Андрей Гурулёв: Давайте прекратим латать эти ЧС

Для февральских назначений в правительстве Забайкальского края образца начала 2019 года он поначалу стал едва ли не секретной персоной: пресс-служба то опровергала его назначение, то через 2 недели рассылала сообщения об обратном. Первое большое интервью в новой должности зампреда правительства края по ГО и ЧС Андрей Гурулёв начал, пожимая руку у входа в свой кабинет, минута в минуту с тем, как договаривались раньше. «На работу во сколько приходите?» —«В половине девятого где-то». Смотрит прямо, редко обедает, но если идёт, то забирает с собой своих секретарей: «Девчонки худенькие, им надо».

— Говорят, вы можете крепким словцом приправить, если нужно.

— Всякое бывает.

— На что в работе больше опираетесь? В детали вникаете или на результат внимание обращаете?

— Какая разница, во что мы будем вникать. Главное — это конечный результат. А вот как к нему прийти, должен чётко понимать каждый: вникать в детали, не вникать в детали, планировать или спонтанно работать. Ну или в распорядительном порядке. Главное - по месту и времени выдать тот результат, который необходим, ведь самое важное в нашей деятельности — выполнение тех задач, которые ставятся. Есть оценка «выполнено» и «не выполнено», промежуточных вариантов нет. Если мы так будем работать, тогда будем достойно выглядеть, и всё будет предельно понятно.

— Сколько должен работать ответственный за работу во время ЧС, чтобы в крае ЧС не было?

— Надо понимать, что от руководителя ЧС в крае постольку-поскольку зависит. Это общая задача. Если котельная встанет - это минтер, если ГТС (гидротехническое сооружение - Ю. С.) прорвёт - это минприроды, и так далее. Каждое министерство или ведомство имеет в своих задачах те, которые предотвращают само появление ЧС. Всегда проще предотвратить, чем потом уверенно их устранять.

А сколько должен работать… здесь нет критериев. Вообще, есть Трудовой кодекс, в котором написано, сколько нужно работать, но если случилась беда, здесь, я думаю, никакого временного графика или других критериев быть не может. Нужен конечный результат по устранению.

— Часто ездите по районам?

— Часто. Я только что вернулся из Борзи и Балея, в субботу я буду в Приаргунске. В принципе, это стандарт. Здесь дело не в этом. Может быть, я всю неделю буду в районах, а следующую неделю на месте. Всё зависит от того графика и мероприятий, которые проводятся.

В районах для меня бывать важно. Мы можем какие угодно постановления принимать, говорить какие угодно умные мысли, но мы должны чётко понимать, как дошло до человека внизу, в Ононском, в Балейском, Борзинском, Приаргунском - любом районе, и посмотреть, как это постановление, которое ты принял, работает именно на этом человеке. Если работает, значит вся работа здесь была достойная, если там ничего не случилось, то толку от такой работы нет.

— Кого наказываете за невыполнение работы: того, кто внизу или его руководителя?

— Я откровенно-то практически вообще никого не наказываю, я и так заставлю выполнить задачу.

— Как заставляете?

— Есть такое слово «воля». Самое главное качество руководителя - это не бояться принять решение и умение навязать свою волю подчинённому. Причём, если вы думаете, что мы всё делаем спонтанно — нет, мы всё просчитываем. Никогда в одно лицо решение не принимается, это ещё военная практика.

— Она вам сильно помогает?

— Да, сильно. Всё-таки у меня образование управленца.

— Вы сейчас кто больше: специалист государственного управления или военный на государственной должности?

— С военным мы уже расстались. Нужно было поставить точку - мы её поставили.

— Всегда так в жизни точки ставите?

— От того, что накоплено годами и определено опытом, никуда не денешься. Почему-то у гражданских существует [миф], что мы умеем только воевать, а ведь мы руководим коллективом, и 70% времени уходит на хозяйственную деятельность: те же финансы, тот же 44-й федеральный закон (о госзакупках), всё остальное. Поэтому для меня тут новое - чисто отношение, которое касается гражданского законодательства. Если что-то не понимаю, вызываю своих помощников и юристов, они мне подсказывают.

Второе - это то, что нужно слушать своих подчинённых, когда ставишь задачу, и это решение должно быть обоснованным. Не просто так «пол, палец, потолок, мне так захотелось».

Своё решение надо сначала продумать. Есть решения, которые продавливаются моментально, в режиме чрезвычайной ситуации, когда нельзя долго сидеть рассусоливать. По разрешению того или иного ЧС есть, в принципе, стандартные заготовки, но есть особенности, которые приходится решать на месте, моментально. Потому что это спасает жизнь людей.

— Опыт по работе в ЧС, который был наработан в крае до вас, насколько успешный?

