Государственные дети

Журналист ИА «Чита.Ру» провела отпуск в детском лагере, где дети из детдомов заставили её перестать их жалеть, а на подведении итогов смены беспомощно сказать: «Безусловно, это очень серьёзный опыт работы... Даже не работы, наверное, а взаимодействия с детьми из детдомов»...

Настя с Наташей приехали на смену из Шелопугино: мы не будем здесь жить, не будем нигде, не будем в отряде, хотим с нашими девочками, хотим домой. Обе, не снимая, носят серо-зелёные плащики, вызывающе поглядывают на домашних детей в цветных футболках, которые хохочут друг с другом, знакомясь. Ходят вдвоём. При обращении на них любого, даже малейшего внимания, отступают на шаг назад, сверкают глазами из-под чёлок: «Чо? Чо я-то? Я не хочу, отстаньте».

Я выхожу за Настей, сажусь рядом в беседке: «Не хочешь играть или знакомиться? А зачем приехала? А как заставили?». Настя хотела домой ещё в детдоме. В смысле, заранее не хотела ехать. Её уже отправляли этим летом в два лагеря, она в них съездила, а теперь её дома ждёт парень, с ним надо успеть побыть, а то потом начнётся учёба, он уедет в Кокуй, и как дальше жить. «Чо вы ходите за мной? Меня парень мой ждёт!». Настя так и не включится до самого конца, до последнего дня в лагере будет упираться, дёргаться, тащить за собой Наташу.

...«Пойдём на обед?» - «Щас». И не идут. Или: «Но. Нафиг». Приходят и едят после всех. «Уберите, девчонки, со стола?» - прошу я в порядке эксперимента. В первый день в лагере не все кинутся убирать за теми, кто пока не привык, что нет ни бабушек, ни мам. Нет, кивают, уносят тарелки, вытирают столы. «Идите, девчонки, спать?» - «Щас». И пошли в другую сторону.

Удивляет и одновременно задевает манера просить. Наташка несётся, едва завидев меня, от другого корпуса, обнимает изо всех сил, потом отодвигается, запрокидывает на меня голову: «А дай позвонить?». Пять, семь, десять «а дай позвонить» в день.

Вместо занятий девчонки идут в душ, выходят - как не мои. Распущенные чистые волосы, отмытые от косметики мордашки, никаких плащиков. Им по 16, они разговаривают как 30-летние, выглядят на 13. Конечно, курят. В первый вечер я не могу поджечь свечку на огоньке. Чиркаю спичками, ломаю, тихонько чертыхаюсь. «Да господи, дайте-ка», - Настя возникает за моей спиной, садится на корточки, отодвигает меня плечом, щёлкает зажигалкой. Где у нас тут курилка, Настя спросила ещё в первый день. Удивляется: что не так? Могла же курить просто так, но спросила. «Нафиг, тут ещё и курить нельзя. Хочу домой».

Витька и вовсе государственный. Он единственный из всех смотрит на этих девочек если не с пониманием, то без подозрения.

- Я Катя, я привезла с собой крем, я Саша, я привезла с собой счастье, я Женя, я привёз Жанну Фриске, - играют дети. «Витя... Витамин», - говорит Витька, и я выдыхаю. Худой, налысо побритый, руки в шрамах, рисунках, татуировках - не разберёшь, я побаивалась, когда до него дошла очередь, что он сейчас не скажет ничего, и все засмеются.

На вид Витьке - лет 12. Он приехал из Улётовского детдома и из отряда на полдня пропадает к своим. Когда я в один из первых дней в шутку скажу улётовским: «Витька с вами не пойдёт, Витька - мой», меня осадят немедленно: «Витька - государственный».

У государственного Витьки есть только шорты и шлёпки. Август. Туман, дождь, 12 градусов - шорты и шлёпки. Кроссовки ему находят всем миром, со штанами сложнее, но тоже решается. «Мне домой надо, я сестру давно не видел». - «Так ты только недавно приехал». - «Да я месяц в ПНД был». «ПНД» для детского лагеря звучит дико, и я глупо спрашиваю: «Зачем?» «Так за питьё», - говорит мне Витька, и у меня внутри всё скукоживается и холодеет. «Витька, а тебе сколько лет?» - «Семнадцать будет в сентябре».

