«Борьба с ковидом погубила больше пациентов, чем сам ковид». Как семья пациентки из Ростовской области, умершей в инфекционном центре, добивается правды

Жительница Каменска-Шахтинского Маргарита С. обратилась к врачам с симптомами пневмонии, а через полтора месяца умерла в новом Донском инфекционном центре. Ее дочь Виктория утверждает, что врачи не вели должного лечения, игнорировали жалобы мамы и по-хамски общались с родственниками.

После смерти мамы Виктория обратилась в Следственный комитет. Лечащий врач уволилась по собственному желанию, а больница ответила семье. Подробности — в материале Марины Гаричян.

Полтора месяца до реанимации

Маргарите Алексеевне в ноябре должен был исполниться 51 год. В мае женщина почувствовала недомогания — температуру, слабость, боли в животе, одышку — и обратилась с жалобами в каменскую поликлинику. Дочь Виктория вспоминает, что врачи ничего серьезного не нашли. Сказали: «Идите домой и лечитесь». Но после недели дома женщине стало хуже.

Уже в Ростове женщине сделали КТ, которое показало 15-процентное поражение легких, но тест на ковид был отрицательным. Из ОКДЦ Маргариту перевели сначала в «четверку», а оттуда — в открывшийся чуть больше полугода назад Донской инфекционный центр. К этому времени женщина, пролежавшая в нескольких палатах, заразилась ковидом.

— В инфекционный центр маму положили 10 июня. И с первых дней там мы ничего не могли добиться. Больница там за десятью замками и дверями. И по телефону невозможно получить ответы. Нас по внутренним номерам из других отделений соединяли, потому что в нашем отделении никто не брал трубку. Мама нам звонила, говорила, что ей плохо, поднялась температура. А врачи оправдывались тем, что там красная зона и они очень заняты, не могут оказывать каждому персональный уход, — вспоминает Виктория.

Семья пыталась договориться о платной палате, даже хотели забрать Маргариту из больницы. Когда у женщины стала падать сатурация, родственники передали ей в палату пульсоксиметр, чтобы она могла самостоятельно ее измерять. Виктория говорит, что стоило маме встать — и сатурация падала до 60.

— Сделали 8 июня еще одну КТ, поражение легких было уже 56%. С 20 июня она начала дышать только с кислородной маской. На вопросы нам отвечали, что она сама себя загнала и что у нее «психологические атаки». А на следующий день могли сказать, что это просто кислородное голодание, последствия ковида, — продолжает Виктория.

По ее словам, к маме несколько раз за день заходили только медсестры, на вопросы не отвечали и периодически подкручивали параметры кислородной маски.

— Мама говорила, что дольше пяти минут в палате врачей не наблюдала. Мы звонили лечащему врачу Марине Вячеславовне Головко, она стала бросать трубки. Наверное, мы задавали неудобные для нее вопросы — почему ухудшается состояние, давайте, мол, пересмотрим план лечения, нужно ли докупить какие-то лекарства. Отвечали, что всё есть и всего хватает.

Дочь утверждает, что лечение не проводилось, ее маме кололи кроверазжижающие препараты:

— Это всё происходило ужасно. Насколько я знаю, кроверазжижающие колются в определенные часы. Но они могли прийти в 9 утра, а потом прийти на следующий день в 12 дня. Кололи в живот. Она рассказывала, что «со всех остальных дырок течет кровь, а мне ничего не говорят». Говорила, что только к 16 часам мог прийти врач единственный раз за день.

Проблемы были и с передачками, которые родные оставляли на КПП больницы. Еду Виктория с родственниками готовила и возила три-четыре раза в неделю, потому что, по ее словам, в больнице кормили не пять, а три раза в день, а порции были маленькие.

