«Не верилось, что вчера была война»: ветераны — о мае 45-го

День Победы советские люди приближали как могли, поэтому и встретили его в разбитом Берлине, за рулём полуторки, в госпитале и на посту. О мае 45-го, самой запомнившейся весне — ветераны-читинцы.

Боевые действия для нашей части завершились 2 мая в Берлине, около Рейхстага. После этого нас вывели в пригород столицы к озеру Зунт, где мы селились в двухэтажные дачные домики. 8 мая поздно вечером мы с товарищем из штаба разведки решили проехаться на мотоцикле по окрестностям. Как только отдалились от своих на десяток километров, увидели буквально море огня. Палили из зениток так, что мы подумали о налёте. Вернулись, спросили у дежурного, оказалось, что всё в порядке. Потом легли спать, и через некоторое время нас вызвали к начальнику штаба разведки. Двери в его кабинет были закрыты, слышно, как он ходил внутри, и через некоторое время по радио объявили о капитуляции. В этот же момент он открыл дверь в кабинет с накрытым столом. Мы отметили Победу, правда, очень сдержанно. Днём был дан праздничный обед для всего личного состава полка и отдельно для офицеров.

В армию я ушла в июне 1942-го из школы, где работала учительницей. Закончился учебный год, и райком комсомола направил на войну 20 человек. Я попала на аэродром в Новой Ладоге. Работали вдвоём с подругой на полуторках, развозили лётный состав, техников, еду для людей и кислородные баллоны для самолётов. Когда мы ремонтировали свои машины, мужчины-шофёры, подменявшие нас, ругались: избаловали вы техников — за каждым болтиком на склад гоняют.

При снятии блокады с Ленинграда пришлось повозить бомбы. Вообще, на время не обращали внимание — иногда отправлялись на отдых только к трём часам ночи. В одну из таких ночей, возвращаясь в часть, увидела, что народ там волнуется — только что объявили об окончании войны. Не до отдыха, конечно. Стреляли из винтовок, радовались, поздравляли друг друга. День Победы ведь постоянно ждали, каждый час про него думали.

2 мая мы взяли Берлин и остались там. Все следующие дни настраивали рации и ждали вестей. Наконец ночью с 8 на 9 мая сообщили: подписан пакт о безоговорочной капитуляции, и на завтра объявлен День Победы. Естественно, мы сильно радовались. А 9 мая был такой прекрасный день. Тихо, солнечно, тепло, в Германии сады цветут. Даже не верилось, что вчера была война. Нам накрыли стол, выдали по 100 граммов.

Позже наш батальон передали в распоряжение комендатуры Берлина, и мы стали следить за порядком на улицах. Советских воинов было много — все с оружием, а жители города во время боёв попрятались по подвалам. Позже пошли сдаваться немецкие солдаты — толпы пленных, горы оружия. Город разрушен, ничего не работает, поэтому командование распорядилось ставить на перекрёстках кухни и кормить берлинцев. Они сначала отнеслись к этому с недоверием, а потом выстраивались в очередь за советскими кашами и похлёбкой.

Призывался в армию я в 1942 году — прибавил себе год и пошёл добровольцем. Тогда в Чите сгорел ЗАГС, и многие так делали — на комиссии определяли возраст только по физическому состоянию. Меня, к удивлению, взяли, направили в Монголию в карантинный полк. Там снова обследовали, спросили — сколько лет, мальчик? И на год отправили домой — дожидаться призыва. Ещё в начале войны убили старшего брата.

Через шесть месяцев я снова попал в армию, сначала на обучение в Иркутск, а потом в Монголию — на войну с Японией. Там защищали город Баян-Тумэн, рыли противотанковые окопы, шли через Китай к Жёлтому морю и не дошли 70 километров.

Весть о Победе меня застала на посту. Сильно радовался, но на посту сильно не отпразднуешь. Я всё равно счастлив был, что война закончилась.

Май 45-го я встречал уже дома в Чите: к тому времени отвоевался, был списан из-за ранения.

А до этого освобождал Сталинград и населённые пункты около него. В Клёцке (вероятно, имеется в виду хутор Клетский в Волгоградской области, где в 1942 году шли бои. — Прим. ред.), небольшом райцентре на Волге, погибло много наших ребят из дивизии — читинцев. Потом стояли на Дону — отбили три атаки немецкого генерала Манштейна, который рвался к Волге на помощь Паулюсу.

Попозже три наших армии взяли Сталинград в кольцо и отбили его у немцев. Мы вошли в город — чего там только не рассказывали. Как 14-летнего парнишку допрашивали о связи с партизанами… Ничего не выпытали, конечно, и распяли на воротах. Прибили гвоздями за руки, за ноги, и там он истёк кровью. А партизан не выдал.

Тяжело на войне было — в окопах сырость, холод. Ляжешь на одну полу шинели, второй прикроешься, вроде и не спишь — так отключишься. Лошадей, которые возили нашу 45-миллиметровую пушку, поубивало. Где вручную её катили, где как. В самом начале даже автоматов у нас не было — шли против немцев с винтовками. Они идут на нас группками — и косят, и косят.

Дважды ранен был — в руку и в ногу. После второго ранения отправили в Челябинск, потом в Читу и здесь уже, в 43-м, забраковали совсем.

После взятия Сталинграда мы отправились на освобождение Симферополя, Севастополя. Оттуда по приказу — на III Белорусский фронт. Я воевал наводчиком противотанкового орудия в Витебске, дошёл до Пруссии, дал победный салют около Балтийского моря, получил благодарность товарища Сталина.

В Пруссии нас и застала весть о Победе. Когда слышали, как об этом говорил Левитан, радовались, что остались живы.

Первый раз ранило в боях под Варшавой. Немец обстреливал нас из миномёта. Все попрятались в укрытия. А я стоял около дуба и между корней лёг, плечо только не убрал. По ту сторону корней разорвалась мина, и меня в плечо тяжело ранило. Осколки попали в лёгкие и подошли к сердцу. Пять месяцев, пока шли осадные бои за Варшаву, лежал в госпитале. Когда началось наступление, я выписался и тоже в нём участвовал.

Второе ранение было в походе от Варшавы до Одера. В одном селе мы отбили небольшой немецкий аэродром, нашли там сарай с сеном и улеглись спать. Танк Т-34 рядом стоит, на нём пулемёт лежит, мы в сене спим. Тут я просыпаюсь, слышу — немцы кричат, всех растолкал и побежал за пулемётом. Только взял его, и командир танка выстрелил из пушки у меня над головой. Контузило меня, считается — лёгкое ранение. Никому не доложил. Месяц целый ничего не слышал. Так и воевал.

А третий раз ранило уже в Берлине. Меня как комсорга батальона послали по подразделениям сказать, что до центра Берлина осталось семь километров. Потом комбат полковник Уткин, он меня звал «комса», говорит: «Ну, комса, ложись, отдыхай. Пойдём вперёд — я тебя крикну».

Я нашёл какой-то окоп неудобный, лёг в него, а ноги наружу. Ну, думаю, всё лучше, чем рыть. Началась стрельба, мины разрываются, и мне ногу так больно стало. Я посмотрел — ничего вроде нет. Потом чувствую — сильно больно, и кровь уже течёт в сапоге. Стал внимательно смотреть, а в кирзе дыра. Дошёл до госпиталя и засел там. Ранение вроде пустяковое, пробита нога, и всё, а я долго провалялся. День Победы так в госпитале и встретил. Бросил ради такого случая костыли, видимо, от этого ещё хуже рану растревожил — после дня Победы нога нарывать начала, опухла.