Шаргоп. Новый год особого режима

«А я этот праздник не люблю, меня в него посадили», - говорит мне старший пекарь Денис Дурнев, взглянув на секунду и тут же опустив глаза. Шаргоп. Единственная в Забайкальском крае и соседних регионах колония особого режима.

Здесь, в рабочих помещениях, сложно поймать на себе взгляд собеседника, приговорённого к десяткам лет или к пожизненному. Долго смотреть в глаза приходящим сюда на несколько часов из-за высокого, метра в два, забора в колонии особого режима посёлка Шара-Горохон в Карымском районе Забайкальского края не принято.

Сюда не попадают просто так, не попадают с первым сроком, не попадают с «лёгкими» преступлениями. Здесь только те, кто был в тюрьмах не раз за убийства, изнасилования, грабежи.

Мастер завода в ИК-2

Десять лет назад старший мастер техотдела Завода горного оборудования в Дарасуне Андрей Бушуев устроился работать в исправительную колонию №2 посёлка Шара-Горохон.

- Судьба повернула сюда. Решил попробовать. Почему бы и нет? - улыбается он на вопрос, как далёкого от тюрем и колоний человека могло занести за колючую проволоку.

- Как в душе относитесь к заключённым, у которых несколько убийств, изнасилований, других тяжких преступлений?

- Как положено по закону, так и относишься, - заслоняется он официозом.

- Даже к убийцам?

- Со временем к ним привыкаешь, относишься не так. Кто работает, те более или менее положительной направленности осуждённые. Те, кто вину не признают, не исправляются, не трудятся, все в строгих условиях содержатся.

Тепло для посёлка

С территории ИК-2 тянется в небо дымящаяся труба, от которой зависит не только колония, но и весь посёлок, примерно 60 жилых домов, к которым по трубам бежит тепло из котельной. На зиму здесь нужно порядка 2,5 тысячи тонн угля. В котельной работают заключённые, каждый из которых на карточку получает зарплату - МРОТ в 11 тысяч 163 рубля.

- Наличными средствами никто не расплачивается, есть лицевые карточки, на которых собираются деньги осуждённых, с которыми они ходят в магазин либо переводят их родственникам, - рассказывает Бушуев.

Из зарплат удерживается определённая сумма - за питание, одежду и всё то, что тратит государство на заключённых. Так, ежемесячно получая деньги на карточку, в котельной около 7 лет работает старший котельной Виктор Панфилов, не раз судимый, приехавший из района Пожарки в Чите в Шара-Горохон за убийство. Сидеть здесь ещё около 4 лет.

- Виктор Викторович работает давно, с большим опытом. Учился, имеет корочки кочегара и несколько образований, - характеризует его Андрей Бушуев.

Отвернувшись от толпы журналистов, Панфилов смотрит, как работают кочегары.

- Работа, конечно, сложная. У меня в подчинении 14 человек, слушаются, стараются освободиться быстрее. Что говорю, всё делают. У меня три смены работает: с 8.00 до 16.00, вторая смена с 16.00 до 00.00, третья смена с 00.00 до 8.00. Я отвечаю за эти смены. В 20.00 я ухожу. Если что-то сломается, меня вызывают, - говорит Виктор Панфилов.

Если бы встретила его не здесь, а в обычной жизни, ни за что бы не подумала, что мог убить человека - глаза добрые, взгляд мягкий.

- Пожелал бы здоровья, счастья всем, - чуть улыбается.

- А себе?

- Скорейшего освобождения, дай бог. Ждёт мама, жена, сын и дочка, которой двенадцатый год. Они ко мне по лету приезжали.

В той, прошлой жизни за стенами колонии он 30 лет работал в автобусном парке Читы, ездил по маршрутам №2 и №3, а потом сел за убийство во время пьянки.

На своих хлебах

На улице ветер порывами хлещет по курткам приехавших в колонию журналистов, забирается под шарфы. Неподалёку двое рабочих заключённых лопатами перекидывают уголь.

- Там очень жарко, - предупреждают нас на входе в пекарню.

Первая смена заключённых начинает работать здесь в 9 утра и заводит тесто, месит его и выпекает до 13.00. Потом эстафету принимает вторая смена, которая заканчивает работу в 19.00.

