Счастливый Алексеич

- Дело личное, конечно, я же не полезу, но ты землячка, считай родная душа. Я погляжу, любишь его? - мы сидим с Алексеичем у Читинки на крепкой, занозистой лавочке, доставшейся заказнику от военных — отсюда можно дойти пешком до Телембинского полигона. Недалеко. Солнце уже зацепилось краем за зубчатую верхушку сопки.

Река шепчет и ворчит на перекатах. Лошади шевелят мордами опавшую листву. Я ковыряю носом кроссовка крепкий дёрн и боюсь моргнуть, чтобы не выкатилась слеза. Он обнимает одной рукой, кряхтит, другой ладонью — тяжёлой, горячей — накрывает мне голову: «Ну, что ты, доня. Пойдём, я тебе след от разрыва покажу».

Алексей Алексеевич Шурыгин — инспектор Читинского государственного зоологического заказника. Бывший теперь. Вверенная ему территория — 110 с лишним тысяч гектаров в границах от высоты 1387 по течению Большой до Читинки, далее по реке до истока, по границам Читинского, Тунгокоченского и Карымского районов до истока реки Илнакта с востока, а оттуда между Шаргальджином и Аблатуем до устья, и вверх против течения Читинки до места впадения в неё Геремги, а по ней уже до Бурятии. До кордона «Урочище крутое», до кордона дальнего (а ближний — в Никишинском заказнике), куда заступает на смену Алексеич с напарником Азретом Назировичем (Назирычем), рубиться часов 6, преодолевая броды и хребты. Местное население пришлых в свои угодья пускать не любит — раскидывает по дороге проволоку, прячет её в лужах и чепурыжнике.

Ушлые охотники прорываются тропами, хитрят, но о кордоне, на котором живут два деда, слагают легенды и соваться сюда не рискуют, разве кто с Усуглей, чужой.

В избе у дедов натоплено, прибрано. Квартира, сразу видно, холостяцкая, но уютная. На окнах приличные занавески, на дощатом крашеном полу ковровые дорожки. Добрались уже затемно, нарезали закуски на скорую руку — к концу смены закончился газ на кордоне, раскочегаривать печурку не было ни сил, ни желания, решили ужинать всухомятку и по-быстрому. Однако ж за разговорами просидели добрых часа два.

- С Алексеичем здороваются по утрам изюбри. Не выходят пока, но то там, то там, слышно, ревут, много. И всё потому, что этот заказник существует. Я так скажу: чем больше заказников – тем лучше. Ведь как должно быть по закону, 18% территории — у заказников, а у нас в Забайкалье даже нет 4%. Ильковский ещё перед выборами как обещал: к 2015 году будет 15%, - рассуждает Назирыч, спустившийся 20 лет назад с гор, с пышными седыми усами, крепкий, жилистый. Сердится за маты, уморительно язвит, но больше помалкивает.

- Это дело, - ворчит Алексеич. – Ещё бы техники дали, бензина, 110 тысяч гектаров обойти пешком, это вам не шутки. Вон, ребята ходили пешком туда, куда мы ещё не проезжали. Рассказывали нам, какая брусника там растёт. А мы туда добраться не можем – не на чем. До того нахальное браковорьё, что с Бурятии лезут, с Усуглей заезжают. Я знаю, я на этом кордоне шестой год, а в дирекции особо охраняемых природных территорий — все восемь.

- Как вы на защите природы оказались?

- Я сейчас перед тобой душу разверну. Добро? Я браконьером был. Таким, что не попался ни разу. А потом - как озарение нашло. Потом решил, сколько можно стрелять, что останется детям-внукам? Это честно я говорю. На самом деле было так. Пошёл в егеря. Охранять природу.

- Успешно?

- Говорят нам - охраняйте. А чем охранять? Приезжают сюда с пулемётами парни навороченные. На нижнем кордоне проехали, а тут их не пропускают. Тут два лесовика-старика. Если б они бы пошли на приступ, неизвестно, чем бы всё закончилось, ведь наше дело – тоже не отходить. А у нас даже служебного оружия нет. Чтобы справку написать, что нарушение было, нужны понятые. А где здесь мы найдём понятых? До ближайшего села два брода пиликать. Выделялись деньги, когда был Шишкин (Константин Шишкин, бывший руководитель объединённой дирекции ООПТ – авт.), на приобретение вездехода, чтобы можно было угодья объехать. Но на эти средства купили ЗИЛ 131, УАЗик бортовой и «Патриота».

Назирыч на эти слова покряхтывает и поглядывает на включённый диктофон.

