«Позади ров, впереди автоматы. Мы прощались с мамой». История читинки, которая в детстве была узницей немецкого лагеря

— В тюрьму Волковыска в Белоруссии я попала в пять лет и пробыла там десять месяцев — на нарах третьей верхней полки в рое блох. Длинный коридор барака штрафлагеря был каким-то бескрайним. Я ни разу не видела, что там еще в конце, кроме темноты. Каждый вечер немцы кого-то уводили, и обратно эти люди уже не возвращались. Ходить и разговаривать было нельзя. Мы даже не знали, кем были люди, которых расстреляли сегодня и вчера, и каждый день.

Буквально каждое воспоминание Жанны Георгиевны Забориной дается ей сквозь слезы. Она получила статус узника только в 2020 году спустя 75 лет Победы. Об ужасах фашистского лагеря и о недетской стойкости — в материале «Чита.Ру».

Жанна Георгиевна Заборина родилась 7 февраля 1938 года в селе Журавичи Гомельской области Белорусской ССР. Она была третьим и младшим ребенком в семье, старшими были брат Виктор и сестра Римма. Когда Жанне пошел второй год, отца Георгия Максимовича по направлению партии командировали на работу в Западную Белоруссию, город Ружаны Брестской области. До 1939 года город принадлежал Польше.

— Отец был начальником промкооперации, мама Мария Петровна — домохозяйкой, мы жили достаточно хорошо… Но началась война, на мотоциклах в город въехали немцы. Мы были уже в военкомате, но не успели уехать. Всё случилось летом 1941-го, сразу после того, как папа ушел на фронт. Он сразу сказал, что партийный билет сдавать не станет, — вспоминает Жанна Георгиевна, и на ее глазах наворачиваются слезы.

Город захватили 24 июня 1941 года. Он находился под оккупацией более трех лет. Но уже в первые месяцы все знали, что командование вермахта планирует захватить в плен как можно больше советских солдат, в том числе молодых ребят. 12-летнего сына Виктора мать отправила к знакомому в деревню недалеко от города, чтобы скрыть от немцев. Парень помогал по хозяйству хромому сапожнику, время от времени обеспечивая семью продуктами. Позже Виктор стал помогать партизанам. Сама Мария Петровна, не успев эвакуироваться, осталась с дочерьми в Ружанах и работала в местной больнице.

— Мы жили под полным контролем и наблюдением немцев. Они не знали, что мы коммунисты. Поляки, исторически проживавшие там, охотно сотрудничали с немцами и становились полицаями гестапо. Каждый вечер после наступления комендантского часа мы слышали стук их сапог по брусчатке. Этот звук бросал в дрожь. Жили кое-как, пока в июле 1943 года соседи не рассказали фашистам, что мы семья коммунистов. И за нами пришли, — рассказывает Жанна Георгиевна, и в голосе снова слышен надрыв.

Немцы не дали им собрать ничего, просто швырнули мать с детьми в кузов и повезли неизвестно куда.

— Мы не знали, что нас повезут в лагерь, думали, что на расстрел. Сестра Римма, помню, говорила, что не даст стрелять в лоб, что мы будем бежать изо всех сил. Нас привезли, как оказалось, в город Волковыск. Там оборудовали из тюрьмы штрафлагерь, — рассказывает Жанна Георгиевна.

Каменные и кирпичные здания в восточной части города гитлеровцы заняли сами, а западную часть, где был большой плац и рядом с ним конюшни, огородили колючей проволокой. Внутреннюю территорию разделили на блоки, по их периметру установили вышки с пулеметами.

— Мы жили в длинном холодном бараке. Спали на голых нарах третьей верхней полки. Я до сих пор вспоминаю, что прежде чем туда залезть, нужно было стряхнуть с себя рой блох. Я не помню, как мы питались, даже примерно. Но помню кучу гнилой картошки на плацу. Если кто-то пытался взять оттуда хоть один клубень, их сильно избивали или сразу расстреливали. Этот длинный коридор барака будто не заканчивался. Я ни разу не видела, что там дальше, за темнотой. Каждый вечер немцы кого-то уводили, и обратно эти люди уже не возвращались. Ходить и разговаривать нам было нельзя, поэтому мы даже не знали, кого расстреляли сегодня, — вспоминает Жанна Георгиевна.

