«Люди в нашей стране любят нести деньги на хорроры». Ирина Старшенбаум — о Чите, домашнем насилии и своем пути в кино

Ирина Старшенбаум — российская актриса с солидным списком проектов в свои 30. Она стала известна широкой публике после роли Юли в фантастическом фильме «Притяжение» Федора Бондарчука, а затем случилось «Лето» Кирилла Серебренникова. Сейчас Старшенбаум — одна из самых востребованных молодых актрис в индустрии: она снялась уже почти в 40 картинах и сериалах, включая «Медиатора», «Общагу», «Надвое», военный «Т-34» и постхоррор «Сестры». В Читу артистка приехала на открытие X Забайкальского международного кинофестиваля и представила фильм «Здоровый человек» Петра Тодоровского, в котором она играет с Никитой Ефремовым и Евгением Ткачуком.

— Это для вас первый региональный фестиваль? Не мелко, с учетом Канн и вашего фестивального опыта?

— Не первый, я вела недавно фестиваль в Екатеринбурге — тоже новый, прекрасный. Я вообще, честно говоря, стараюсь, если это возможно, приезжать — мне нравится представлять мои фильмы. Хотелось бы, чтобы наша страна развивалась, кинематограф развивался во время, когда мы в связи с санкциями так обособленно живем. Мне будет очень обидно, если всё, что мы столько лет делали, остановится. Поэтому, когда кинематографисты приезжают на какие-то региональные кинофестивали, это очень правильно — это дает какой-то импульс, энергию, веру. Я езжу здесь по городу и считаю, что он безмерно кинематографичный и что здесь надо снимать кино. И как-то обидно, что никто этого не делает.

— А закаты застали?

— Да. Потрясающе. Очень красиво — я буду теперь всячески всем намекать поехать в Читу снимать кино.

— Вы вообще часто бываете в регионах?

— Стараюсь приезжать по возможности. Я не так много видела в России, потому что в основном в кино мы снимаемся где-то в Подмосковье, в Петербурге — это мой любимый город. Я репетирую спектакль «Наедине», с которым мы планируем поездить, поэтому у меня впереди много открытий.

— Есть ли будущее у регионального кино?

— Думаю, такая тенденция будет развиваться, потому что открываются киностудии и на кино выделяются деньги, что приятно. На дебюты [в том числе]. И некоторые дебютанты, которые приезжают из регионов, хотят снимать про свои города.

— Вы сами любите что-то из такого провинциального кинематографа? Знаете каких-то авторов, не считая якутских, которые у всех на слуху?

— Мне нравится всё, что делали ученики Сокурова (Александр Сокуров — режиссер, снявший «Русский ковчег», «Фауста» и «Александру». Среди его учеников — молодой режиссер Кантемир Балагов из Нальчика, автор «Темноты» и «Дылды». — Прим. ред.). Он как-то их научил, или это в процессе возникло, что они интегрируют родные места в свои картины. Кира Коваленко — ее фильм «Разжимая кулаки» мне понравился. Из регионального... Я вот хочу сейчас сняться в таком региональном кино. Еще пока нельзя говорить, что за фильм. Сложно — авторское кино испытывает колоссальные проблемы с бюджетами и темами. Сейчас время более однозначных фильмов.

— Про Забайкалье практически всегда говорили, что это депрессивный и всем своим видом дотационный регион. Вы когда приехали сюда, ощутили или разглядели какую-то хтонь?

— Я люблю такие города, наоборот. Мне кажется эта атмосфера лиричной — для рефлексии, созерцания. Она такая и азиатская — здесь стык культур, и я люблю эклектичные ощущения от города. И поэтому люблю Петербург, Владивосток, потому что он тоже такой странный, Гонконг, Бангкок.

— Как вам первые дни кинофестиваля? Какие вы увидели отличия от других?

— Я не ожидала, что здесь настолько добродушные и гостеприимные люди. Это не пустые слова — не потому, что я вся такая светская женщина и говорю про гостеприимство из-за того, что так принято. Здесь есть жажда движения, каких-то коллабораций, жажда того, чтобы люди сюда приезжали и что-то делали. В Чите столько прекрасных, талантливых ребят со светлыми лицами. Мне бы хотелось, чтобы тут происходило больше культурных событий, потому что люди явно к этому расположены и этому рады. Мне правда этого очень искренне хочется — я желаю этому городу и этим людям, которые хотят заниматься творчеством, бизнес-идеями, чтобы сюда шли деньги, возможности, творческие мероприятия. Вам это всё очень идет.

— Каково вам было в роли ведущей ЗМКФ? Сработались с Петром Рыковым?