- Почему меня не любят? Потому что я говорю правильно, - пихает его локтем в бок Алексеич. – 131-й ЗИЛ взяли, а чем его заправлять? В прошлом году стоял. И стоит, и стоит. По плану завтра нам сено вывозить, но ветер-то какой. Подождём погоду, объедем с тобой на лошадях владения, - подмигивает мне и подливает «с горочкой».

Поутру, когда очертания мебели рассыпались в светящуюся пыль в густых солнечных лучах, Алексеич сел в кровати, размял своими огромными руками колени, почесал бороду, оделся, заправил проворно кровать и прокрался к скрипучей двери, опасаясь разбудить гостей. Над кроватью – фотографии внуков. И бинокль. В него, как и в объектив фотоаппарата – обычной «мыльницы» с пустяковым зумом, можно разглядеть, как на плешине сопки напротив кордона бродят настороженные косули, а порой по два-три-пять, раз было, что 17, выходят изюбри. Медведи весной. Случалось, что медведи гуляли по поляне перед домиком инспекторов.

К нашему приезду низина поседела от инея, хрустела под ногами остекленевшей от мороза травой. А несколько месяцев назад медведица и годовалые медвежата здесь же бродили и не желали сматываться: «Вообще обнаглели. Пугнёшь её, она отбежит – встанет, отбежит – встанет. Страшно же. Так за лошадьми пойдёшь, она тебя где-нибудь и подсекёт, зараза. Кое-как прогнали. Потом уже увидел, что они тут муравейники вскрывали».

Помимо хозяйского дома на кордоне поставлен небольшой сарайчик и смолистая банька с нестерпимо жаркой и гудящей печкой. Когда горячим влажным воздухом, густым как желе, дышать уже нет мочи, можно выбегать до речки, зимой – в прорубь, или на веранду, если не такой смелый. Там Назирыч, знатный парильщик, уже приготовил огромную жестяную кружку морса. А потом снова на полок чувствовать каждую стекающую каплю – по спине, ключицам, животу. Хороша баня, как могли – строили сами.

Там всё сами. Из выделенного имущества была косилка китайская, «выжали всё с неё». Мыкались-мыкались, что только не выдумывали – на кордоне ни сварки, ни болтика лишнего нет. Пришлось Назирычу ехать до своего хозяйство, везти свою косилку. В прошлом году 30 копён поставили, в этом году – 60. Всё на подкормку да лошадям. Без лошадей здесь никак, особенно когда распутица, - учёт, обход и всё остальное: «ЗИЛ впендюришь, а как выпендюрить его – очень интересно», - хохочет громко Алексеич. В неработающем тракторе на аккумуляторе птицы вьют гнёзда. Весной у стариков начинается работа на огороде, и Назирыч запрягает коня в борону.

- Видишь, какие тут у нас радиоприёмники. Советского производства. Ресурсы свои выработали. Я сколько могу что-то делать по технике, сделал. Теперь они ловят китайское радио, а что делается в России – то мы не ведаем. А вдруг на нас напал враг. А если американцы зайдут, чем отбиваться? 15 патронов есть всего. 14 я врагов завалю, а потом конец? Нет. Правильно. Первого застрелил – подыми ружьё. Это только в фильмах показывают, что патронов в одном стволе немерено – пых-пых-пых. Мы тут герои боевиков.

При этих дедах и лось появился, размножается. На объездах встречаются и матки, и быки. «Заказника не будет – всё, ничего не будет. И понимаешь ты, мужики это соображают! Наши, местные. Ты посмотри кругом, у нас дороги не накатанные, поразмыло их все, кое-где трясина. Никто не ездит. Да и природа бережёт себя. Приезжала тут одна «блатота». Нормально поговорили. Без драк, без всего. А на нижнем кордоне там одному нашему сопатку расколотили – всякое бывает».

Мне достаётся Баргут. Терпеливый, но упрямый конь. Он пахнет счастливым детством, рогожами, развешанными под навесом, весенней первой обкаткой рабочей лошади пастуха, весёлыми выездами по ягоду в бричке. Тёплый, покладистый, если ты в седле. Конь Алексеича – Якут. Такой же белый. «Такой же старый, - добавляет дед. – Я фотокарточку отправил с ним, а мне ответ приходит: «Алексеич, а я не понял, где ты, а где Якут?».

Мы едем с ним к крутому повороту Читинки: «На-ка, надень мои штаны и свитер! Надень, кому сказал, застудишься, что за упрямая девка». Любуется потом: «Сразу видать – землячка. Видал, Назирыч? Как казачка в седле!». Обступающий нас лес прозрачный и недвижимый. Натурально, только ветер проносится между тонких стволов, подхватывая в янтарную пургу лиственничные иголки. Порой у дороги теснятся румяные кусты шиповника.

