Лес заказан

Остановленный в лесу старшим инспектором Ивано-Арахлейского заказника Евгением Гаптарёвым мужчина открывает для нас багажник. Там здоровые сапоги для зимней рыбалки аккуратно уложены в водонепроницаемый мешок. «Довозил родственников до Иргени, давно не бывал, заплутал, зацепился за вами, а вы в лес», - рассказывает читинец. Под пытливым взглядом Евгения Алексеевича он выглядит смущённым.

Раз-два в неделю Евгений Гаптарёв объезжает заказник – то в одну, то в другую сторону, а когда по следам автомобилей. «Врагов» у заказника много — «лучильщики», выезжающие на оборудованных светом автомобилях, браконьеры, «дровосеки». Дорожные знаки на асфальтированных дорогах и просёлочных ухабистых расстреляны, некоторые дробью.

- И ведь не браконьеры, понимаете что. Браконьеры — они тише воды, ниже травы. Оружие, что называется, не палят, берегут. А вот получают лицензии, кто по молодости, кто по глупости, кто по пьяни стреляют.

В следующей остановленной нами машине убитые рябчики. Пока директор заказника Светлана Лазаревская и Евгений Алексеевич проверяют документы на оружие и охоту, я разглядываю автомобиль: торт «Муравейник», молоко «Шадринское» и с десяток убитых птиц. Их тушки также пересчитывают. А Евгений Алексеевич вздыхает, что раньше лазил по кустам, считал, сколько яичек, сколько уточек, сколько чаек, птичек всех заказника. «А осень пришла, их всех поперебили, и толку что я лазил! Да зачем это мне надо? Посчитали нынче — белочки ни одной, лосей — ни одного следа, изюбрей — следа нет, косулю гонит из леса волк, она жмётся к деревням, тут-то её и отстреливают», - сокрушается инспектор.

За обедом на кордоне, где от души угощают журналистов пресс-клуба «Берлога», отправившихся в поездку благодаря поддержке Амурского филиала Всемирного фонда дикой природы, вспоминают четырёх зайцев, что приходят в особенно лютые морозы кормиться у сердобольных хозяев. Наши провожатые из клуба внедорожников «Диверсант» удивляются заячьим следам, а сотрудники заказника шутят: «Вся живность, что есть тут — вся зимой за окном».

- А как зазимок или просто снег выпал — ехать нужно обязательно. Молодая поросль начинает сходить с ума — вся вылазит. Это и охотникам известно — по лесу следы, следы. В тот раз мы ездили, полезли по отпечаткам шин, но не смогли проехать. У них же, понимаешь, машины получше, резина тоже новая, специальная. А у нас — обычная. А может, просто по ледку успели проехать, а мы в теплынь попали, - продолжает рассказывать мне Евгений Алексеевич. – И не все останавливаются. А останавливаются — тоже нужно соблюдать технику безопасности. Сколько раз было, что срывались неожиданно с места. Охотнички. Нам даже оружие служебное иметь не положено, да и что тут говорить, когда федеральные инспекторы рыбнадзора ездят по тайге с шокерами.

В 2008 году с началом процедуры перепрофилирования Ивано-Арахлейского заказника в природный парк управление госохотслужбы объявила угодья, принадлежавшие двум различным ведомствам, общедоступными: получай лицензию и стреляй на здоровье. По словам сотрудников заказника, покупают и на лося, и на кабана. Их уже и нет – а всё равно берут стрелять. Кто контролирует эту общедоступность – не ясно, на 210 тысяч гектаров заказника – всего трое его сотрудников. Зафиксированные ими нарушения в прокуратуре могут рассматривать 30 дней. Где ловить потом нарушителей спустя месяц - понятно плохо.

- А ведь приезжают ещё, трясут своими мандатами неприкосновенности. С такими вообще разговаривать бесполезно.

На территории кордона, что стоит на Ундугуне, убрано, на столе накрыто, в доме натоплено. Внутри сруба ни белёных стен, ни обоев, но уютно. Книги на полках и про кота Леопольда, потрёпанные карты на тумбочке, на кроватях тёплые одеяла, у печки — две кошки. Диктофон за обедом записывает истории угроз. От «обиженных» чёрных лесорубов и браконьеров не спасает и видеонаблюдение, предупреждение о котором висит на доме. Бывали случаи, когда стреляли. По колёсам. Выливали трансформаторную жидкость, трансформатор сгорал, кордон сидел без света.

После обеда мы грузимся, чтобы ехать на деляну. Таблетку подбрасывает на кочках, но машина ловко взбирается на сопки там, где дороги и быть не может. Ясное и солнечное небо затягивает серая пелена. Свет мягче, звуки глуше, а с вершины видно, как в предвечерних сумерках острые зубочистки сухостоя протыкают туман, взбалтывая снежную крупу.