— Мы с Петей снимались когда-то давно вместе в проекте «Крыша мира» — это один из моих первых сериалов. И как-то я к нему быстро тогда привыкла. Петя перед церемонией, скажу вам по секрету, нервничал, но я надеюсь, что всё прошло хорошо. По крайней мере, никто не плакал после или не говорил, что можно было получше.

— Если плакали, то от счастья.

— Когда Петю увидели! Мне понравилась церемония. Она была торжественной, но при этом неформальной.

— Вы в 2022-м впервые попробовали себя в роли креативного продюсера — в фильме «Сестры». Не думали о том, чтобы стать режиссером?

— У меня такой пиетет к режиссерам! Практически: вот бог, родители и вот режиссер (смеется). Такая иерархия. Хороший режиссер — это человек очень насмотренный, умный, развитый, постоянно расширяющийся, с определенным манипулятивным характером, достаточно жесткий, он знает, чего хочет, и не отступает от этого. И ему всегда есть что сказать. Вот когда мне будет, тогда может быть.

— Когда вам будет что сказать, вы режиссер какого жанра?

— Я даже боюсь об этом думать, но я про людей. Точно. Я про их сложное устройство и про то, что у нас всегда, кажется, есть какие-то варианты, как поступить. И мы такие все умные, но на самом деле человек всегда объемнее, глубже, интереснее и парадоксальнее. И, наверное, про это я люблю и сама смотреть кино, и если бы уж когда-нибудь я снимала, то тоже снимала бы про это.

— В «Сестрах» вы в четвертый раз снялись с Никитой Ефремовым, у него там очень сложная роль абьюзера. И у вас непростая — жертвы. Удалось ли как-то углубить или расширить персонажа, учитывая, что у женщин в кино всё еще ограниченный набор образов: условно, это либо несчастная жертва, либо одинокая стерва, и третьего не дано?

— Мы с Ваней (режиссером «Сестер» Иваном Петуховым. — Прим. ред.) хотели сделать героиню глубже, исследовать треугольник Карпмана (модель ролевой игры и взаимоотношений между людьми, в которой задействованы три персонажа: спасатель, преследователь или агрессор и жертва. — Прим. ред.), побольше об этом рассказать, порассуждать, рассмотреть разные стороны этого взаимодействия между двумя личностями. Картина получилась очень живая. У многих людей при просмотре возникали свои ощущения относительно таких взаимоотношений, у кого-то к героине появлялись противоречивые чувства или сомнения относительно ее психологического состояния. Та правда, которую мы в кино подаем, не всегда соотносится с восприятием зрителя: в картине очень много обманных ходов и провокаций в режиссуре заложены намеренно, чтобы смотрящий столкнулся с рефлексией на эту тему, захотел изучить эту проблему. У нас получилось заложить в фильм провокацию на собственную агрессию, когда зритель чувствует в себе эту злость, она наступает неожиданно и он ее не осознаёт. Одна девушка во время обсуждения после показа сказала: «Мне хотелось ей втащить весь фильм». Эти провокации, которые возникают в треугольнике, эти схемы, они цепляются друг за друга, поэтому фильм такой неоднозначный.

— Да, и еще он в жанре не драмы, а постхоррора. Это довольно необычное прочтение темы бытового насилия.

— А в каком еще жанре можно снять про домашнее насилие, если это хоррор чистой воды? Драма! И так понятно, что это драма. И этот ход хоррора был продюсерский такой. Это один из самых собирающих жанров в России. Люди в нашей стране, оказывается, любят нести деньги на хорроры, чему я была очень удивлена.

— Вы сразу согласились на хоррор?

— Мы с Ваней уже работали на одном из его первых короткометражных фильмов, и он мне очень тогда понравился как художник. Он вообще не работал с артистами, это было очень смешно — я думала, почему он нам ничего не говорит? Но у него было столько идей! Он тогда работал креативным продюсером в Bazelevs (компания, основанная Тимуром Бекмамбетовым, лидер продакшн-индустрии в России. — Прим. ред.), и я думала, какой классный парень. Мы сняли короткий метр, посмотрели — он был классным, красивым, нежным. И потом мне Ваня присылает спустя лет пять этот сценарий. Я обрадовалась, помня все его предыдущие короткие метры, и подумала: «Наконец-то нежное, комедийное, возможно, какое-то ироничное кино». У меня тогда было несколько драматических картин подряд, и мне хотелось этой легкости. Открываю синопсис, описание, презентацию. Звоню ему: «Вань, ты серьезно хочешь постхоррор про домашнее насилие снять?» Он: «Да». И я ему сказала: «Я с тобой. Я пойду». Я видела, как он работает, что он не будет на этом спекулировать никогда. И, видимо, есть то, что его в этой теме цепляет, — ему есть что сказать.