— Давайте не будем давать оценок предшественникам. У нас в армии принято, как о покойниках: либо хорошо, либо ничего. Есть проблемы по ЧС, которые накоплены годами, и дело не в том, что наши предшественники не хотели их решать. Скорее всего, у них не было такой возможности.

Первое моё главное убеждение: ту пожарную охрану, которая существовала ещё при союзном государстве, к сожалению, развалили на несколько частей. Мне до сих пор никто не может толком объяснить, почему у нас 44 пожарных части МЧС и 70 с лишним - «Забайкалпожспаса», причём руководство там одно, тут - другое, а пожары везде одинаковые, правда?

У нас МЧС с «Забайкалпожспасом» не имеют права тушить лесные пожары [если они не около населённых пунктов]. Нам что, нужно дождаться, пока пожар придёт в село? Там, где беда случилась, там всё нужно решать совместно, нужно навалиться. Проще огонь не подпустить к селу, чем потом бульдозером дома сгоревшие сносить.

У нас проблема сейчас громадная с гидротехническими сооружениями - я могу перечислять очень много. Это накопилось, и сейчас надо как-то решать.

Сейчас 42 бесхозных гидротехнических сооружения, которые нужно принять на баланс. Муниципалы говорят: «Я его приму на баланс, ко мне сразу Ростехнадзор придёт, скажет: «Устраняй нарушения». А у меня ни копейки денег нет».

Я говорю: «Ребят, давайте проблемы решать постепенно, давайте в бюджет 2020 года закладывать и понимать, где мы возьмём деньги, какую сумму, потому что муниципалы это не потянут». Это уже предельно понятно и видно. Если к этому вопросу настойчиво не подходить, проблема не решится. Есть такое понятие «продавить вопрос».

Вот вы говорите, как продавить? Да вот так вот (показывает кулак) всех зажать и сказать: «Вот ты - берёшь, ты деньги выделяешь, берём бюджет и понимаем, как получается». Не получается - давайте докладывать в Москву. У нас есть курирующий орган, Министерство развития Дальнего Востока и Арктики. У нас есть полпредство. Давайте обозначать, что нам нужно, потому что мы должны эту проблему решить и продавить.

Сейчас занимаемся ликвидацией ЧС, которая произошла 19 апреля этого года. Там проблем выше крыши. Да, мы дали людям деньги. Да, мы заплатили по 10, 50, 100 тысяч. Но я вчера был в районах. Мне говорят: «У нас дом остался, а всё во дворе сгорело. Почему нам не заплатили». Спрашиваю, почему. Вчера в Балее вызвал комиссию, говорю: «Ребята, проведите объективную комиссию. Если люди пострадали, почему мы это скрываем-то? Положено 50 тысяч за утрату имущества - заплатите».

Коли сейчас мы это дело прохлопали, то давайте - быстро в суд, потом сюда, мы деньги заплатим. Есть у нас проблема неповоротливости ещё немножко на местах.

— Что в Балее говорят? Они ж не просто так сидели наверняка.

— Там говорят, что сначала была одна методика оценки, потом другая. По сути, это бюрократия и боязнь принять ответственность, откровенно скажу. Ну если сгорело два сарая и курятник, это что, не ущерб? Ущерб! Будь здоров - отдай людям. У нас немножко подталкивать надо.

— В какой момент 19 апреля вы поняли, что это не просто пожары, а ЧС?

— Когда загорелась Усть-Ималка. Причём мы узнали поздно, связи же не было. Когда пошёл степной пожар, вся сотовая связь вылетела, и люди откровенно-то не могли даже вовремя предупредить о том, что загорелось. Это самый сильный пожар, который был, наверное, потому что сгоревший Тасырхой - всё-таки небольшая деревушка. Шара тоже погорела выборочно.

Я был в Шаре, так и не понял, как оно пролетело: ряд домов стоит, ряд не стоит. В Унде разговаривал с главой поселения, сейчас там идут разбирательства, в том числе уголовное дело. Понимаю, что на Тасырхой огонь пришёл из степи. Понимаю, что на Усть-Ималку пожар пришёл с Монголии, это официально зафиксировано. Но я не понимаю, почему Унда сгорела. То есть, по сути они сами себя спалили: у них пожар ни с леса не пришёл, ни со степи. Поэтому друг мой, ты, как глава поселения, будь добр отвечать.

Мне говорят, что никто не хочет идти в главы поселений. Дорогие мои, Унда очень достойно выглядит по сравнению с другими деревнями: крепкая, ухоженная, не бедная.

— То есть, вопрос в подходе руководителя?

