Дым над водой Арахлея

По дороге на Арахлей дым от пожаров уже не просто забивает нос. Он пихает в него колючие пальцы, давит за горло и заставляет тереть глаза. В селе Иван-Озеро, где накануне сгорело 40 домов, к привычному уже аромату коптилки примешивается ощутимый запах злости. Сразу за знаком с названием села видны её причины.

Около руин толпятся мужики, помогая пожарным заливать тлеющие головёшки. Они как-то моментально бросают работу и рассказывают про пожар. Ресницы и брови у мужиков оплавлены, морщины забиты сажей, а в глубине покрасневших глаз плавает такое неподдельное горе.

«Начался пожар с того края, - один из селян машет рукой на северо-запад. - Пока там отстаивали, вернулись сюда, а тут уже всё сгорело. Да и были бы мы тут — не спасли. Верховой пошёл, ветер подул, и дома, как бумажки, вспыхнули».

Говорящих становится больше, и эмоции уже никто из них не сдерживает.

- Можно было начать пожоги, когда снег лежал в падях. Тут маленько бы сожгли, там маленько и огонь бы не так пошёл. А они ничего не сделали. С 2009 года этот природный парк делают, вот и сделали.

- Никто нигде не обжигал. Нас 1 апреля собрали и сказали — не дай бог кто сунется. Люди просили лесников — приезжайте, мы сами всё сделаем. Никто не приехал.

- Было 4-5 машин, но они не могли же разорваться. Спасибо пожарным из Шишкино — они приехали. Тут всё горело, а какое-то начальство начало их снимать. Генерал какой-то в «Крузаке» или «Патроле» с номером 511 на отца налетел. К ночи пригнали кучу машин, когда уже ничо не горело.

- Вот у мужика всё сгорело. И дом, и гараж. Он 67 лет это наживал. Там многодетные — у них и скот, и дом сгорел. Куда они теперь - нет же ни копейки за душой.

Хозяин сгоревшего дома присоединяется к разговору одним из последних. Он сух и деловит. Даёт рекомендации, как будто видит во мне, по крайней мере, главу села: «Надо, чтобы помогли руины эти разобрать, надо экскаватор, бульдозеры, грузовики. Мы на этом месте будем строиться — земля-то наша». Мужики вспоминают про работу и расходятся.

С многодетной семьёй мы сталкиваемся над телом мёртвой коровы. Хозяйка плачет и шепчет: «Зоря, телёнок, Зоря». Я не решаюсь лезть к ней с вопросами. Потом женщина словно просыпается и начинает перечислять: «Две стельные, бык. Хоть тёлочку соседи увели. Десять кур молодых в тепляке, да тут 15 старых. Картошка семенная». И снова отворачивается, пряча слёзы. Пока она молчит, я думаю, что скрывается за её словами. В сельском доме, где на счету каждый гвоздик, лишиться вот так — всего и сразу — очень страшно. Весенний день, который как известно, год кормит, большая семья будет встречать без инструмента, без грядок и даже без забора. Чего уже тут говорить про дом.

Хозяйка отходит и, видимо, пытается разговором бороться с шоком: «У нас по всей ограде стояли вёдра с водой. Увидели дым, выскочили, схватили их. Да где там. Стена огня. А у нас тут сено, да дрова. Всё бросили, успели документы схватить и убежали. Только паспорт муж в куртке оставил. Ребёнок — четыре года ему — испугался, сел и голову руками закрыл. Плачет. Едва убежали. Потом детей с невесткой беременной отправили в город на попутке, и сейчас связи нет — не знаем где они, у каких родственников».

Мирная беседа очень некстати выглядит посреди мёртвого огорода, где ещё дымятся тушки сгоревших заживо кур, а на месте теплицы оплывают потёки стекла. Если думать об этом, то можно быстро сойти с ума. Поэтому хозяйка рассказывает про сына. Он закончил кадетский класс и хотел поступать в военное училище в Благовещенск. Но родителей сократили с базы железной дороги — отца в марте 2014-го, мать спустя пять месяцев. Про это, наверное, тоже тяжело думать, но пожар в миллион раз страшнее.

Когда люди в Чите заканчивали понедельничный обед, огонь перемахнул через трассу и накинулся на тонкие лиственнички перед базами ГТРК «Чита» и религиозным лагерем «Еммануил». Деревья пострадали не так сильно — они хотя бы устояли, а на двух базах уцелели только дом и гараж. А ещё четверо сторожей да три собаки. Одна из них сошла с ума — если собаки на это способны — и с протяжным завыванием лает на дымящийся лес. У второго пса лаять нет никакого желания — он старательно зализывает обожжённые подушечки лап, горбя подпалённую спину.

