«Я бы был не летчик, а болтун». Как военный 50 лет назад спас Читу от падения истребителя

50 лет назад весной военный Юрий Козловский совершил подвиг — спас Читу от падения истребителя. Он смог увести самолет и катапультировался в тайге, сломав обе ноги. Юрию повезло: за две сотни метров от земли катапультируются обычно насмерть. Три дня майор полз к людям. Описывающие его поступок авторы редко избегают аналогий с историей героя Алексея Маресьева. После ампутации ног он так же стремился вернуться в небо. И говорит, что почти любой летчик — такой.

В 2023 году Юрий Валентинович стал почетным гражданином Читы и героем «Народной премии CHITA.RU» и перед премией даже смог пролететь над городом на вертолёте и сесть в той точке, что катапультировался. Он рассказал в интервью нам о событиях полувековой давности.

Юрий Козловский провел половину зимы и март 1973 года в Забайкалье — с военной академией не получилось, служба в Германии завершилась, и его командировали в родные места, родился он в Дарасуне, который по старой памяти называет Ульзутуево. Он жил холостяком в полку, в трешку ему подселили трех летчиков, и как-то вечером во время застолья один из них, дублер, завел разговор о катапультировании. Начали прикидывать: в Забайкалье города и села друг от друга на приличном удалении в сотни километров — быстро их не преодолеть.

— Я ему говорю: ты упадешь и приземлишься куда-то ближе, но насколько ближе, неизвестно, может быть совсем рядом [с населенным пунктом]. Нужно, как катапультировался, идти: просто иди, иди столько, сколько сможешь идти, не сможешь идти — ползи, не ползешь — значит, кувыркайся. В итоге ты выползешь на какую-нибудь кошару или на геологов. Зимой вряд ли, конечно, на геологов выберешься, а на кошару точно можешь. Ты должен держаться, чтобы дать как можно больше времени поисковым бригадам тебя найти.

Его самого нашли на третьи сутки на дороге — Козловский прополз семь километров.

Он любит рассказывать про предчувствие: когда еще служил в Германии, то видел сон, как катапультировался ночью.

— Открывался парашют, и я просыпался. Что было дальше, не знаю. Такой же сон приснился, когда я приехал в Забайкалье. Один в один. Было ли это предчувствие — не знаю, но предупреждение наверняка. Но на мне это не отразилось. Я не думал, что так будет. Я тогда вообще шутил с техниками — мне нужно было подтвердить первый класс, а это надбавка к зарплате 15%: «Ну, все, полетел за цветным телевизором». Вот, слетал.

Свое геройство летчик считает банальной историей: вечером 27 марта отправился на доразведку погоды перед тренировочными полетами. Тогда он единственный из полка мог летать при облачности. Взял курс, пошел по маршруту, время вышло, и он начал разворачиваться обратно. Компас не работал.

— Я его согласовал, вроде встал — там такая кнопочка есть, его принудительно ставит на место. Развернулся кое-как, встал на новый курс — не знаю, правильно это было или неправильно. По крайней мере прибор показывал... Я вышел на второй поворот, но только по времени, потому что земли было не видно — не знал, куда. Хорошо, что работало радио. Я развернулся на аэродром, делаю контрольный запрос прибоя — это такая радиостанция, которая стоит на аэродроме и определяет курс на нее. Запрашиваю: «Я такой-то, дайте прибой». Они говорят — ваш курс такой-то, курс на точку. Смотрю, вроде все нормально. И когда я уже прошел точку начала снижения, у меня спрашивает штурман полка навигации: «У тебя как с навигационными приборами?»

Пилот ответил, что есть сомнения, хотя был уверен, что идет точно. Ему дали курс, Юрий несколько раз корректировал градус разворота и встал перпендикулярно линии маршрута. Радио работало с перебоями, радиокомпас из-за магнитной аномалии перестал. Козловский помнит тот день детально: как позже его перевели на руководителя полета, но он не смог запросить прибой и потерял связь с землей, а потом встал в вираж, зависнув на полчаса. Как воздушные массы все равно уносили его дальше от маршрута и он решил набрать безопасную высоту в четыре тысячи метров, чтобы не столкнуться ни с кем.