- Я со своей бабушкой (так Алексей Алексеевич зовёт свою жену – авт.) познакомился, и через 22 дня мы заявление подали. Я деревенский, с Беклемишево, она городская. Чем взял? Я был, наверное, один из первых парней на деревне. Получилось так даже, что за любовь дрался, а женился на другой. В деревне никто и не ожидал. Сентябрь продружили мы с ней, октябрь – месяц подумать давали. Мне было 21, а ей – 20. Я тогда уже был шофёр третьего класса. Ну, и зарабатывал. Прекрасная зарплата. Тракторист. С такими руками, и не трус. Поехал на охоту и заехал на Ундугун. Туда же группа студентов. А тут налётчики местные налетели – как, девчонок же привезли. Вот так и схлестнулись с ними, я как защитник. А она старшая из девчонок. Уже собрался к одной в Оренбург уехать, а тут перехватила меня. Я даже чемодан купил.

Потом говорю маме – женюсь, наверное. Она махнула: «Только не уезжай никуда». И вот привожу её на мотоцикле, на «Восходе». Как городская поехала? Если полюбил – куда угодно же поедешь. Теперь вот ждёт-пождёт меня неделями.

Влезло мне дело моё в душу, всё это болячка. Я такой был матёрый. А потом попался очень хороший товарищ, председатель коллектива охотничьего, передал мне полномочия, и я взялся за ум. Дальше – больше. Ведь в хозяйстве какой дурдом – собрать со всего коллектива охотничьи билеты, взять взносы – конторская эта волокита с папками, с пакетами, марочки клеишь, обрезаешь. Я даже, не вру, почувствовал аллергию на бумагу.

Потом 90-е. Развалили всё. Ну, а я пошёл природу дальше защищать.

На кордоне много собак. Один пёс сразу стал любимчиком. Ему медведь сломал челюсть несколько лет назад. Для него я таскала кусками хлеб, а он тыкался мордой в колени и всю дорогу потом трусил рядом с Баргутом, время от времени сворачивая в кусты с проверкой.

И лошади. О каждой Алексеич говорит с удовольствием. Треплет загривки, хлопает по широким лопаткам, по мускулистому крупу. 21 апреля родилась — Улька, Юлька. В честь Ульянова, конечно. Красавица. После этого Манька. Корноухая родилась в феврале или в марте. Ей ушки приморозило, и теперь они круглые и маленькие. Лошадка – загляденье. Рыжая, стремительная. Держалась пугливо, близко не подходила, но и из виду не выпускала.

К вечеру, когда тени стали длиннее, а звуки чётче, короткие выдохи превращались в пар и замирали в морозном воздухе. Алексеич ехал рядом. Седой, как лунь, с белой бородой, он казался Дедом Морозом, но при всём добродушии и открытости был наблюдательным и смекалистым. «Чухал» настроение, цеплял взгляды, читал людей на раз.

- Три года назад я наяву по 30 по 40 голов чушек видел – такие банды ходили. Значит, не зря мы здесь живём, хоть на нас и обижаются бывшие охотоведы. Мы им паёк перекрыли. Живём в лесу, а жрём тушёнку. Изжогу наживаем себе. Этой осенью 6 литров боярки насобирал. У бабушки моей давление, да и у меня прыгает. Боярышник от него помогает, - развлекает меня болтовнёй. Про собак тоже.

- Баргут есть. Махмуд есть. Тунгус есть. Абреком назовём. А знаешь, как меня Якут спас? Я его искал-искал, ходил за ним. Упал. Ноги ещё в воду у меня попали, мокрые. Холод стоит – 10 килОметров отсюда. А как ехать без седла, спина и так ломаная, да ещё и зашиб. А он стоит, увидел беду: пока я сейчас ковылять буду — кирдык придёт. В канаву его завёл, прошу: «Якутя, милый мой, потихонечку». Так и дотащил меня ме-едленно.

Ещё случай в Карымском заказнике был. Привезли туда двух кобылиц с Бурятии. А я тогда хотел собаку пнуть, попал в мотоцикл, и так неудачно, что ногу зашиб страшно. И вот эти лошадки уполканили. Я их догнал, километров 7-8 прошагав со сломанным пальцем. Нашёл, а поймать не могу. И так измотался, что всё, сел в канаву и сижу. А самая вредная кобылица встала, разворачивается и подходит. Узду на неё надел и поехал. После этого она никого не пускала на себя. Такая.

- И ты, Ленка, не реви, слышишь меня? Потому что здесь нет нас с тобой счастливее.

И правда – не было.

Фото: Алексей Антипенко.

Спасибо за помощь в организации поездки Александру Ладанову и Алексею Антипенко.