«Культурный слой»: Алексей Заинчковский — от внутреннего к внешнему

Даже если бы в своё время Алексей Заинчковский не стал актёром, а поступил в мореходку, он всё равно всегда бы привлекал внимание окружающих. Высокий, заметный в любой компании мужчина с выразительным профилем вызывает интерес одним своим появлением, даже не вступая в разговор. Нам повезло поговорить с состоявшимся, Заслуженным артистом России о русской театральной школе, об авангарде и о самой сути Забайкальского драматического театра.

– Как театр появился в вашей жизни?

– Я не думал, что это будет так серьёзно и так надолго. Сам я из Краснокаменска, а точнее, из посёлка Октябрьский, которого теперь не существует. Когда я учился в 7-м классе, к нам приехал поднимать культуру Владимир Агафонов из Улан-Удэ, который тут же создал молодёжно-массовый театр. Я попробовал в него ходить ради интереса, мне понравилось, и я ходил в него до окончания школы. А после выпуска руководитель мне говорит: «Ты куда собираешься поступать?». Ну, я, естественно, в мореходку. Тогда мне казалось, что после любительской театральной студии поступать куда-то по театральному профилю — это странно. В Ленинградское высшее инженерно-мореходное училище я не поступил по состоянию здоровья. Я вернулся и собрался идти в армию. Агафонов мне опять говорит: «Так всё-таки ты подумай про театральное училище». В армию меня тоже не взяли из-за проблем со здоровьем, хотя я очень хотел пойти. Агафонов мне опять: «Поедем, поступишь». В Ленинграде я не поступил, но в училище мне сказали: «А чего вы так далеко поехали? У вас и ближе есть училище, в Иркутске». Пока я добрался до Иркутска, естественно, там закончились все вступительные экзамены. Меня посмотрели и вписали в документы, будто я прошёл все туры. Осталось только написать сочинение, на котором я познакомился с Лёней Субботним, который сейчас в театре «Забайкалье».

Как-то так получилось, что моё хождение в студию в Краснокаменске переросло в, я не побоюсь этого слова, призвание. Сейчас я работаю не за деньги. Я даже не могу назвать это работой. Я рад, что судьба меня направила, хотя по стандарту у нас все шли либо в геологи, либо в шахтёры. А я оказался единственным отщепенцем. Волею судеб поступил в Иркутск, потом поехал работать в Оренбург, оттуда уехал в Москву, из Москвы в Питер, поступил в Петербурге. А время было неудачное, 92-й год, в стране был полный развал, а я уже с образованием, по которому нужно работать. Сложно было жить и я, как это было принято в те годы, подался в бизнес. Но всё это быстро закончилось, и я вернулся к театру.

– Если вам довелось так много ездить, то почему прикипели к Чите? Есть ли мысли уехать в другой город?

– Пока я был холостым, как говорят, без родины и флага, можно было уехать, и такие мысли были. А теперь пустил корни, вплоть до мелочей. Начав работать в другом городе, с учётом моего звания, я должен буду доказывать, что я стоящий актёр. И вряд ли меня сразу загрузят работой.

Хотя мы все обеспокоены перспективами в Забайкалье. Я говорил Ильковскому, что даже если мы построим 50 музыкальных театров в Чите, уезжать будут, потому что проблема не в отсутствии культуры. Проблема в том, что молодёжь здесь не видит перспектив. У нас в театре тоже есть некоторое брожение, потому что с творческой стороной, с постановками всё хорошо, а вот материальную сторону нужно подтягивать, зарплаты должны быть выше.

– Принято считать, что театр — это искусство. А можно ли назвать театр наукой, со своими базовыми законами, без знания которых в театре делать нечего?

- Есть русская театральная школа, где всё идёт от внутреннего к внешнему. Вот это — основа основ. Мы проживаем эмоцию внутри, а потом показываем её снаружи. Западная школа идёт от внешнего к внутреннему. Западный актёр может в душе вообще ничего не испытывать, но при этом что-то очень выразительно делать на сцене. Что называется «с холодным носом».

Когда я заочно учился в Улан-Удэ, к нам приезжали педагоги, большие профессионалы, которые часто дают мастер-классы за границей. И они говорили, что с западными актёрами легко в том смысле, что они могут всё, используя тело как инструмент. Русские актёры зачастую не так универсальны, но умеют проживать роль внутри. И русская драматическая школа ценится во всём мире. Наряду со всем известными Станиславским и Немировичем-Данченко, был ещё Михаил Чехов. И его школа на Западе продвигается и развивается. Очень серьёзная школа, в которой достигают такого состояния, когда один человек бьёт рукой пощёчину, а у другого актёра, который сидит в 10 метрах от него, на щеке появляется красная пятерня. Поэтому русская школа очень ценится и именно её, как основу, преподают во всех театральных училищах.