И вдруг услышал радио.

— Взлетел замкомандира полка Тульнов, подполковник. Я ему говорю: Марат, понимаешь, я нахожусь в воздухе. Куда меня завели? Я не знаю теперь, куда идти. Он связывается с руководителем полета: «Где у вас 015 [Козловский]?» Они отвечают: «На земле». «Ну как на земле? Я сейчас с ним в воздухе разговариваю». И вот тут поднялась у них... Что делать, не знает никто. Марат попросил меня включить SOS. А он был включен у меня, но его не видели. Тульнов спрашивает: «Ты еще кого-нибудь слышишь, кроме меня?»

Юрий ответил, что никого — «землю не слышу». Марат Тульнов попросил его запросить прибой, у Козловского не получилось, и тогда подполковник запросил сам: дали ответ несколько аэродромов. Козловскому скорректировали курс, и он пошел, пока не увидел, что топлива не осталось.

— Марат мне говорит: «Меняй курс». Я сделал крен и говорю: «У меня сейчас двигатель встал».

Тульнов сказал, что внизу город, и попросил летчика отходить.

— Козе понятно, отойду! — ответил Козловский.

Так Чита была спасена.

Пилот пообещал Марату Тульнову доложить, когда будет катапультироваться, и развернулся влево, уводя самолет от города — так было короче. Пока был в облаках, видел только очертания огней.

— Из облаков вышел, смотрю, — подо мной город, все нормально. Летел до тех пор, пока не кончились огни. Вот уже высоту 500 метров прошел и думаю — а что делать? Дальше 300 метров, 250... И тут смотрю — все, нет ничего, земля черная. Катапультировался.

Он сам расстегнул парашют, не дождавшись автоматики — целых четыре секунды. И думал, что это его спасло.

— А если с самолетом [падаешь] — там вообще ничего не будет, земля с керосином, и все.

«Открылся парашют, рывок, тут же удар о землю, открытый перелом». На часах было 21:43. Как только Юрий упал на землю, тут же вскочил и снова повалился из-за острой боли. Стал ощупывать ноги — штанины легкого комбинезона были липкие и мокрые — и дошел до стопы, которая свободно болталась. На следующий день он все рассмотрел: было видно рваные раны и кости.

— И не пойдешь, и не попрыгаешь.

Сознание Козловский от падения не терял. С собой у него была дымовая шашка и ножик. Он стал выползать из леса — без воды и еды. Утром первого дня он увидел вертолет, запустил шашку, но красно-желтый дым пилот не увидел. Больше никто не появлялся. Он смог добраться до шоссе, которое ремонтировалось — от места падения до трассы было около семи километров. На дорогу нужно было выбраться по гравийной насыпи. Юрий из последних сил взобрался на нее и потерял сознание. К моменту, когда его обнаружили военные, пилота уже перестали искать с воздуха и организовывали наземные поиски.

— У меня двоюродный племянник живет в Нижнем Новгороде, и у него есть друг, который был тогда тут. Когда узнал, что я — двоюродный дядя, говорит: «Слушай, я в Чите служил в это время, и нас как раз подняли искать летчика Козловского. Мы уже собрались, все построились, а нам говорят: "Все, нашли"».

В реанимации он пролежал до начала мая — 3 числа, говорит, выпал снег. А 10 мая его увезли в Ленинград в кировскую медакадемию. В Чите Юрию Козловскому успели сделать две операции: сначала останавливали внутриполостное кровотечение, а затем провели ампутацию. Доктор Василий Галкин перед отсечением пришел и сказал: «Юра, у тебя сейчас влажная гангрена началась, есть только час времени — ты должен дать согласие. Через час или мы ноги отнимаем, или же ты погибаешь». В Забайкалье уже летел полковник Орлов, которого летчик ждал — чтобы вместе с ним после осмотра принять решение. Галкин согласился ждать час.

— Он мне стал доказывать, что никакой чувствительности ног нет. Положил мне подушку, чтобы я не видел свои ноги и стал загонять иглы под ногти. Спрашивает: «Чувствуешь?» Я говорю: «Нет». А потом: «А какой палец?» Пальцы-то я все назвал точно, какие он колол. А он ответил, что это интуиция и на самом деле они уже потеряли всю чувствительность.