— Конечно. Но Гальченко (глава Балейского района Сергей Гальченко — Ю. С.)нужно отдать должное, он старается. Где-то у него, может быть, ошибки есть, но не ошибается тот, кто не работает. Я ему благодарен за то, что он делает и, в принципе, он достойно сработал по всем моментам.

Только ли пожары у нас являются проблемными моментами? Да у нас всё проблемным является. Вот котельная в Ясной. Ясная близка мне, потому что я там когда-то служил. Ко мне сейчас приехал глава посёлка и говорит: беда, крыши посдувало — ни много ни мало, на 7 миллионов. Конечно, посёлок не в том виде, что был при вояках, но посёлок живой. Сейчас дождь пойдёт - крыши протекут. Дальше полезли - там ещё хуже: 3 года назад построили котельную, все котлы из строя вышли. Сейчас минтер спрашиваю, кто строил. Ну как обычно: тех, кто строил, уже с собаками не найдёшь. Делали всё на скорую руку.

Давайте прекратим латать эти ЧС. Получается, у нас вся подготовка к зиме по отоплению заключается в том, что: о, там три котла прорвало! Возьмём Жирекен: там стоит котельная, которая топила весь комбинат. Она там на кой нужна? Давайте экономически обоснуем, что нужно поставить небольшую котельную на жилые дома, а эту не эксплуатировать. Мы 70 миллионов тратим на водовод в Жирекене. Он был сделан для того, чтобы добывать руду: там промывка шла. Давайте сделаем нормальный водовод и обеспечим людей водой. Спрашиваю, за сколько отобьётся проект. Мне говорят, три года.

Хорошо, всё сразу мы не схватим. Давайте возьмём основные точки, чтоб потом лет на 10 про них забыть. А так мы бегаем в режиме «туда-сюда», а толку нет, дырки латаем, а нам надо уже созидать и сделать план на край. Нужно найти критические точки, навалиться на них, их закрыть и так потом идти: одну точку закрыли, перешли к другой. Если этого не сделать, так и будем дальше латать.

С теми же мостами: нам федерация ещё 600 миллионов недодала по ЧC по прошлогоднему паводку. Из них, по-моему, 546 миллионов - на дороги и мосты, которые размыло. Сейчас в Шилке деньги дали, один мост сдали, второй доделывают. Приятно. Что-то, значит, сделали.

— Вы говорите: «Москва недодала». Она объясняет, почему не перечисляют?

— Здесь мы сами виноваты. Куй железо, пока горячо, помните, да? Случилось ЧС, надо было сразу деньги забирать и сразу приступать к строительству. Понятно, что у Каштакского моста дорогое техническое строительство, там нужна новая проектно-сметная документация и необходимый цикл работ. Остальное надо было забирать.

Деньги прошлогоднего бюджета мы не освоили, они перешли на этот год. Поэтому получается задержка.

— Вы в Забайкалье человек не новый. Как ваша семья связана с регионом?

— Ну как связана… Мой род из Читы. Все старики похоронены на верхнем кладбище. Правда, дед в Улан-Удэ похоронен, потому что поехал к сестре в гости, бабушка - в Благовещенске. Гурулёв Василий Кириллович и Ирина Прокопьевна.

А батя родился здесь. Где гостиница «Ингода» и драмтеатр, раньше барак стоял в военное время. Родился он 7 августа 1941 года, когда только Великая Отечественная война началась. Дед ушёл на фронт, служил в политотделе, причём я до сих пор толком не могу раскопать, где и почему, потому что он в своё время на 9 лет был репрессирован по сталинской статье, потом реабилитирован. И все данные, к сожалению, утрачены.

Батя закончил здесь семилетку, работал слесарем на паровозоремонтном заводе, ныне тепловозоремонтный завод. Окончил вечернюю школу, и когда деда реабилитировали, подал заявление в военное училище.

Его старший брат до того учился в лётном училище, и, когда деда посадили, его выгнали из училища. Надо было или отречься от отца, - он не отрёкся, - и его выгнали. Борис Васильевич окончил наш институт инженеров железнодорожного транспорта и долгое время работал на станции Отпор, ныне Забайкальск, а потом уехал в Благовещенск - вот почему бабушка там похоронена.

Батя поступил в Омское танко-техническое училище, которое окончил, потом служил в Подмосковье в Алабино, потом поступил в академию бронетанковых войск и в 1970 году после академии приехал сюда.

Здесь служил сначала на Каштаке, потом в штабе тогда ещё Забайкальского военного округа, а потом служил до 1977 года в брежневском полку в Песчанке. Поэтому я хоть и родился в Москве, но меня сюда привезли, когда я ещё под стол пешком ходил сопливым, и первым местом нашего жительства был дом моего дядьки на Острове. Мой троюродный брат Михаил Константинович - начальник Службы единого заказчика. Мишка был постарше меня, я его с тех пор помню, меня там ещё на горшок сажали, я извиняюсь.

