Раздражает бабушка, которая медленно переходит дорогу. Перекрытые дороги тоже достали, и перерытые тоже.
Зло как вирус, что заражает всё вокруг. Он похож на пар в кипящей кастрюле под плотно закрытой крышкой. Только этот пар рвется не вверх, а вниз. Директор нагрубил управляющему, управляющий сорвался на старшем продавце, тот выместил злость на кассире. А кассир? Кассир готов кинуть палку колбасы в покупателя.
Я ни разу не видела, что кто-то на агрессию ответил улыбкой. Идешь по переходу, а из машины кричат: «Давай быстрее, урод!» Вряд ли урод извинится и побежит, чтобы не задерживать движение.
Да и делать замечания — всё равно что играть в русскую рулетку. Пусть уже паркуются на тротуаре или громко объясняют по телефону в маршрутке, как пройти в библиотеку. Безопаснее обойти машину или молча смотреть в окно маршрутки. Зато без последствий, поверьте.
Заметили, как нас перестал шокировать мат? Люди матерятся, когда радуются, злятся, удивляются или просто не знают, что сказать.
— Меня это крайне разочаровало и вывело из себя. Переделайте, пожалуйста, отчет к завтрашнему дню.
Но нет, многоэтажная конструкция из нецензурных слов узнаваема сразу и звучит поэтично. Как Шекспир, только ближе к народу: «Быть или не быть? Быть или всех послать?»
Не отвечать злом на зло — это супермощь. Доброту чаще принимают за слабость. А ведь никто не хочет быть слабым, но злость — это не сила. Это на самом деле и есть слабость.