— Это хоть и не драма, но, кажется, еще более сложная форма переживания. Каково вам было сниматься в итоге?

— Когда мы готовились, у меня началась паника за несколько дней до начала. Я говорила: «Вань, я не могу это делать и не знаю, как это делать. Это очень важная тема, социально значимая, я подведу всех». У тебя вырастает ответственность — тебе напишут, что ты не знаешь, о чём говоришь, или все посмотрят и скажут, что это глупость, — мне было очень страшно. Но так получилось, что кино как-то начало снимать само себя удивительным образом, на площадке временами стояла какая-то болезненная тишина, мы временами просили уйти всех с площадки, это был большой творческий и личный процесс — мы все стали большими друзьями после этого фильма. Приятно, что фильм сделан дебютантами и что затеяли фильм на такую тему именно мужчины, и относились к нему с большой важностью и трепетом. Но всегда, когда кто-то хочет посмотреть «Сестры», я говорю: «Будь готов, он довольно специфический». Но я люблю такое кино — оно странное, экспериментальное, у меня в этом смысле уже давно извращенный вкус на кинематограф.

— Про извращенный вкус. Как вы относитесь к сериальным актерам — тем, кто снимается на «России» или НТВ?

— Для кого-то это удовольствие — сниматься в таких сериалах. Просто у каждого свой формат, в котором удобно работать. У меня вообще никогда нет осуждения ни к кому — к себе в первую очередь. Потому что я тоже от этого избавляюсь всяческим образом — от своего внутреннего критика. Он, конечно, у меня очень недремлющий персонаж, который всё время [говорит]: «Это неправильно, это не туда, это не так». Поэтому, когда себя перестаешь осуждать, ты и других тоже понимаешь, их выбор. Я могу говорить только за себя. Для меня сериальное существование очень ограничивает творческие возможности и развитие, потому что там есть определенная концепция, вокруг которой всё построено, и ты из нее не можешь никак вылезать — там нужно доходчиво для всех сыграть что-то. Я люблю кино с другим темпом, более экспериментальное, жанровое. Мне нравится в себе открывать и в кинематографе что-то новое. Но это не значит, что это — хорошо, а всё остальное плохо. У меня самой сейчас этап, когда я хочу попробовать себя в другом направлении, в других жанрах. Я правда очень много времени и сил посвятила драматическим работам и хочу посмотреть немного в другую сторону.

— В каком жанре вы бы хотели сниматься?

— В комедии или сказке. Сейчас есть одна [сказка], над которой я начала работать. Мне нравится, когда можно сделать характерного персонажа. Интересно сделать что-то такое, чего от меня не ждут и чего я от себя не жду, — в этом тоже какое-то расширение. А про комедию — я очень хочу сделать или принять участие в хорошей романтической комедии. Этот жанр находится на каком-то стопе, он просто умер.

— Несколько лет назад в Голливуде актрисы начали открыто поднимать вопрос о разнице в зарплатах между мужчинами и женщинами в киноиндустрии. Как у нас дела?

— У нас это есть. Я не приемлю такое и считаю несправедливым. Труд каждого человека должен оцениваться одинаково. И женщин, и мужчин — неважно, в кино, в любой деятельности. Я не люблю в крайности впадать — сейчас ситуация с зарплатами вроде подтянулась как-то.

— А харассмент?

— Естественно, эти случаи есть — многие о них знают. После волны #MeToo люди начали говорить о ситуациях, домашнем насилии, делать выходы в публичное пространство. Такие темы хотя бы начали обсуждаться. Всё [в целом] зависит от человека, в кино — от продюсера непосредственно. Но вообще в любой компании, в любом коллективе главное — это ответственность каждого отдельного человека. Если человек сам живет по этим принципам (равенства и ненасилия. — Прим. ред.), старается их соблюдать, то вокруг него вся экосистема будет выстраиваться правильным образом.

— Как на российском кинематографе сказались санкции? Со стороны — зрительской — кажется, что всё неплохо: выходят хорошие, качественные сериалы, фильмы.

— В российском кино сейчас происходит переосознание происходящего, люди ищут новые темы, пытаются делать свое дело, не теряя то, что многие годы тщательно строилось. Я делаю ставку на то, что сейчас будет много сказок, комедий. Возможно, жанр хорошего семейного кино возродится, потому что людям сейчас необходимы свет и добро.