Притащили туда, и я там жил. Потом родственники нам дали пожить в квартире на улице Кирова, где Сосновый Бор, дома-трёхэтажки стоят. Мы жили на втором этаже в однокомнатной квартире, а потом уже отцу от армии выделили квартиру №62 в доме №5 по улице Бабушкина. Это около кукольного театра. Я сейчас живу там рядом просто потому, что я там вырос и я хочу там жить.

Я помню Читу ещё ту, 70-х годов. В основном деревянную, конечно. Первая девятиэтажка была построена в городе возле кукольного театра, дома все были маленькие. Улица Бабушкина ещё была грунтовой, все по Чкалова ездили. Потом нынешнее ТГК-14 - тогда оно ещё так не называлось - кинуло от городской районной электростанции по всей Бабушкина трубы, которые до сих пор латают, был 1973-й или 1974 год. Улица Бабушкина с тех пор такая. Камень, который там уложен, клали зэки, рядом с которыми стояли мужики с охраны. Я пацаном был, мы им сигареты таскали.

Всё было деревянное. При мне троллейбус пустили в Сосновый Бор, тогда ещё автобусы ходили, копейка туда ездила, единица, и то редко. Это счастливые, приятные воспоминания.

Отец с тех пор где только не служил. Закончил службу в Самаре, сейчас ему 78 лет, он с 1996 года военный пенсионер. До сих пор работает на заводе «Самаравиагаз» исполнительным директором. Если я командир или управленец, то он чистый технарь. У него голова очень сильно соображает особенно в вопросах новаций, технических решений.

Я окончил московское училище, потом служил в Куйбышеве, в Самаре, потом в Германии. Поступил в Военную академию Фрунзе, и уже после неё я сам напросился в Забайкалье. У нас, у военных, чтобы продвинуться по службе, нужно побывать везде. Это нормальная практика, потому что ты должен понимать каждый театр военных действий.

— По стране покататься надо?

— Не только. Можно и не по стране покататься. Я просился, чтобы в Забайкалье меня отправили в нормальную часть, где не только техника на хранении стоит, но чтобы и люди были, и боевой подготовкой занимались. Меня отправили в Даурию в 2000 году, был там начальником штаба 382-го Порт-Артурского знаменитого полка, потом перешёл в Борзю, там 2,5 года начальник штаба, командир полка. До сих пор в Борзю приезжаю, люди встречают — приятно. И ещё 2 года в Ясной начальником штаба дивизии. Ну, потом ещё 8 лет: на Маньчжурке 5,5 и 2,5 года в Кяхте на границе с Монголей.

Я нисколько не жалею. Это самые золотые годы были: от 30 до 40, когда уже мозги есть, а ещё ничего не болит. Я их провёл в Забайкалье. Я служил, жена работала учителем истории в школе в Даурии, потом в 43-й школе в Борзе, которую сейчас реконструируют. В Ясной в школе работала. Потом родила третьего, я её в Кяхте забрал и на этом работа у неё закончилась. Трое, говорю, вот и воспитывай.

Из Забайкалья ушёл в Академию Генерального штаба, а остальное время отдал Кавказу.

— Вариант стать не военным был? Юристом, например.

— Я вырос в гарнизонах. Из меня юрист… У меня юрист младший брат, и для этого, наверное, надо иметь способности.

— Когда мне жена говорит: «Давай среднего сына сделаем юристом, будет работать в прокуратуре», я говорю: «Не-не-не, стоять. Этого не надо». А сын, как ни странно, захотел стать медиком. Я поначалу опешил, потому что у нас в роду вообще никого медиков-то нет. Ну даже близко никого! Уже закончил 5-й курс Санкт-Петербургской медицинской академии, остался год учиться, и пойдёт служить в войска. Сначала будет врачом общей практики, после этого в войсках не менее 2 лет, а после этого они возвращаются и ещё 2 года, по-моему, специализация. Вроде говорит, что будет хирургом.

Я, честно говоря, детей никогда не рихтовал в этом вопросе, куда хотели, туда и шли. Потому что бог его знает. Для меня, к примеру, выбора не было не потому, что мне кто-то рамки ставил, а я рос среди солдат и техники, мотался по гарнизонам.

Средний сын тоже со мной по гарнизонам промотался, а младший, как обычно, разгильдяй, самый любимый. Он отца уже помнит только генералом, потому что ему на данном этапе всего 12 лет, он закончил 5-й класс. Может быть, другие мысли будут, но пока хочет быть лётчиком. Причём, когда в самолёте хорошо колбасит — все трясутся, а он улыбается, ему это нравится — воздух чувствует. Лётчики мне говорили: «Если пацан чувствует воздух — будет летать». Я его не подталкиваю в этом, просто где-то помогаю.