– Студенты, которых вы учите, вас боготворят. Есть ли какие-то педагогические секреты?

– Я никогда не общался с ними, как ровня. Так можно заработать авторитет, но это будет авторитет дешёвый, который продержится недолго. Просто нужно быть самим собой и не переходить какие-то границы. Даже если человек моложе меня в три раза, я не могу назвать его на «ты».

– Как вы относитесь к авангардной драматургии и режиссуре?

– Я приверженец классического. Мне нравится, когда поднимается занавес, когда на сцене классические декорации. Когда я работал в Оренбурге и мы ставили Островского, на сцене были огромные лестницы со скрипящими ступенями, старинные буфеты. Вот это театр. Я принимаю авангард, но в нормальных, реальных пределах, без перехода граней. Я был на спектакле в Иркутске, в котором со сцены неслось много необоснованного мата. Тогда я покраснел и ушёл. Этого я не понимаю. Это было в начале 90-х, когда стало можно говорить со сцены всё, что угодно. Но это пена, которая уходит.

– Есть ли у вас режиссёрские амбиции?

– Честно, совсем нет. Мне интереснее пробовать петь, пробовать себя в «Березинских музыкантах», читать стихи под аккомпанемент музыкантов филармонии, - то есть делать всё в пределах актёрской профессии.

– Как бы вы охарактеризовали Забайкальский театр? Чем он отличается от других?

– Есть служба в армии, а есть служба на заставе. На заставе есть и начальник, и субординация, но все живут как семья. Так же и с нашим театром. Он семейный, душевный. В других театрах пожёстче во всём. Там есть чёткая иерархия, градация. Это видно даже по гримёркам. Взять иркутский театр. У них на самом верху в гримуборных сидят молодые актёры, ниже – актёры опытные, но без звания, ниже – актёры опытные, но без звания, на первом этаже, ближе к сцене сидят заслуженные, и совсем рядом, в шаге от сцены, народные. У нас такого нет. Второй этаж – женские, третий – мужские. Хотя, есть, конечно, уважение.

А наш минус – в нашей отдалённости. Мы вынуждены вариться в собственном соку. В том же Иркутске происходит гораздо больше событий, фестивалей, выехать куда-нибудь оттуда гораздо проще. От нас сложно куда-нибудь поехать. При Николае Алексеевиче мы объездили всё, что можно. Сейчас в этом смысле сложный период. Это нужно не для того, чтобы артисты страну посмотрели. А для того, чтобы понять свой уровень. Здесь наш зритель нас любит, иногда авансом. А там мы показываем свои работы незнакомой публике. И очень приятно, что в других городах на наши постановки поначалу ходит мало народу, а через несколько дней наших гастролей, мы собираем полные залы. То есть работает сарафанное радио, которое делает нам хорошую рекламу. Вот это приятно.

Или фестиваль «Весёлая коза», на который нужно ездить обязательно. Это круглосуточный юмор. И это такая подпитка для нас. Мы привозим с фестиваля что-то в Читу, коллеги из других городов подсматривают что-то у нас. Это очень ценно и важно.

– Вы говорите о семейственности нашего театра. Проводят ли артисты совместно время вне работы?

– Конечно, вне работы хочется видеться с другими людьми, чтобы не зацикливаться на одних и тех же разговорах и видеть мир шире. Но старый Новый год – это святое. Это праздник, который объединяет нас уже не первое десятилетие. Мы выезжаем на Арахлей. 8 марта и 23 февраля мы всегда объединяем и тоже празднуем вместе за городом. Ездим на Высокогорье, зимой ходим на каток СибВО. Может это случается не так часто, как хотелось бы, но время вместе мы всё равно проводим.

– Какая роль сейчас больше всего занимает ваши мысли?

– Есть два новых спектакля: «Безымянная звезда» и «Федя Питунин застрелился». «Безымянная звезда» – это лирика, это о любви. А в спектакле «Федя Питунин застрелился» я играю Аристарха Доминиковича Гранд-Скубика, интеллигента. И все его монологи о сегодняшнем дне в России и Забайкалье. Они мне очень близки и понятны.

– Несколько лет назад в интервью вы говорили о том, что актёрская необходимость примерять на себя разные маски – не богоугодное дело и выражали опасения, что за лицедейство может наступить расплата. Вы не изменили своего мнения?

– Изменил. Если ты честен перед людьми и перед самим собой, то лицедейство на сцене – это не такой большой грех. Гораздо хуже, когда люди, далёкие от актёрской профессии, лицедействуют в жизни.