- Смотрите, - нам приносят свежую одурительно пахнущую булку белого хлеба.

Когда отламываешь её пальцами, корочка сначала чуть трескается, рассыпаясь мелкими полосками и почти не крошится. Мякиш внутри пузыристый, плотный, со вкусом тех самых булок, за которыми мы гонялись ребятнёй ещё в начале 90-х и которые были самыми вкусными в жизни.

Цикл производства хлеба в колониях - 24 часа. Во время наводнения летом 2018 года проезд к селу был заблокирован, и жители Шара-Горохона спасались хлебом из Шаргопа. Его для местных по заказам пекут и сейчас.

В день здесь пекут около 500 булок. Пока двое заключённых ловкими движениями взвешивают тесто и раскладывают его по формам, для журналистов открывают макаронный цех.

- Владимирович, у нас как макароны делают? - кричит кто-то из местных.

- Через день, - доносится бас из цеха.

- Я старший пекарь, под моим контролем находится вся пекарня объекта. У меня есть корочки повара и пекаря. На повара учился в Оловянной, а на пекаря уже здесь, - рассказывает Денис Дурнев. - Изначально работал здесь в столовой, а потом выучился, и меня перевели сюда. Просто умею это делать, работа нравится. Умею хорошо торты печь. «Муравейник» - мой любимый, и бисквитный хорошо получается.

Денис родился в селе Улятуй Оловяннинского района. После школы отслужил в Приморском крае в войсках, о которых, говорит, рассказывать нельзя.

- Я здесь уже четвёртый год по страшной статье: 111-й, часть четвёртая, это убийство по неосторожности. Пили. У меня есть подельник, он на ИК-8 сидит в Карымской, взял меня с собой. Честно сказать, я не знаю сейчас, за что сижу. Погиб один человек, произошла драка. Я даже не знаю, из-за чего. Даже не пил, а мне дали срок - и поехал.

Денис отсидел уже 4 года, впереди ещё 10. Дома ждут мама, сестра и братья.

- Как в детстве, их дома такой несёшь, - смеётся кто-то, когда Денис вспоминает про любимые торты.

- Дай бог, освободят, - откликается он.

При выводе на работу и её завершении дежурная смена проводит досмотр всех работающих осуждённых для того, чтобы не пропустить тех, кто носит с собой запрещённые предметы: в промышленной зоне теоретически есть возможность изготовить колюще-режущие предметы и принести их в отряды.

С мечтой о столярной мастерской

Дмитрий Потехин приехал в Читу из посёлка Магдагачи Амурской области, жил в Смоленке и строил дома для погорельцев в Добротном. Сегодня ждёт февраля 2019 года, когда наступит срок подачи документов на досрочное освобождение, работает в столярной мастерской колонии.

- Я здесь с 2017 года, по профессии я столяр. Делать умею всё: бочки под засолку, столы, лавочки. Сейчас выполняем большой заказ для охотничьего хозяйства. Вот, делаю стул, обрабатываю под старину, делаю шершавость специальной машинкой. Сижу за воровство. Ну просто взял без спроса, - жмёт плечами.

Уточняю: «Один раз?»

- Да нет, не один раз, - смущённо улыбается, чуть шепелявит. - Последний раз немного с братом не нашли взаимопонимания. Я освободился, приехал, забрал родительское, а он с перепуга заявил в полицию. Нехорошо, конечно, я поступил, раскаиваюсь. С братом сейчас общаемся, он меня ждёт. Звоню ему время от времени. Сейчас документы кое-какие прислал, чтобы по УДО мне было легче освободиться. Всё мечтал свою столярку открыть. Если сейчас приеду, даст бог, потихонечку сделаю.

Когда заговариваем про новогодние праздники, морщится, 9 дней сидеть дома: «Я больше люблю работать. Без дела сидеть максимум 2 дня могу, потом хожу маюсь».

В соседнем здании, в сувенирном цехе, делают шкатулки, нарды, шахматы, кухонные наборы. У Леонида Козлинского - золотые руки. Из обычных досок он творит чудеса, вырезая сейчас доску для игры в нарды, которую художник уже разрисовал так, что хочется рассматривать, как произведение искусства.

- Вот это вырезается отдельно, всё вымеряется, - он кладёт внутрь коробки резные пазы для фишек. - Шарниры тоже сам делаю.