На деляне то ли сторож, то ли лесоруб, трусливые собаки. Костровое прямо у живой лиственницы. Техника. Та самая, что поймал Евгений Алексеевич 27 июня этого года на воровстве леса. Фотографии номеров, тракторов, урала с лесом, лиц к заявлению прилагались, их просили вернуть, отведя Евгения Алексеевича к берегу озера. На допросах у старшего инспектора заказника Гаптарёва интересовались, что он делал в лесу, и как теперь найти технику. Насчитали 1 миллион ущерба. Трактора стоят перед нами. Но нынче по закону.

Мы идём с Евгением Алексеевичем смотреть лесоотводы — вкопанные столбы с маркировкой деляны: где, сколько, вид рубки. На месте — сплошной. Столбы есть, но вкапывать их никто не стал. Так и переноси их с места на место — проверить координаты, конечно, сложно. Земля неотмежёванная.

- Здесь какая ещё проблема. Лесоустройство давно не работает, по бумагам тут, может, дремучий лес стоит, а на деле — его и нет почти. И вот на делянах указано у них в документах добыть столько-то кубометров леса, а их столько и нету. И с молчаливого согласия лесхоза, разрешают им на вольных хлебах допиливать необходимые кубометры. Недостающий лес там цепляют, там, короче воруют. И ведь они же ещё и снимают почвенный покров. У нас тут вечная мерзлота, почвы всего 30, ну 40 сантиметров. А техника заходит тяжёлая.

- Евгений Алексеевич, а разве не должны они деляну убирать, высаживать новые деревья?

- Да, они занимаются лесопосадками, но ни одной нет в нашем заказнике, чтобы она выросла. Во-он той деляне больше 50 лет. Так и не выросло ничего. Леса не будет никогда, я тебе со всей ответственностью заявляю. Вот он восстанавливается, - трогает Гаптарёв нежные верхушечки молодых рыжих лиственничек, что вытянулись по пояс. - Вот сколько этой лесинке? Ну, пусть сейчас уже лет пять наверное, пусть даже до 10 лет вырастет. Видишь, какая трава? Всё равно раз в десять лет у нас весенние пожары бывает проходят всю территорию заказника, и он сгорит. Лес сам восстанавливается, но пожары...

И ведь, понимаешь ты, что за лесопосадки платит-то государство. У нас в России — лесная отрасль дотационная, лес дельцы пилят, наживаются. Темнят ещё с бумагами бывает, оформляют как попало: выпилят сосну, а оформлют её как уборка. И вот вывозит убранный лес, а государство ему за это ещё и заплатит. Вот такие дела. Вон лесосека по горе, а она — Удыген-Синяя — родильный дом для изюбрей, лосей, и белка тут, и соболь, и рыси. На этой сопке когда рёв идёт изюбрей, драки такие случаются! А сейчас, наверное, и драться некому. Мне, как инспектору заказника, незаконно выпилили или законно — без разницы! Я зверям сказать не могу, вот, ребята, извините, подвиньтесь. Душа у меня болит, а толку мало. Сопочку выпилили, ключ выпилили, но всё им мало, и мало, и мало. Когда они напилятся — не знаю.

Сипло скрипит под сапогами волокуша, считать спиленные деревья — грустно.

Четвёртый год идёт перепрофилирование заказника в природный парк. Такой территорией управлять сложно, особенно когда на ней более 500 землепользователей: сельских поселений, крестьянско-фермерских хозяйств, арендаторов, связь, дорога. Самые крупные арендаторы — Мурсабаев и Сенотрусов. Вся территория у них «попилена на распил». Яблоновый хребет не дали, а Осиновый «уже весь порубленный». Хозяйственная деятельность, под которую отдаются земли заказника, понятие растяжимое: можно и охотиться, и лес пилить, и сено косить, и рыбу ловить — всё сюда относится. Но Евгений Алексеевич готов и с нею мириться — лишь бы не в промышленных масштабах.

- Разве можно водораздельную часть лесов отдавать под вырубку? Как так-то? В Советском Союзе не пилили ключи. Любую сопку возьми от вершины в радиусе ста метров — тоже не пилили. А сейчас всем наплевать. Вот Сенотрусов сейчас идёт по хребту между Туранкой и Зенками. Пусть живут тут люди, пусть строятся маленько, дети у них подрастают. Но когда лес рубят и в Китай отправляют с особо охраняемой природной территории, я смотреть не могу. Зачем тогда такой статус давали? Пилили б да пилили.

«Природоохранники» зато с особым тщанием следят за работой заказника. По закону, директор, её зам и инспектор исправно платят за негативное воздействие на окружающую среду, за дым из дома и бани.