Пулемёт, выточенный с душою

За первые пять минут в гостях у Александра Николаевича я подержала в руках кольт, дотронулась до пулемёта, рассмотрела резную картину с забайкальской церковкой и успела заметить вычурный деревянный самовар на кухне. Всё это житель 1-го микрорайона, что на Большом острове в Чите, сделал сам.

Коллекции оружия, начиная с дубин и заканчивая оружием современности - у Александра Перфильева больше 30 лет. Каждую деталь он вытачивает, шлифует и вырезает сам. Каждая – ровно в 5 раз меньше своего оригинального прототипа.

- Сюда порох насыпали и стреляли. Вот это был первый пистолет. Это была трубочка с надетыми на неё кольцами, сюда сыпали порох, пыжевали, забивали пулю, держали в руках и поджигали. Если сюда сейчас набить порох, может так выстрелить, что из рук вылетит, – посмеивается мастер-коллекционер.

- Вот боевые топоры 11-12 веков. Одно время увлекался, читал про разные битвы. Боевой топор был интересен тем, что им можно было и врагов бить, и дома с укреплениями строить.

Александр Перфильев тянется к миниатюрному то ли мечу, то ли шпаге:

- Вот это стилет, назывался «орудие милосердия». Рыцари были закованы в доспехи. С умирающего от смертельной раны из-за замков не могли снять панцирь и шлем. Если рыцарь был сильно ранен, его добивали свои: находили узкую дыру в панцире и кололи.

Мастерить маленький Сашка начал ещё в детстве. Которое прошло в пограничном селе Мангут Кыринского района: то дрова наколоть нужно, то доски, которые отец привёз, окромить – обработать по краям. Да и игрушек в деревне не было, приходилось самим делать.

На мой вопрос, как придумывается та или иная вещь - в коллекции семьи Перфильевых не только минимакеты оружия, но и много резных изделий, а за плечами – изобретённые Александром Николаевичем станки, велосипеды и даже мягкая мебель – отмахивается:

- Это как загорится. Как Жванецкий говорит: «ПисАть, как и пИсать, нужно тогда, когда уже не можешь». Вот как загорится – так и делаю. Что-то понравится, всё бросаешь, и начинаешь делать. Когда делаешь одно, делаешь другое, и постоянно что-то завязывается.

На столике с коллекцией мини-макетов стоят два пулемёта, два максима образца 1910 и 1941 годов. Тот, что времён Великой Отечественной, перед своим стареньким тёзкой - как спортсмен перед офисным работником: будто посильнее, понапористее.

- У Василия Ивановича Чапаева такой пулемёт был, - кивает Александр Николаевич на старенький. – Оба максима охлаждались водой и льдом, антифризов не было. Кожух был рассчитан на 4 литра воды, которой хватало на 2 тысячи патронов. Пар выходил по специальному клапану сбоку.

Рядом стоит ещё один, на максимов совсем не похожий.

- Это немецкий пулемёт МГ-34. Сильный, хороший, который наши солдаты называли «косилкой Гитлера». А вот наш ручной пулемёт Дегтярёва, его солдатики называли «русское чудо» и «русский патефон», потому что у него барабан во время стрельбы крутится, - мастер дотрагивается до, похоже, одного из своих любимчиков. - «Косилка Гитлера» была очень мощным оружием. Немецкий пулемёт был раза в 3 сложнее нашего по изготовлению и в 1,5 раза тяжелее. У нашего были такие же боевые характеристики, но он был легче, был неприхотлив и проще в изготовлении. Хороший пулемётчик мог из него прямо на стене выбить имя любимой девушки.

Чуть позже он вспомнит, что в Отечественную войну ручных пулемётов было выпущено около 1 миллиона единиц, 36 миллионов винтовок Мосина, а ещё были наганы, ППШ и много ещё оружия, засматриваться на которое он начал ещё студентом в Москве.

- Я закончил бурятский сельхозинститут, потом педагогический факультет института механики и энергетики имени Василия Прохоровича Горячкина, - из комнаты мы идём в кухню, где на самодельных полках, на которые залюбуются работники заводов, красуются деревянные поделки Александра Николаевича.

Время учёбы в Москве было одним из самых интересных. Студентов водили в музеи, рассказывали про картины, курс изъездил все исторические места в округе, а на выходные студенты срывались в Ленинград не только штурмовать знаменитые культурные ценности, но и прогуляться по проспектам, чем-то напоминавшим Читу.

- Едешь в какой-нибудь музей, а там, оказывается, крестьянин в XVII веке сделал швейную машинку, когда их вообще не было: крючки какие-то крутил, она шила, - лукаво щурит глаза Александр Николаевич. Знай, мол, где на самом деле умельцев искать. - В 90-е годы, когда в школе работал, зарплату не платили. А здесь по городу богатые люди на мокиках стали кататься. Старший сын уехал в Москву, а мы с младшим остались. Сидит Серёга грустный. «Чего грустишь?» - спрашиваю. «Знаешь, папа, у всех мокики, и ни один не прокатил. Говорю: «Пошли в гараж». Там сварку взял, сделал такой велосипед, что в нём сидишь, как в кресле, и катаешься. За два дня мы его сделали. Едем по дамбе с гаража, так там толпа человек 20 пацанов набежала, мокики побросали.

Потом я сделал велосипед, на котором Джеки Чан в кино катается: у него и руль, и педали высоко. А тут раньше китайский рынок был, мальчишки туда уехали. Потом рассказывают, что продавцы работу побросали, просили покататься. Ну а пацаны маленькие, да сообразительные: «Дай рубль». Ни один китаец не дал.