Я с Оловяннинского района, с Бурулятуя. Вырезать по дереву научил отец, это у нас семейное. Сейчас я всё умею. Сначала рисую на целлофане.

- За 25 лет не надоело с деревом возиться?

- Нее. Эту доску на этой неделе доделаю. Потом морилкой пройти нужно, чтоб темнее была.

Рисунки согласовывает заказчик: даёт примерный экскиз, а мастер доводит его до ума. Работа делается не за сутки, на изготовление одной шкатулки или игры набора шахмат или нард уходят недели, но так время здесь бежит быстрее.

В столовой

Кормят в колонии три раза в день. Чтобы устроиться работать сюда в столовую, нужно медицинское заключение о том, что нет никаких хронических заболеваний плюс профильное образование, которое не обязательное, но приветствуется.

На кухне работа начинается с 2 часов ночи, когда два повара начинают готовить завтрак, потом, с 6 утра - обед. На каждый день есть своя раскладка продуктов, повторений, по словам сотрудников столовой, почти нет.

Сегодня на завтрак была каша ячневая и макароны для тех, кто на диетах, на обед - макаронный суп, тушёные овощи, сосиска и кисель. Для тех, кто на диете - рассольник, каша и сосиска с киселём. На ужин будет каша, жареная рыба и чай с сахаром. Для сидящих на диете кашу заменят тушёными овощами.

- Семь норм питания на неделю. Есть минимальная норма питания, диета согласно 189-го приказа, - рассказывает руководитель столовой Денис Корешков.

Всего в столовой работают три повара, которые приходят сюда посменно.

В огромный котёл вот-вот будут закладывать кашу на ужин, на огромной жаровне трещит в масле жареный минтай - нужно поджарить больше 500 порций. У стены стоят контрольные весы, на которых повара взвешивают соль, лавровый лист и другие специи.

На Новый год здесь было особое, праздничное меню: картофельное пюре, салат, котлета, чай и сок. В магазине на территории колонии заключённые могут купить себе вместо шампанского газировку.

«Всю жизнь собираюсь на свободу»

Геннадий Иванович Лёвин - пенсионер, на каждый мой вопрос переспрашивающий: «Я?». В Шара-Горохоне он с 2010 года, и это его седьмой срок.

- И все были по 105-й [статье Уголовного кодекса «Убийство»]?

- Нет, ещё 111-я («Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью» - ред.). Это ещё в 90-х.

- Когда первый срок получили?

- В 1974-м за драку. Дрались сильно, край на край, улица на улицу. Это было в Казахстане. Сел в 14, вышел в 18. Сюда приехал с Чары, где жил с 1990 года. Сейчас сижу за то, что был дома, в Чаре, смотрел телевизор. Пришли ко мне друзья, позвали выпить. Чё, жалко, что ли. Один куда-то ушёл, и я домой развернулся. Потом он приходит: пошли займём денег у соседки. Заходим - там труп. Он там был уже, а на меня всё свалил. Этот срок у меня в 2025-м заканчивается.

- Вы вообще никого в жизни не убивали?

- Почему, в детстве, когда освободился с малолетки, один одноклассник меня начал терроризировать, мол, нашёл я себе девчонку не такую. Я ему говорю: «Заткни рот, сейчас морду набью». Он пообещал меня застрелить. ну вот и пришлось… мне было 18.

- В каких регионах сидели?

- Я? В Кемерово сидел, в Воркуте сидел. Здесь мне уже как родной дом. Всю жизнь собираюсь на свободу. Меня ждут, у меня сын в Первомайском в психо-неврологическом доме-интернате, 27 ему в этом году исполнилось…

Глаза у Геннадия Лёвина такие, что разговаривать непросто: как будто оценивает сквозь лукавую усмешку. От такой усмешки - холодок по спине.

Выходим из отряда, где живёт Лёвин.

Вспоминаю слова замначальника колонии про то, что к мысли о том, с кем здесь нужно работать, привыкаешь.

На улице такой ледяной ветер, что приходится быстро натягивать варежки и идти против него. Шаргоп запоминается как раз ветрами и серым, как в этот день, нависшим над колючей проволокой и вышками, небом.

«Всю жизнь собираюсь на свободу»...