Как баба Дуся на параде губернатора нашла

Опаздывать на парад Победы, ещё и в год её 70-летия, неприлично. Можно прийти раньше и занять удобные места, можно остаться дома и смотреть по телевизору, но опаздывать… Дома шли «В бой идут одни старики». Сами понимаете.

Где-то в районе перекрёстка улиц Шилова - Новобульварная дверь нашей маршрутки, в которой всего-то человек пять пассажиров, распахивается.

«Сынок! До парада доеду?» — островзглядая, в жёлтом нарядном платке с улицы кричит бабушка.

«До парада нет, — лениво тянет водитель. Потом оглядывается на сникшую тут же бабку, — но сколько смогу, провезу. Садись, мать».

Забраться на ступеньку ей под локоток помогает молоденькая девушка. Едем.

«Я ведь сто лет на парадах не была. Конец войны хорошо помню, а вот в начале маленькая была. Помню, идём вечером с дедом домой, а он мне говорит: «Ты, внуча, полтрудодня сегодня заработала». Почему на парады не ходила? Да работала, муж рано помер, потом детей и поднимала. Но в советские-то времена была на площади, не заблужусь поди», — бабулька уселась полубоком к водителю и громко, на всю маршрутку, говорит с ним. Он поначалу не реагировал, а потом закивал. Сначала заулыбались: не говорят сегодня так по-простому с людьми в маршрутках, а потом начали переспрашивать пассажиры. Старушке и радость.

«И ить сегодня с утра лекарство приняла. А соседка – мы с ней дружно живём, помогаем друг другу, — с утра пришла и говорит: «Баб Дусь, выпей да выпей стопочку за Победу». Не люблю я водку, гадость эту, а тут три глотка хлебнула, да и разговорилась», — вроде как засмущалась пассажирка-то.

«Ничего, вы рассказывайте, нам интересно», — обернулась девушка с переднего сиденья.

«Где работали-то?» — как иголка нитку, подхватил её водитель.

«Да где, сынок, только не работала! На Машзаводе последние 25 лет была, сварщица я», — руки у бабы Дуси желтоватые, чуть морщинистые, но по-стариковски гладкие, с крепкими пальцами и широкой ладонью. Трудовые.

У перекрёстка с улицей Богомягкова встали, как вкопанные, люди побежали из маршруток с детьми к дороге, по которой с флагами лихо катятся танки, уводя за собой вверх по улице всю остальную технику.

«А тут и не выскочишь, ноги болят, — вполголоса ворчит баба Дуся, но тут же спохватывается. — Мы молодыми на смотр в Иркутск ездили. Знаете, как я пела! На муууромской дорожке стояли три сосны…»

Водитель убавляет радио, и баба Дуся, пожалуй, в первый раз в жизни перепевает Эдиту Пьеху. Минут через 10 трогаемся с места, пропустив колонну.

«Не обеднею», — водитель отодвигает 19 рублей, протянутые поющей пассажиркой, подвезя нас окольными путями максимально близко к площади.

Баб Дуся сначала начинает спорить, а потом крестит его: «Здоровья тебе, сынок».

Вместе идём к площади. Сначала, у перехода через дорогу, берёт меня под руку, а потом, увидев толпу – ладонь в ладонь: «Потеряюсь я тут, дочка. Соседка вот сунула денег на проезд и сказала, чтобы я обязательно на параде в этом году побывала. А я ведь тут сколько лет не была».

На площадь пускают только по приглашениям и по бейджам для средств массовой информации. У бабы Дуси – ни того, ни другого.

«Я ведь как жила всю жизнь в деревяшке, так и сейчас живу. На Машзаводе 94-й в очереди на квартиру стояла-стояла, а потом развалилось всё. Как живём? Да работаем. Ты, дочка, не переживай. У нас раньше и завод был, и квартиры государство давало, вам труднее сейчас», — каждого полицейского, кто пропускает нас всё ближе и ближе, баба Дуся крестит и между своим рассказом желает ему здоровья.

У трибун толпа такая, что не протолкнуться старикам.

«Мест на трибунах нет», — пожимает плечами организатор от Центрального района Читы. Баб Дуся вроде как расстроилась, а потом машет рукой: «Главное, выбралась, на народ посмотрела».

Мы успеваем буквально к последним аккордам в шествии «Бессмертного полка», после которого парад объявляется закрытым. С трибуны рядом спускается губернатор Константин Ильковский, спикер краевого заксобрания Наталья Жданова, глава читинской гордумы Анатолий Михалёв и другие. Останавливаются, смотрят в камеры. Фото на память.

«Это вот тот лысый губернатор наш что ли?» — баба Дуся наклоняется ко мне. Женщина в форме рядом хихикнула. Киваем враз: он самый.

«Пойду поговорю», — баба Дуся поправляет платок, отпускает мою руку и решительно идёт к повернувшемуся уходить в противоположную сторону Ильковскому. О чём-то говорят. По пути обратно останавливает глава Забайкальской митрополии Владимир. Возвращается довольная: «Парад не видела, но обоих поцеловала». Глаза блестят, если б не платок – кокетка лет восемнадцати.

«Губернатор-то наш позвал на приём 12 мая. Пойду, конечно. Поговорю», — мы медленно идём на остановку, где прощаемся. Обмениваемся номерами, чтобы созвониться после разговора с губернатором.

«Ты, дочка, терпи. Здоровье будет, и всё будет. Трудно вам молодым, но для вас воевали. Ты знай, у меня родные в той войне потерялись. Раньше горевали, а теперь смотрю на вас и думаю, что не зря всё», — и глаза чистые-чистые, морщинками укутанные. День Победы – он ведь не только для них, искалеченных, не дождавшихся, всю жизнь работавших на износ, но и для нас – чтобы мы помнили, чтобы дорожили каждым днём подаренной теми неизвестными солдатами, их жёнами, матерями и детьми Победе.

Так и заговорились, так и ушла, так и не сфотографировала с гвоздиками на память.