— Передачки, которые мы оставляли в 9 утра, могли ей отдать только в 9 вечера. Хотя нам говорили, что забирают с КПП в 14:00. Но мы приезжали к этому времени, и никто их не забирал. Приходилось там на месте ругаться, чтобы несли наши пакеты. А остальные стояли, тухли. В коридоре еще нет кондиционера, и продукты просто пропасть могут. У меня мама такой человек — всю жизнь сидела на диетах и ела по чуть-чуть. Но даже она говорила: «Просто ложка». Приносили ложку каши, ложку супа. Но это самая маленькая из претензий. Мы бы и каждый день возили. Было бы лечение. Дело не в еде.

В начале июля Маргарите запретили вставать. Дочь вспоминает эпизоды, когда маме приходилось ждать помощи.

— Человеку надели памперсы, видимо, они периодически протекали. Мама говорила, что ей неудобно. Есть же санитары, хоть кто-то мог бы помочь. Простынь надо было заменить. А нам отвечали: «Пусть [мокрая пеленка] будет вашим самым большим расстройством в жизни». Через час мама написала, что пришли и поменяли. Видимо, проснулась совесть.

Состояние Маргариты ухудшалось: 4 июля она попала в реанимацию, а через несколько дней у нее обнаружили сепсис.

Как реагировали в больнице

На утро 12 июля Виктории назначили прием у исполняющего обязанности директора Донского инфекционного центра — Виталия Баркова. Добиться личной встречи удалось лишь после официально оформленной жалобы в донской Минздрав. До этого, говорит Виктория, семью по телефону «культурно отправляли».

— Головко как-то по телефону сказала: «Да у нас тут еще и умирают». Это то же самое, как если человек зайдет на борт, а ему сразу скажут: «А у нас тут еще и самолеты падают, не надейтесь приземлиться».

Прием запланировали на 10 утра.

— Лечащего врача не было. Нам сказали, что она в красной зоне, там не хватает людей и она очень занята, поэтому не сможет присутствовать на этой встрече. Но мы, конечно, хотели встретиться именно с ней. В кабинете были еще их юрист, а также инфекционист Елена Борисовна. Она как раз рассказывала, что в больнице самое лучшее оборудование и врачи делают всё возможное. Показали шикарную подшитую папку c якобы кучей анализов. Но мама говорила, что она периодически сдавала кровь на COVID-19 — и всё.

Прием шел до 11 часов. После встречи, говорит Виктория, юрист настаивала, чтобы она написала, что не имеет претензий. Женщина делать такую запись отказалась, указав в расписке только то, что поговорили с директором и выслушали данные по лечению.

Пока дочь была на приеме в кабинете и. о. директора, мама скончалась. Смерть констатировали в 10:20.

— Мы уехали домой. О том, что она умерла, нам сообщили только в час дня. Были же констатация смерти, до этого какие-то реанимационные действия… Я предполагаю, что на момент, когда мы зашли в кабинет, они уже всё знали. Но нам никто ничего не сообщил, пока мы там находились.

Смерть Маргариты семья перенесла тяжело. Прошло около двух недель, и в конце июля Виктория написала заявление в Следственный комитет. Специалисты уже опросили родственников.

На запросы семьи в больнице, говорит Виктория, не реагировали. В понедельник, 15 августа, женщина поехала узнать о медкарте, но в учреждении сказали, что врач уволилась по собственному желанию, а карту лечения официально запрашивает Следственный комитет. Сказали только, что «готовы дубликаты истории болезни отправить».

К слову, больница получила официальный запрос редакции, но вопрос о дате увольнения Головко там проигнорировали.

— Родственники — законные представители — могут получить копию медкарты. Это прописано в статье 22 федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», — уточнила в комментарии 161.RU юрист Юлия Федотова. — Следователи быстро изымают документацию, и времени внести туда правки очень мало. К тому же внесение ложных сведений в медкарты — уголовное преступление.

Доверенным лицом был указан муж умершей. В середине августа он направил запрос на получение копии документа о лечении. К моменту публикации Виктория сообщила нам, что отправить их пообещали в течение 30 дней.

Президент «Лиги защиты врачей» Семен Гальперин в беседе с корреспондентом 161.RU уточнил, что ближайшие родственники имеют право доступа к медицинской информации по лечению.

