Глубже, чем озеро, и тоньше, чем детство, — чем колет фильм, снятый в Забайкалье

Снятый в Забайкалье фильм «Озеро детства» (12+) собрал на премьере в «Удокане» полный зал. Говорят, что такое после пандемии случается редко, в основном на семейных фильмах. «Озеро» как раз такой. Я бы даже сказал — свойский, забайкальский.

Большая загадка, как у архангелогородца Андрея Карасова получилось всё так по-забайкальски. На самом деле там очень много того самого регионального компонента, который тонкой иголочкой то и дело колет в сердце — не то от тоски, не то от ностальгии.

Укольчик первый — пейзажи. История в фильме летняя, но снята, когда уже веет сентябрем. Это благодарное, но немного тоскливое время: вроде лето еще, но немного его осталось. Хоть трава еще стоит крепкая и сочная, но листья у черемух начинают багроветь, а по утрам зябко. И во всей картине постоянно что-то такое промелькнет родное и привычное, но в то же время заманчивое: речка на камнях блестит, желтый березняк в густой хвое, берег камышиный. Это всё, конечно, иначе смотрится на экране «Удокана».

Киношная местность — это тоже почти родное. У меня, как и у актера Дмитрия Харатьяна, много воспоминаний из лагеря. Только его лагерь в Подмосковье, а мой — на Арахлее, неподалеку от Болванки, и памятного там зарыто хоть отбавляй. Пусть и не с самим этим заросшим озером всё связано, но это тоже детские такие места. Где-то там куст с рябиной был, которую я первый раз увидел в жизни, изогнутые лиственницы — одновременно страшные и восхитительные, жимолость горькая, но желанная всё равно.

Укольчик — бабушки, которые не играют свои роли даже, а просто по написанному говорят. Всё остальное кажется очень естественным: ловят куриц, смешно растопырив руки, и сами смеются над Митькиной растерянностью, чаюют, придвигают тарелку. Даже сплетничают, чуть понизив голос и делая паузы между словами: дескать, знаем, что обсуждать людей грешно, но в известность вас не поставить не могём.

Бытовые привычки в фильме тоже очень родные. Можно поспорить насчет белой скатерти и «капроновой» крышки, которую отдали на игрушки, но литровая банка с молоком на столе — это наше всё прямо.

Александр Михайлов в начале фильма очень пугает: неужели так всё дальше и будет? Но потом роль раскрывается, и появляется какое-то удовлетворение. Кажется, такой роли Михайлову и не хватало. Потому что в жизни-то он плоть от плоти наш, а в кино пойди такого нашего Михайлова найди — Вася Кузякин, конечно, не в счет. И снять фильм уже бы и стоило ради того, чтобы Александр Яковлевич сказал с большого экрана: «паря», «маленько» и прочие «браво-то чё». И уже тем более произнес те тихие слова про Бога, природу и русских. Про это в последнее время говорят много и еще чаще кричат. Но не всегда по-нашему.