Даже когда летал в военные командировки, брал его с собой, чтобы он смотрел, как служба идёт.

— С какого возраста брали?

— Да как с горшка встал.

— Жена не говорила: «Не пущу»?

— У жён не принято сильно разговаривать. Что сказали — то и делают.

— Сурово.

— В каждой шутке есть доля шутки (смеётся) но, честно-то говоря, пацан есть пацан. Он должен видеть мужскую работу. Для меня это очень важно, чтобы он вырос настоящим мужиком. Будет он лётчиком или нет — время покажет. Но то, что у меня не будет юристов или экономистов — это по факту, это не наше.

— Кто и когда вас позвал работать в правительство Забайкальского края?

— Девятого января этого года мне поступил звонок от временно исполняющего обязанности губернатора Забайкальского края Александра Осипова. Он предложил встречу, но я не мог — ехал на машине из Москвы в Ростов, уже рассчитывался по службе. От Москвы 700 с лишним километров. Сказал, что могу развернуться, но это будет примерно 8-10 часов. Он говорит: «Нет, я улетаю».

Мне было, где работать, я понимал, кем я буду дальше. Думал, если будут предлагать что-то неинтересное, например, мобилизационную работу - это не моё. Когда встретились, он чётко предложил два направления: минприроды и чрезвычайные ситуации. Ситуацию в Забайкалье я знал. Я согласился. Приехал домой, сказал жене собирать манатки. А я тут впервые за всю свою службу получил квартиру. Она мне: «Я только думала, что мы наконец-то обоснуемся, впервые будем жить в своей квартире. А тебя опять чёрт куда-то несёт». Я ей сказал: «Задачу свою знаешь, как собираться, тоже умеешь. Давай».

Не впервой. Это был 19-й переезд.

— У неё ангельское терпение.

— У меня золотая жена. Она ещё меня терпит, я ж тоже вредный (хохочет). Все мужики со своими заскоками. Я билеты купил, 13-го вместе с младшим приезжают. Без семьи куда? Я впервые в жизни столько живу без семьи, почти полгода, если не брать командировки. А так у нас всегда принцип был: «Куда собака, туда и хвост». Брали и ехали вместе.

Семья - это главное в жизни. Можно достичь каких угодно высот, но с собой всё не унесёшь. А что останется? Останутся дети. И это главное. Это твой капитал. Это то, что ты за жизнь наработал.

— Вы строгий отец?

— Я, наверное, разгильдяй. Чтоб быть строгим, надо на кого-то ругаться, а так как меня дома не бывает, ругаться не получается. Приезжаю раз в месяц, я детей месяц не видел, на работе-то нагавкался, и дома ещё не хватало. Лучше пойду обниму, на душе приятнее. Во-вторых, строгость-то, она в чём заключается? Говорят, детей надо воспитывать. Да не надо их воспитывать, дети будут делать то, что делаешь ты. Ни больше, ни меньше. А нотации читать — толку не будет.

— Что сейчас в работе даётся легко, а что - не очень?

— Не сказал бы, что что-то легко или сложно. Самое главное - это переломить отношение к делу. У чиновника после получения задачи должно быть не желание от неё отмазаться, а желание найти её решения и выполнить её в установленные сроки.

Не только у нас, а везде у чиновничьего аппарата - только бы красиво отписаться. А нам надо делать дело, а вот эта ломка где-то, может быть, жёсткая, где-то - не жёсткая… Ну, приходится заставлять выполнять свои обязанности, потому что уговорами здесь не поможешь, честно говоря, люди должны понимать с полуслова.

У нас в правительстве много толковых, умных людей, которым говоришь, и они тебе ещё выкатывают варианты принятия решений. Но есть немного инертные, которых нужно немножко подтолкнуть. Самое главное - всех нацелить на выполнение задачи. Это самое тяжёлое ежедневно, ежечасно.

Я в принципе никогда не прохожу мимо, даже если иду просто по улице. Если не нравится - быстренько вытащу главу города не потому, что мне не нравится, а потому, что надо что-то сделать.

Мы сейчас говорим про этот мусор, который, честно говоря, вот где сидит. На весь мусор в крае денег не хватит, но давайте возьмём Читу и Читинский район. Поймём, как это сделать, до конца вычистим. Сапожников с Кефером, плюются, конечно, от меня, но я их заставил сделать каждый квартал картами, каждую помойку нанести, чтоб там был каждый контейнер и данные, какая организация его поставит. Я по этим помойкам железно поеду.