— Как правило, документы выдаются достаточно быстро. Реакция родственников в подобных ситуациях достаточно стандартная, но она основывается на эмоциях. Эмоции людей при этом понятны, они пытаются найти виновного, это нормальное психологическое явление. Но все люди не бессмертны.

Гальперин добавил, что смерть больного потом рассматривается на комиссии по смертельным исходам, и там оценивается результат действий врачей.

— Нет оснований в чем-то обвинять сотрудников больницы. В нашей стране, к сожалению, сохраняется тенденция преследования врачей. Мне бы не хотелось, чтобы возникали новые прецеденты. Нигде в мире врачей не приговаривают к тюрьме за ошибки. А оценивать, правильно врач лечил или неправильно, могут только специалисты, это делается внутри медицинского сообщества, — говорит Гальперин. — Когда вмешивается Следственный комитет, ничего нет хорошего ни для врачей, ни для пациентов. Мы теряем остаток врачей.

По мнению Гальперина, пандемия коронавируса стала одним из факторов, которые резко снизили возможности отечественного здравоохранения:

— Борьба с коронавирусом погубила больше пациентов, чем сам коронавирус, — из-за невозможности получать нормальную медицинскую помощь. У нас все болезни были отменены, и всех лечили от COVID-19. Люди банально не могли попасть на плановые операции. Все силы были брошены на так называемую эпидемию.

Исходя из практики Гальперина, семьям сообщают о смерти максимально оперативно, но, отмечает президент «Лиги защиты врачей», бывают разные технические вопросы, которые могут влиять на порядок информирования родственников.

— Должны сообщать сразу. Однако могут возникать внештатные ситуации, когда врачи заняты. Сообщить о смерти через несколько часов — это не криминал. Тем более, если врачам приходится выбирать между тем, чтобы, например, заниматься экстренным пациентом, или звонить родственникам и говорить о смерти.

Вопрос-ответ

Представители Донского инфекционного центра после той встречи 12 июля с Викторией и ее отцом лично не связывались. Но 22 августа родственники получили ответ на повторный письменный запрос. Документ есть в распоряжении редакции.

Врач-инфекционист Марина Головко уволилась, но когда именно — не уточнили ни журналистам, ни родственникам. В официальном ответе, который прислали отцу Виктории, сказано лишь, что «приложить объяснения Головко по поводу заявления не представляется возможным».

И. о. директора больницы Виталий Барков письменно рассказал родственникам о диагнозе и лечении. Как следует из ответа руководителя больницы, при поступлении у Маргариты был коронавирус тяжелой формы, а клинический диагноз, кроме ковида, — ишемическая болезнь сердца. Среди осложнений — двухсторонняя полисегментарная пневмония, отек легких, отек головного мозга, сепсис и другие. А 12 июля зафиксирован инфаркт миокарда.

— Состояние пациентки 12 июля резко ухудшилось, пульс на общей сонной (бедренной) артерии не определяется, на кардиомониторе — асистолия. Проводимые реанимационные мероприятия в течение 30 минут — без эффекта. В 10:20 констатирована биологическая смерть, — говорится в официальном сообщении за подписью Баркова.

Сказали и о еде для пациентов. В больнице по приказу № 330 установлен пятиразовый режим питания, а лечебный набор продуктов соответствует приказу Минздрава.

В ответе на запрос корреспондента 161.RU Барков уточнил, что «порядок сообщения о смерти родственникам пациента законодательно не урегулирован». Но внутренними актами Донского инфекционного центра установлено, что ответственный специалист должен информировать родственников в течение 5 часов с момента смерти, и выходит, что «указанное требование сотрудниками больницы соблюдено».

— Заведующий отделением либо замещающее его лицо проводит обходы больных в отделении регулярно, указанный факт подтверждается записями в медицинской карте стационарного больного, — сообщили родным.

Редакции, в свою очередь, уточнили, что встречи с родственниками пациентов проводят регулярно по их запросу, график приема руководителей есть на официальном сайте, а записаться можно по указанному там телефону.

Редакция будет следить за развитием этой истории.