Вечером Витька обнимается, как маленький - подходишь желать спокойной ночи, прижимается всем телом и на пару секунд замирает. При дневном свете закидывает руку на плечо по-взрослому. Я в любое время суток не могу избавиться от ощущения, что обнимаю будущего преступника.

«Я домой уйду, Кать». «А что дома?» - «Дома работать». - «Ты что, работать хочешь?» - «Но». Через несколько дней Витька переходит в трудовой отряд: убирать территорию, перекапывать волейбольную площадку, таскать коробки.

Трое в одном отряде. Всего в лагере около 30 детдомовских - Улётовский, Шелопугинский, Петровск-Забайкальский детские дома. Это много: больше, чем стандартный отряд.

Очень чувствуется, что детские дома разные. Наверняка, с разным количеством детей, с разными воспитателями. Кто-то, может быть, смог набрать более благополучный контингент детей, у кого-то текучка кадров. Воспитанники Шелопугинского детдома - саботируют процесс, шантажируют и говорят на матах, Улётовского - способны взять чужое, Петровск-Забайкальского - опасаясь последствий, берут на себя вину. Очевидно, что директорам учреждений невыгодно лишний раз привлекать внимание к своим проблемам: в то время как гостей забайкальского международного кинофестиваля везут в образцово-показательный читинский детский дом №2, приехавший с проверкой детский омбудсмен Павел Астахов Боржигантайский детдом просто распоряжается закрыть .

Человек 10 очень быстро сбивается в группки: тусуются между корпусами, бесконечно звонят каким-то друзьям в Читу. В лагере пропадают телефоны, деньги, бижутерия, одежда. Уходя на концерты вечером, дети быстро привыкают забирать всё ценное с собой.

Систему семейных детских домов в правоохранительных органах давно считают порочной: может быть, когда-то, на этапе её появления, старшие в «семье» действительно приглядывали за маленькими и помогали им делать уроки. Сейчас это лишь укрепляет дедовщину. Старшие держат в поле зрения маленьких, уже выпустившись из детдома, и помогают сбывать краденое. В Забайкальском крае все государственные детские дома - семейного типа.

Через неделю шелопугинские приходят к старшему вожатому: «Если вы нас домой не отправите - мы пешком уйдём». Директор детдома, когда до неё дозванивается старший вожатый, безошибочно называет в трубку фамилии своих ребят: «Эти?» Забрать детей они не могут - у детдома нет на это денег. «Ну, вы посадите их на автобус, там Лёня уже большой, они доедут», - уверенно говорит она. Уже большой Лёня в принципе не производит впечатление психически адекватного. «Уйдём пешком», - бесконечно сидят дети на крыльце у старшего. «Вы чо, не поняли? - приходят снова. - Мы всё равно домой свалим, вам потом отвечать», «Не надо было гнать, что отправите, за базар не отвечаете, пиз..ите», «Я щас пойду, сяду и буду материться и курить, чтоб вы меня выгнали».

Пока ребёнку не исполнилось 16, в случаях распития спиртных напитков, хулиганства, нарушения общественного порядка, сквернословия, по закону к ответственности привлекается законный представитель. В случае с детьми из детдомов — директор детского дома. Инспекторы по делам несовершеннолетних стараются не составлять протокол в случаях, когда директора обращаются к ним с заявлениями. Директора стараются не обращаться, чтобы не составляли протокол. Воспитанники, конечно, в курсе и того, и другого.

- Хотите в трудовой отряд, заработаете денег?

- Хотим домой.

- Ну, чего вам не хватает, режим дня другой? Хотите больше дискотек?

- Хотим домой.

- Ну, что вы там, дома, делаете, чего нет здесь? Готовите на кухне? Хотите, будем вместе с вами печь булки?

- Хотим домой, - смеются.

- Хотите новые наряды, кроссовки?

- Хотим домой, - мотают головами.