Вот что было до этого? Они 2 миллиона загнали, свалку убрали, а контейнеры не поставили - там опять навалили. То есть мы деньги пустили в воздух. Этого нельзя делать.

Есть тут ещё один момент. Они [власти Читы] говорят: «Как мы будем контролировать, у нас на всех не хватит». А на всех и не надо. Берите «ЗабРу», «Чита.Ру», берите этих деятелей. Выцепляйте, показывайте, рассказывайте. Только так, никак по-другому. Сейчас заставим делать, не переживайте. Будет, будет потихонечку.

— В 2013 году в вашем отношении и отношении Николая Переслегина возбуждали уголовные дела. Что там было?

— Вообще комментировать уголовные дела, наверное, должны в Следственном комитете.

— Оно же вас касалось.

— Конечно, касалось. На меня в 2013 году дело возбудили и так же радостно в 2014-м закрыли по отсутствию состава преступления. Причём закрыли на всех, в том числе и на Переслегина. Что прокомментировать? Они мне вменяли, что у меня было пособничество с комдивом в том, что у него в Тверской области его адъютант с бойцом были на даче. Мы служили в это время в Ясной. Теперь расскажите мне, как в 2005 году при отсутствии мобильной связи и всего остального мы могли проконтролировать, куда он забрал своего бойца с прапорщиком. На этом спокойно настояли, и это дело ушло. Причём сейчас, наверное, и комментировать некому, потому что всех, кто непосредственно вёл это дело, никого в следственных органах нет.

— Почему?

—Не знаю. Так получилось.

— Сами ушли?

— Наверное.

— Что поменяли в Забайкальском крае, когда приступили к работе с ЧС?

— Поменяли, самое главное, меру ответственности. Сказать, что мы сделали революцию, было бы неправдой; мы только к ней подходим. Причём не хотим рубить с плеча, потому что это судьбы, люди и всё остальное. Неправдой было бы говорить, что такие сильно умные пришли, а до этого тут никто ничего не делал.

В чём проблемы? Первое. В рамках ЧС мы с губернатором выработали единый подход ко всему этому делу. У нас куча проблем к оповещению - у нас же куча сёл, где ни мобильной связи, ничего.

— Ну у нас при любом крупном мероприятии на площади Ленина в Чите связь не работает.

— Сейчас об этой проблеме доложили Юрию Трутневу (полномочный представитель президента в Дальневосточном федеральном округе - ред.), проведено несколько совещаний с участием представителей мобильных операторов. Итоговая тема будет чуть позже. Уже они [операторы] усиленно бегают по нашему краю, во всяком случае по Борзе: прискакали, посмотрели, и тема будет расширяться.

Но нам-то надо обеспечить всё. Посмотрели сейчас систему оповещения новую. Дорого, мы её не потянем. Там под миллиард [рублей] почти что. Это раз. Второе: кто её будет эксплуатировать? Ну поставим мы её в самое дальнее село Александрово-Заводского района. Там тупо радиостанция и батарейка. Их кому отдать?

— Глава поселения не примет что ли?

— Может быть, и примет, но это нужно контролировать, чтоб работало. Эксплуатация этой системы встанет в серьёзные деньги.

Скорее всего, здесь нужно подходить комплексно: сделать устойчивую мобильную связь, понять, какие регионы она в итоге покроет. Про те, которые не покроет, уже будет думать, как обеспечить системой оповещения. Схему Кургузкин (глава департамента ГО и ЧС Забайкальского края Фёдор Кургузкин - Ю. С.) разрабатывает, но мы ещё не знаем решения мобильников (мобильных операторов). Отсюда будет уже итог уже и в деньгах, и в сроках, и во всём остальном. Немного осталось. Думаю, через месяц уже будем понимать.

— Помимо оповещения, что-то уже поменялось в работе с ЧС?

— Поменялось. В указе [президента] прописано: усилить прикрытие Забайкальского края. В рамках этого мы подали заявку в МЧС на развёртывание 40 пожарных частей. Сейчас по этому вопросу работаем с минфином, но ждём, пока МЧС проведёт с минфином совещание. Сорок частей мы одномоментно не поставим: расходы большие, и строительной организации не будет, чтобы их одномоментно воткнуть. Это 2020-2022 годы. После этого останется где-то 10% неприкрытых населённых пунктов, но это дальние.

По ним сейчас пытаемся внести закон о добровольных пожарных дружинах. В чём казус получается: эти дружины должны быть добровольными, туда никто дубиной не загоняет. А кто её должен обеспечивать? Глава поселения не имеет права, потому что они добровольные и должны обеспечивать сами себя. А кто у нас в деревне это будет делать? Ему нужна бочка с водой, помпа, рюкзак, ранцевый огнетушитель. Этого же ничего нет.