- Я из Москвы приехал, работал в техникуме механизации сельского хозяйства – там сейчас травмпункт находится. Потом меня перевели работать заместителем директора областной школы управления агропромышленным комплексом. А в 90-е годы стало всё разваливаться, зарплату не платили, и меня один товарищ позвал в золотодобывающую артель «Даурия», она только организовалась тогда. Там я отработал 5 лет, - вспоминает Александр Перфильев. - Стало получаться так, что весь сезон отработаешь, а деньги уже обесценились. Зарплату получали миллионами. Помню, сумка такая у меня была, и полную сумку купюр мне тогда накладывали. Отработал сезон – 10 миллионов получил. Я тогда «Жигули» за 9 миллионов купил, а потом работать стало невыгодно: сезон работаешь, деньги получишь, а они уже ничего не стоят. Я ушёл в учебно-производственный комбинат трудовиком работать, через дорогу тут.

На комбинате Перфильеву дали учебную нагрузку и 9-й разряд, для выпускника высшего учебного заведения с педагогическим профилем разряд крохотный, с такой же небольшой зарплатой. Когда учитель стал возмущаться, предложили для повышения разряда сдавать экзамены.

- Я сделал станок-полуавтомат для изготовления табуреток. Доделываю его, дело к защите идёт, а мой руководитель вдруг его запрещает. Побоялись, что школьники туда палец сунуть могут. А я станок сделал такой, что повредиться им сложно. Отправили меня в пединститут за рецензией. Там посмотрели, с учениками опробовали, дали мне две шикарные рецензии. Защитился и потом такой кабинет там сделал! Ко мне стали приходить на открытые уроки во время областных семинаров, - посмеивается теперь уже бывший педагог.

Долго задержаться в классе не пришлось: пригласили работать в мебельную фабрику «Ант», где через год-два повысили до главного конструктора. Так пролетели ещё 11 лет. После «Анта» был завод по производству кирпича, купленный в Германии предпринимателем Константином Нагелем.

- Наша дума лет 10 назад выделила ему 50 миллионов рублей, он на эти деньги приобрёл списанный завод, который привезли сюда, собрали, запустили. Завод каждый день делает 800 тысяч кирпичей, каждый кирпич – по 12 рублей. Получается, каждый день миллион рублей дохода. Завод частный, и, не дай бог, если один день простоит – миллионные потери, за это шкуру снимут. Моя задача была каждый узел продублировать: если немецкий прибор сломается, на смену должен прийти русский. Я хорошо рисую. Деталь снял – зарисовал, снял – зарисовал. Два с половиной года там отработал – зарплату не повышают, а работа настолько серьёзная, что ответственность огромная. Не дай бог, ошибёшься с валом каким - сам потом его и купишь. И я вернулся в артель, четвёртый год работаю там у него начальником столярного цеха.

Столярный цех принёс новые изобретения – лавочки, которые должны быть не только крепкими и красивыми. Но и легко разбираться.

- Одно время кружками увлёкся, вот эту сделал из бутылки. Икона осталась от бабушки, - кивает Александр Николаевич на полки со сделанной им посудой.

Для работы с железом, сталью и оружием нужны усидчивость, сосредоточенность и упрямство. Работа с деревом не терпит холода и отстранённости, работать с ним может только увлечённый и любящий этот мир, потому что разглядеть в коряге сказку смогут только его глаза.

- Это был корень дерева, - хозяин снимает со шкафа причудливую деревянную фигуру, покручивает её, и под разными ракурсами из неё вырастают причудливые фигуры. - У Пушкина есть стихотворение «У Лукоморья дуб зелёный». Вот у меня тут леший в ладоши хлопает, здесь невиданные звери.

Пока «Лукоморье» ставится на место, я засматриваюсь на вазу.

- Делать её было очень трудно, - оглядывается Александр Николаевич. – Видишь, изогнутая какая? Надо было выпилить, не сломав, изнутри. Помаялся.

- А вот посмотри, - он ведёт меня поближе к окну. - Если по кольцам посмотреть, то этому дереву 90 лет.

Берёт деревянный спил, рассмотреть который у меня сразу не получается.

- У Зевса, владыки всех людей, три дочери: Лахесис, Клото и Атропос. Когда человек ещё не родился, Лахесис в глубокой тайне на золотых весах отвешивает все случаи, которые должны с ним произойти. Как только человек родился, Лахесис передаёт его судьбу Клото, у неё золотое веретено. Клото прядёт нить судьбы – я её нарисовал паутинкой. Согласно каждому событию она завязывает узелок. Атропос смотрит, как эти события в жизни человека исполняются. Как только узелки закончились, она золотыми ножницами перерезает нить судьбы, и человек умирает. Он попадает на божий суд к Зевсу.

- Зевс может принимать любые обличия, у меня он сидит в халате и тапочках у себя дома, ноги и руки скрестил, чтобы его мысли не прочитали. В старой обожжённой пирамиде он смотрит прошлое, в новой пирамиде – будущее. Зевс глядит в кварцевый кристалл, как человек прожил жизнь. Плохо – его бросают в царство Аида. Если человек всё делал хорошо, то он попадает в райский сад. Если сверху посмотреть, тут как будто церквушка. Тут, - постукивает Александр Николаевич по раю, - своего рода вертолётная площадка, здесь человек акклиматизируется, и снова в путь. Как я это придумал? Да не придумывал я! Само дерево подсказало, что с ним сделать.