Сторож с «телевизионной» базы ещё под сильным впечатлением. Он так нервно оглядывается по сторонам, что кажется — лес до сих пор пылает: «Я в окно выглянул. Гляжу — вроде дым. Пошёл до трассы, и буквально минуты — да даже там 15 секунд — на нас пошла волна. Хотели на озеро бежать, а с той стороны уже верховой. Заскочили домой переждать, да побоялись сгореть. Потом на ощупь гараж открыли, выгнали машину и уехали на Тасей. Через час вернулись — давай дом заливать. Отстояли. А тут уже сгорело всё».

На вопрос о пожарных он даже не отвечает. Зато его жена очень по-женски сокрушается по сгоревшему добру: «База хоть старенькая, но какая ни была. Люди отдыхали, и постель была и посуда. Тут только новое завезли — всё сгорело».

Из-под обрушившихся крыш темнеют окалиной панцирные сетки кроватей. Старые огнетушители, словно в насмешку, облизаны огнём. Место отдыха на это лето превратится в стройплощадку. На трёх соседних базах — полиции, нархоза и ООО «Основа» — такая же картина. Семейная пара, сторожившая уже неважно какую базу — везде одинаковые пепелища — гораздо злее оценивает всё и всех.

«Сюда выезжали 15 расчётов, потому что Иван-Озеро горело, - говорит сторож. - А потом загорелась Чита, и восемь развернулись. Сюда первые пожарные доехали только в 4 часа и отбили большой дом на базе Нархоза. А без пожарных машин тут делать нечего было. Да и с ними — тут порывы ветра были такие, что за секунды огонь с трассы долетел до нас. И с двух сторон схватил нас в кольцо. Мы не взяли ни документы, ничего. Только собак с цепей спустили и бегом на озеро. Потом на машине поехали в село — по пути забрали людей».

К разговору подключается его жена, и они, очень ловко дополняя друг друга фразами, выдвигают версию про намеренный поджог. С их слов, пал пришёл на Преображенку с кладбища, а не из леса. Точно также полыхнуло и около Иван-Озера, и около Арахлея. В то, что это произошло одновременно и случайно, они не верят.

«Все местные, в том числе и в администрации думают, что это поджог. Мы все выступили против создания парка, собрали подписи и вот таким образом нас решили выселить. Пожарные вчера сказали — если ночью Преображенка не сгорит, то считайте, что повезло. Сейчас местные там сидят на чемоданах, детей почти всех вывезли и с бочками воды караулят огонь. А техники, говорят, не хватает. А тут же сёла в 80 домов и один к другому. Пожар, да с ветром — нет деревни», - в два голоса рассуждают сторожа.

В Преображенке тоже хватает укоров к властям. У местных своя версия причины пожара, уничтожившего три дома и базу отдыха. Началось, говорят, от замыкания, а ветер доделал дело. На базе железной дороги претензий больше к пожарным. Они якобы принялись тушить участок экс-губернатора Равиля Гениатулина и, отстояв зимний дом, куда-то уехали. Сейчас на даче бывшего главы региона за опалённым профлистом виднеется труба летнего дома. Ущерб на базе несоизмеримо больше — в пепел превратились и дома, и баня, и забор.

К вечеру 14 апреля краевое правительство пообещало выплатить по 10 тысяч всем пострадавшим от пожаров, по 50 — тем, кто частично потерял имущество и по 100 — лишившимся домов. Губернатор Константин Ильковский с которым мы случайно встретились в селе Арахлей, дал понять, что надеяться на строительство новых домов людям не стоит. Хотя убирать пепелища, готовя их к продолжению жизни, по его словам, начнут едва ли на следующий день.

Однако вопрос выделения помощи губернатор ожидает решить быстро, ведь ситуацию с пожарами в Забайкалье держит на контроле президент Владимир Путин.

Погорельцам пока остаётся только верить во всемогущего президента, который очень умело играет роль защитника обездоленных. Эта вера, пожалуй, главное в сёлах, на которые последовательно свалилась безработица, кризис, задержка соцвыплат и пожары. Если же президент надежд не оправдает, то впору будет садиться и с подвыванием лаять на дымящийся лес.