В отдалённых сёлах у нас люди в дружины сами идут, потому что понимают, что с огнём нужно как-то бороться. То есть, под это им нужно что-то давать, а не так, чтоб как раньше, с мётлами бегали. Правда, и сейчас бегают уверенно.

Мы уже закупали ранцы и раздал их море, но нам нужна законодательная база. Губернатор сейчас продавливает, чтобы у нас главы районов и главы поселений головой отвечали за добровольные пожарные дружины. Это великое подспорье. Для пожарных норматив - 20 минут. Пока машина доедет, добровольные пожарные уже потушат. Если не потушат, то через 20 минут там тушить, скорее всего, будет уже нечего. На ДПД у нас не то что очень большие надежды, но мы к ним будем очень сильно идти.

— Вам не кажется, что минус ДПД именно в их добровольности: хочу - пойду тушить, не хочу - не пойду. И с меня никто ничего не спросит.

- Вы знаете, если село единое, то это даже не по-нашему, не по-гурански. У нас всегда с бедой справлялись коллективно. Устанавливать законодательные рамки про то, куда бежать, было бы навязчиво. С другой стороны, если мы тушим леса вместе с КГСАУ «Забайкаллесхоз», то я, мягко говоря, заставляю заключать индивидуальные договоры с КГСАУ. Им за это производится оплата.

— С каждым сотрудником?

— С каждым. Потому что мы раньше заключали через поселения, но нам поотменяли постановления по созданию добровольных пожарных дружин. Нам пришлось откатывать это дело назад, и заключать индивидуально с каждым.

Но сейчас и в КГСАУ будет реформа. Мы будем проводить реформирование этой организации, потому что в этом виде, до которого её сейчас довели, она - просто банкрот.

— Какой вы её видите?

— Мы видим 14 независимых автономных предприятий. Мы проехали в Бурятию, проехали в Амурскую область посмотреть, как всё это выглядит. В принципе, всё это было, потом отобрали все финансовые инструменты, сделали не автономные участки, а централизованные, все финансы свели сюда (в Читу - Ю. С.). Сказали им: получайте свою минималку и на этом будьте здоровые. У людей сразу отбилось желание что-то делать по той простой причине, что что ты сидишь, в потолок плюёшь, что ты жизнью рискуешь - всё одинаково, а так быть не должно.

У этих 14 предприятий будет госзадание: лесные дороги, санитарные рубки, - деньги за это государственные поступают, но поступают по актам выполненных работ. То есть, ты отработал, выполнил санитарные рубки, пробил дороги, потом мы акт отправляем в Москву, у нас их проверяют и оплачивают. Там много не заработаешь, по госзаданию останется чисто на расходы и на зарплату бюджетникам.

Есть второй момент - внебюджет. Я смотрел у амурчан, они умудрились у Благовещенска на банных вениках заработать миллион. Это ж тоже дело. Что, не деньги что ли? На вениках, на мётлах, на дровах, какие-то вон кирпичи делают, шлакоблоки - они и госзадание успевают делать, и зарабатывают. Я спрашиваю: «Сколько зарплата?» Отвечают, 35-40 [тысяч]. А у нас?

— А у нас?

— А у нас минималка.

— Шестнадцать тысяч?

— Да. Сейчас Семёнов (новый начальник КГСАУ «Забайкаллесхоз», назначенный Гурулёвым) пришёл, провёл инвентаризацию, потому что мы не понимали, сколько тракторов, сколько автомобилей, сколько плугов, где какие деньги, бухгалтерского учёта никакого не заведено. Оказывается, больше 20 машин в угоне. Мы сейчас этот нарыв вскрыли, я юристов собирал и всех остальных, чтобы понимать, как из него выйти. А выйти можно только таким образом - отдать это на самостоятельность, тогда и глава района будет заинтересован, что у него КГСАУ работает, правда?

Степные районы убираем: там леса нет, что там делать КГСАУ.

— Кто степные районы тушить будет?

— Пока ещё не решено. В указе президента сказано, чтобы проработать вопрос на государственном уровне. Ждём. Это федеральные полномочия.

— Есть информация, что вы возглавили совет по работе Ивано-Арахлейской системы озёр. Что это за совет?

— У нас беда с Арахлейской зоной. То, что там всё мусором завалили, мы знаем. Чтобы понять, к чему идти, нужно понять, чего мы хотим добиться, какой должен быть конечный результат. У нас 80-90% построек в Ивано-Арахлейской зоне - это то, что построено в 60-е - 70-е годы прошлого века.

Все эти базы отдыха не то что себя изжили. Они, во-первых, стоят все кривые и косые и уже, может быть небезопасные для здоровья, с, извиняюсь, домиками неизвестного архитектора на улице, без нормального водовода. Народ вёдрами воду таскает.