Выпустили пленных в мае 1944 года перед наступлением советских солдат. Фашистам нужно было избавиться от балласта, освободить помещения и территорию.

— Нас выстроили в шеренгу. Позади ров, за ним ворота. До дома 100 километров. Мама уже попрощалась с нами, думали, что наступила смерть. Немцы стояли, а полицаи сказали нам бежать. А все стоят, боятся. Но нашелся один смелый — сорвался, мы за ним… Убежали. Домой шли пешком, зная, что наши подступают, — вспоминает приближение мира Жанна Георгиевна.

И даже когда вернулись домой, «на душе было только отчаяние», рассказывает женщина, ведь немцы искололи штыками не только матрасы и кровати, когда искали партизан, но и уничтожили мебель, весь обиход. Оставаться было нельзя, потому что немцы всё же хотели расстрелять всех, кого так благодушно освободили.

— И тут приехал Виктор, он на телеге увез нас в лес. Мама даже успела увести всех из больницы, где работала до лагеря. Немцы спохватились буквально через полчаса, искали нас, но было поздно. Так мы спаслись от фашистских пуль. В лесу прожили неделю в землянках, а потом пришла Красная армия, — выдыхает Жанна Георгиевна.

Июль 1944 года — свобода, русские солдаты, безопасность… Но страх и воспоминания преследовали Жанну еще долго. После войны мама Мария Петровна получила извещение: «Ваш муж, младший сержант Горбунов Георгий Максимович, уроженец Тамбовской области, находясь на фронте, пропал без вести в сентябре 1944 года».

— Через пять лет в 1949 году после всех мучений, проблем со здоровьем мама умерла. Мое воспитание легло на плечи Риммы. Однажды, когда мы уже жили в Бресте, ночью услышали, как летит тяжелый военный самолет… Этот звук мотора, когда махина несет бомбы, ни с чем не спутаешь. И Римма вдруг спрашивает меня: «Жанночка, неужели опять война?» Мы задрожали…

Потом выяснилось, что это были военные учения русских с поляками в мирных условиях. Но хотя был мир, было тяжело — не хватало хлеба, еды. Но мы радовались, что не рвались снаряды и бомбы, что мы рядом друг с другом и не под конвоем, — рассказывает Жанна Георгиевна, подливая в крепкий чай молоко, предлагая угоститься тортом.

Она пошла в школу через два года после войны, в 1947 году, когда ей было уже 10 лет. Послевоенные годы были тяжелыми — не было ни одежды, ни учебников, ничего… После семи классов школы Жанна Георгиевна поступила в Брестский техникум железнодорожного транспорта и по его окончании в 1958 году отправилась по направлению в Читу, на Забайкальскую железную дорогу. Профессии железнодорожника Жанна Георгиевна отдала 38 лет — работала техником на путевой машинной станции № 54. Причем вела ремонт и реконструкцию железнодорожных путей. После работала в ПЧ-4 и в управлении дороги — инженером. Имеет звания почетного железнодорожника и ветерана труда. В 2020 году Жанна Георгиевна подтвердила статус узника.

— Раньше было нельзя рассказывать, что ты был узником, был в плену. Сразу ставили клеймо предателя. А позже уже, когда все стали подтверждать статус, надо было троих живых свидетелей предоставить. А где их уже возьмешь? А в годовщину 75-летия Победы я услышала, что Путин ввел в закон о ветеранах формулировку «бывшие совершеннолетние узники нацистских концлагерей, тюрем и гетто». И я пошла в соцзащиту, но там мне не смогли помочь, отправили в прокуратуру. И уже они мне через суд помогли подтвердить всё, — вот так просто рассказывает Жанна Георгиевна.

Она не гналась за вниманием, сочувствием. Работала, воспитывала сына и берегла семью. Жанна Георгиевна вышла на пенсию в 1996 году. В 2000-х умер ее супруг, позже ушли из жизни сестра и брат. Но ее родные души всегда рядом — к сыну и внучке пенсионерка ездит в Ангарск, а с родственниками младшего брата поддерживает близкие отношения уже в Чите. Вместе с ними ездит на дачу, в национальные парки и туристические места края. В доме Жанны Георгиевны идеальная чистота и порядок, уют и тепло. Когда она встречает гостей на пороге, никто даже не догадывается, какие ужасы фашизма ей пришлось пережить…