Хирург Орлов задержался в Новосибирске из-за непогоды, дожидаться его не стали. А когда прилетел, успокоил Козловского тем, что читинские врачи все сделали правильно. На первой перевязке летчику снова подкладывали подушку, чтобы он не видел ноги — медсестра, которая помогала, упала в обморок.

— Вот такой видок был у моих ног. <...> Операция прошла блестяще.

Для 80-летнего жителя Москвы, пережившего за последние два года удаление почки и ковид, Юрий Валентинович прекрасно себя чувствует — велика вероятность, что во многом благодаря Надежде. Жена везде его сопровождает, и в Читу прилетела тоже. Надя таскает чемоданчик и организовывает в аэропорту лифт с трансфером до самолета, и смотрит внимательно на порожки, чтобы муж не запнулся — с протезов можно и навернуться. Оба красивые. Есть люди, черты которых старость участливо не трогает. Абсолютно бессильна старость перед их советской закалкой.

В те три дня он ни разу не подумал перестать бороться.

— Нет. Такого не может быть.

И когда речь заходит о мысли, которая держала, он вспоминает разговор про катапультирование.

— Главное было — не опозориться перед друзьями. Вот эту идею, которую я высказал тому молодому летчику, она жила и во мне всегда. Если бы я эти слова не подтверждал своими действиями, то мне была бы грош цена. То есть я бы был не летчик, в общем, а болтун. Не хотелось быть болтуном.

Что могло случиться с городом, если бы Козловский не смог увести истребитель? Все, что угодно — самолет «мог упасть на стадион или между домами». От огней Читы Юрий Валентинович улетал в сторону леса не на Су, как пишут везде уже не первый год, а на МиГ-17. Когда-то от этих истребителей — при Никите Хрущеве — хотели отказаться. Хрущев, говорит Козловский, не понимал военной авиации.

Героический поступок военного летчика сопровождали не только сны, но и совпадения. Он катапультировался ровно через пять лет после трагической гибели Юрия Гагарина — космонавт погиб во время тренировочного полета 27 марта 1968 года и катапультировался в то же время, что и Козловский. Только Юрий Валентинович выжил, хотя вообще-то готовился умереть.

— Каждый летчик к этому готов — в первый раз, когда он пришел летать, он уже понимает, что если с ним что-то случится, если это случится над городом, то нет другого выхода. Его просто нет. И когда [в такой ситуации] командуют — «немедленно катапультируйся», каждый летчик понимает, что это безнадежно.

После ампутации с небом завязать не было никакой возможности, потому что тянуло обратно.

— Я не знал, как пробраться мне в авиацию. Как комиссию пройти? И никто со мной летать не будет.

Но в итоге он и прыгал с парашютом, и летал — сдал экзамены и стал командиром воздушного судна Як-18Т, и даже после всех своих последних операций пролетел над Читой вторым пилотом. Он 45 минут вместе с женой Надей провел над городом, который когда-то спас, и как хотел, слетал посмотреть на место, где его нашли: дорога так и осталась, а вместо тайги выросло село.

Все 50 лет этот поступок его не отпускает: о втором Маресьеве рассказывали на страницах газет и в передачах, его часто зовут выступать, и вот на каждой из таких встреч он не нарочно рекламирует небо — потому что за эти 50 лет оно его тоже никуда не отпустило. И на вопрос, почему он когда-то решил стать летчиком, у него ответ простой: «Летчиком все хотят стать».

— Я тут как-то в школе был в Жуковском, там аэродром летчиков-испытателей. А я вот как раз в этом городке был летчиком-испытателем. И перед началом беседы я спрашиваю: «Кто хочет стать летчиком?» Ну, где-то человек 5-6 подняли руки... Я говорю: «Девочек почему-то нет. Уже сейчас девочки могут летать, их даже в летное училище принимают». А потом, когда уже беседа у нас закончилась, классный руководитель говорит: «Ребята, скажите, кто хочет стать летчиком». Все подняли руки. Вот — вопрос как бы исчерпан. Летчиком хотят стать все.