Мы хотим иметь Ивано-Арахлейскую зону в нескольких состояниях: первое - это просто берег, где люди могут приехать, купаться и отдыхать. Но этот берег должен быть огорожен, там должна быть небольшая, минимальная плата, там должен стоять контейнер для твёрдых бытовых отходов, там должен стоять биотуалет, чтобы люди по кустам не бегали. Может быть, сделать там торговые точки переносные, чтобы не было стационарных построек, - я отдал это минэконому проработать.

Вторая тема - это дома отдыха. Мы понимаем, что это должны быть здания, которые простоят не менее 100 лет, а это кирпич. Если это дерево, то это цилиндрованое бревно, брус с нормальным сайдингом. Это современные здания с проектно-сметными документациями.

Раньше ведь строили так называемым хап-способом: при Советском Союзе где что стырили, из того и построили. Никто не разбирался, какая земля. Поэтому кривые и стоят: поплыли все. Строить нужно, понимая, какой грунт, как строить, какой фундамент. Чтобы это встало и было на века. Должно быть постоянное электричество с обязательным аварийным источником. Должна быть канализация с каким-то сливом и вывозом, а не спуском в озеро Арахлей. То есть нужен септик, который это дело будет вывозить. Нужен обязательный сбор и утилизация коммунальных отходов, обязательное облагораживание и развитие территории.

— Кто это всё будет разрабатывать?

— Пока мы проводим инвентаризацию. Хотел сделать за месяц до 15 мая - ничего не получилось по одной простой причине: до этого времени ещё хозяева прятались. Постараюсь закончить где-то до 10 июля. На Арахлее у нас очень много незаконного строительства. Мы сейчас к этому выходим: я пригласил Алексея Хосоева (руководитель департамента государственного имущества и земельных отношений Забайкальского края - Ю. С.), сказал ему: «Готовься или узаконивать как-то это всё, или - бульдозер, и это дело закончилось». Потому что незаконка у нас была везде.

— Вот сейчас мы погорели, в Тасырхое ни один дом не зарегистрирован, ни один участок в аренде не зарегистрирован. Сейчас на меня бурчат: «А почему вы заставляете брать в аренду». Да потому, что по закону положено. Хочешь построиться - вопросов нет, в аренду возьми участок.

Я муниципалам говорю: весь земельный налог остаётся у вас, вы кричите постоянно, что у вас нет денег, а у вас арендаторов нет. Причём этот налог не в Москву [идёт], а в муниципалитет. Каждая стоянка чабанская должна быть в аренде. Я ведь доеду до самой дальней чабанской стоянки, по «Гуглу» найду и раскопаю это. Только так можно заставить муниципалов туда ездить и понимать, что у них творится. Незаконка у нас везде. Сказать, что завтра её не будет, не могу, но мы будем планомерно и радостно её душить.

С Ивано-Арахлеем закончим инвентаризацию, разработаем условия, обсудим их коллегиально с участием всех. Мы создали специальный совет по Ивано-Арахлейским озёрам. Примем этот документ и сделаем законом Забайкальского края, чтобы потом не было вопросов о том, что мне шлея под хвост заехала, и я побежал. Я предлагаю такие условия и, в принципе, меня все поддерживают.

— Почему на заседания краевой комиссии по ЧС журналистов не зовёте?

— Ругаемся там, бывает. Но приходите ради бога. Мы ни от кого не скрываемся. Может, иногда крайне жёстко говорим, но это эффективно - получаем результат.

Работы всегда хватает. Человек, который хочет созидать, работу всегда найдёт, на месте сидеть не будет. Надо быть неравнодушным ко всему, тогда дело пойдёт. Если жить по принципу «день прошёл, и бог с ним», ни к чему не придёшь.

Поехал тут в Усть-Ималку, заехал пройти по дну Барун-Торея (солёное пересыхающее озеро на юге Забайкальского края в системе Торейских озёр - Ю. С.). Жалко мне эти озёра. Ну, проскочил, не застрял.

С людьми надо разговаривать на их языке. Если не можешь под них подстраиваться, то и они под тебя подстраиваться должны. Если говорят: «Ты кого, моя», я сразу: «Ну ты чо-то». И дело пойдёт. Тогда тебя поймут. Я ещё и не так умею! (смеётся).

Смотрите на всё проще. Здесь ведь не вопрос отбиваться, а вопрос созидать. Откровенно говоря, хочется больше, не всё получается. Но, если планомерно идти, то всё получится.

Мне тут говорят: «Местный - не местный». В том районе, где я живу, наверное, я местный. Я прихожу к своему родному дому, где ещё под стол ходил: как хорошо-то. Оно всегда ж так было.