В детских домах давно есть кроссовки, знаю я. Общество, чувствуя за собой вину за искалеченное детство, заваливает детдома всем, что есть. Подержанные вещи там не берут: «Сами носите». Из игрушек давно предпочитают новые, а лучше - новые телефоны и плееры. На мой планшетник Витька смотрит спокойно, как на тарелку или велосипед: «Дай?» - «Возьми. Давай, включу игры?» - «Я умею».

Наконец, мы решаем увозить детей в Шелопугино. Утром я бужу девчонок раньше остальных. Им отдельно накрывают завтрак. Пока лагерь с песней заходит на линейку - шестеро шелопугинских с сумками забираются в микроавтобус. Радостные, подбегают обниматься, кажется, впервые искренне: «Кать, мы поехали, мы тебя любим».

За несколько дней до конца смены за дальним корпусом обнаруживается четыре срубленных дерева. Круг подозреваемых узок до неприличия: только мальчишкам из трудового отряда давали топоры, и только логика «не таких» детей труднообъяснима.

«Вить, вы не знаете, кто срубил деревья?» - «Не знаем». - «А можете узнать?» - «После обеда Саша скажет».

После обеда, во время сончаса прибегает Таня. Таня тоже из Улётовского детдома.

- А мальчики ушли домой. Собрали вещи и ушли. Из тайника в душе всё забрали и вон в тот лес ушли.

- Зачем ушли-то?

- Потому что деревья срубили.

- А зачем деревья срубили?

- Не знаю. Они, наверное, не в Улёты пошли, а в Краснокаменск, там у Саши родители.

Ещё через полчаса Таня рассказывает, что пропавшие телефоны, тысячу рублей из 4-го отряда, джинсы старшего вожатого забрали тоже мальчики. Оказывается, Тане жалко пострадавших, и она специально смотрит, кто что взял и куда спрятал, чтобы потом выдать.

За ушедшими Витькой, Сашей и Толиком из 4-го отряда уже отправлена машина, вожатые прочёсывают лес, в известность поставлены директор Улётовского детдома и полиция. Особенно переживают за Толика: он только-только влился в отряд, никуда не пропадал, начал вставать на зарядку и улыбаться.

Уже ночью машина возвращается с мальчишками, пойманными где-то рядом с Глубокой Падью. Шли и правда в Краснокаменск, сумки бросили в лесу, когда убегали. Деревья срубили, чтобы отправили домой. Ушли, потому что испугались и потому что хотели домой, там лучше.

На следующий день за улётовскими приезжают. Параллельно выясняется, что в детдоме «всплыл» дорогой сотовый, пропавший на прошлой смене, и мальчик объяснил это «днём дарения» в лагере.

С начала 2012 года воспитанниками детских домов совершено 27 преступлений: 23 кражи чужого имущества, три грабежа и одно наркопреступление. На защите воспитанников детдомов, так же, как и всех остальных детей, прочно стоит ювенальная юстиция. Инспекторы по делам несовершеннолетних работают в условиях, когда серьёзные наказания совершившим преступления подросткам не назначаются, даже когда количество «дней дарения» в их календарях зашкаливает. Для определения воспитанника детдома в центр временного содержания и дальше - в спецучреждение закрытого типа - подаётся безмерное количество ходатайств. За три последних года по Чите всего трижды удалось добиться назначения реальной ответственности. Стандартно же - судьи предъявляют претензии воспитателям детских домов и инспекции по делам несовершеннолетних: «А вы-то что сделали? Работайте».

Унизительная процедура досмотра сумок идёт больше часа. За вожатой, которая отдала Витьке серёжки из полимерной глины - в подарок нравящейся ему девочке, прибегают на футбольное поле, где идёт матч между вожатыми и детьми, - надо подтвердить, что отдала сама. Находят ещё телефоны, деньги, наконец, начинают садиться в «пазик».

В отличие от первого раза - вокруг половина лагеря: администрация Улётовского детдома приняла решение забрать всех детей, чтобы не ехать ещё раз. Девчонки рыдают, обнимаются, безуспешно просят оставить тех, кто хочет остаться.

То, как Витька, сидя в автобусе, старательно отворачивается, будет мне сниться даже после смены.

Из этических соображений имена детей изменены.