Профессор Сигачёв: Учёный за многое платит сам

Наука в Сибири - это всем хорошо известный Академгородок Новосибирска, научный центр Иркутска, научные институты Томска, Кемерово и других крупных городов. Чита в этот список не входит - но не потому, что здесь нет науки. Она есть, но вынуждена подстраиваться под регион, под его территориальные особенности, мощности, социально-экономическое положение. При этом она продолжает функционировать, решать проблемы края и стремится к тому, чтобы результаты исследований не оставались на бумаге, а получали дальнейшее развитие в опытно-промышленном производстве. В столице Забайкалья сегодня работает только один институт Российской академии наук - природных ресурсов, экологии и криологии (ИПРЭК). Хватает ли его ресурсов на исследования и оценку экологической ситуации в регионе, как повлияла на краевое отделение реформа РАН и почему людям вряд ли стоит стремиться жить в Чите, рассказал доктор технических наук, директор ИПРЭК СО РАН Николай Сигачёв.

- По каким направлениям работает ваш институт?

- Институт нацелен на решение фундаментальных, в том числе региональных проблем, глобальные задачи решаются в крупных научных центрах, а в регионах создаются те, которые прежде всего изучают местные условия формирования, допустим, земной коры, или водных, лесных ресурсов. Мы работаем с минприроды, занимаемся темой забайкальского кулиндадромеуса (динозавр из отряда птицетазовых, покрытый протоперьями и найденный в Забайкалье - прим. ред.). Определённая работа идёт по созданию особо охраняемых природных территорий по северу Забайкалья – мы сделали несколько обоснований по созданию таких мест. Кодар – это очень привлекательное место и с рекреационной точки зрения, и с экологической, и с туристической, и минерально-сырьевой, и водных источников. Это очень интересный район Забайкалья, где можно развить инфраструктуру, рядом проходит БАМ. Сегодня проводится много работы по Удоканскому месторождению, по эколого-экономической оценке в целом Забайкальского края.

Мы тесно работаем с районами, оцениваем, в каком направлении следует развивать производительные силы Забайкалья – не несут ли они в угоду экономическим показателям экологические бедствия, которые потом вызовут ещё большие затраты. Природа ранима, и различные теории, которые предлагают со стороны - они не все подходят для нашего края. Мы прорабатываем вопросы лесопользования, лесовосстановления, борьбы с опустыниванием. Всё это имеет целевое назначение и должно иметь прикладной результат.

- В чём выражается этот результат?

- Это в том числе опытно-промышленное внедрение результатов исследований. Сам по себе результат, выраженный в отчётах, умозаключениях и готовых патентах тому же бизнесу и промышленности не интересен. Им необходимо показать конкретный материал, вещество, чтобы он убедился, что в это можно и нужно вкладывать деньги.

- Вы привлекаете какие-то инвестиции или полностью живёте за счёт государственного финансирования?

- Инвестиции необходимы, во всём мире фундаментальная наука живёт на долях, в разных странах по-разному - где за счёт государства, а где за счёт бизнеса и соответствующих фондов, которые спонсируют и развивают науку. У нас в стране институты живут за счёт государства. Хорошо иметь несколько источников, одного - недостаточно. В этой части наш региональный бизнес пока не приспособился, или плохо приспособился для того, чтобы финансировать фундаментальную науку и даже прикладную. Они идут за готовым результатом, когда видят экономическую выгоду.

Сегодня есть множество фондов и грантов, но мы отчего-то плохо ими пользовались раньше. Мы - это не только институт, высшая школа, но и профильные министерства. Большая наука живёт за счёт грантов. Есть, например, фонд Бортника, программа "Умник". Здесь работает его представитель Юрий Васильевич Андреев. В этом году участвовало около 20 проектов, было шесть победителей. Средства выделяются так: грант на первый год - 200 тысяч рублей, второй - ещё 200, а потом идёт речь о долевом софинансировании на миллионы рублей. Есть и другие фонды.

- Насколько ваш институт автономен в распределении внебюджетных средств?

- Мы заключаем договоры, привлекаем средства на условиях, выполняя для промышленности услуги, и эти деньги вкладываем в развитие. Не так много, как хотелось. А средства мы распределяем автономно, РАН нас за руку не водит.

- А на что, по вашему мнению, необходимо выделять деньги в Забайкальском крае?

- На то же, что и всегда - полезные ископаемые и сельское хозяйство.

- Какую науку сегодня реально развивать в Забайкальском крае - прикладную или фундаментальную?

- На самом деле, деление на фундаментальную и прикладную науку условное, грань не всегда чётко можно провести. Сейчас из любых новых закономерностей можно сделать прикладной результат. И наоборот, там, где есть углублённое изучение прикладных результатов, находятся и закономерности общенаучного направления. Любая хорошая наука имеет две стороны и опирается на фундаментальные законы природы, но наука ради науки интересует очень немногих.

На самом деле необходимо сочетание, если применительно к нашему институту. С одной стороны, без глубоких фундаментальных знаний и поиска новых, мы ничего нового в прикладной не сделаем. Всё, что можно извлечь из старых знаний, уже извлечено теми, кто на этом делает деньги. Поэтому поиск новых материалов, законов, явлений является основой для прорывных технологий, способов, методов и так далее.

- Сейчас широко обсуждается реформа РАН, в науку пришло много чиновников, появилось Федеральное агентство научных организаций (ФАНО). Отразилось ли это на региональном институте, и как повлияло на вашу работу учреждение ФАНО?

- Реформа не коснулась нас в негативном плане. Я думаю, что у неё есть и плюсы, и минусы. До реформы был определённый застой и сложилось состояние дел, когда каждый занимался своей маленькой программой. Произошло укрупнение, решаются общие задачи, систематизируется недвижимость, всё, что касается земли, собственности, наличия параллельных направлений в различных институтах – это приводится в соответствующий порядок. Желательно, чтобы вместе с грязной водой не выплеснули и чистую – ребёнка РАН. Это как раз тот случай, когда небольшие по численности институты, которые являются единственными представителями науки в регионе, чтобы они были сохранены в том или ином виде, пусть даже подвергнутые реформированию.

Есть опасность и понимание того, что в пылу реформы могут произойти негативные события. Мы стараемся предупредить их, принимаем определённые действия. В последнее время связь между нашим институтом и властями Забайкальского края существенно усилилась. Мы сотрудничаем с лесной службой, министерством природных ресурсов, планируем провести встречи со всеми руководителями отраслей и получить от них задания, свежие сведения, новости. Мы, например, с Гослесслужбой заключаем соглашение, по которому получаем право брать у них информацию, присутствовать на совещаниях, а в ответ направляем им свои аналитические материалы.

- Есть ли сегодня материальная база под исследовательские проекты института и высшей школы в регионе? Помогают ли в этом краевые власти?

- У региональной власти нет полномочий заниматься оснащением высших учебных заведений и федеральных учреждений науки. Это полномочия исключительно федерального центра. Может, школы и являются заботой Забайкальского края, а остальное – это заботы федерального бюджета. Средства в своё время выделялись, худо или бедно, но они были. Не сказать, что ничего не приобреталось. У нас есть оборудование. Конечно, хотелось бы лучше и больше, как всегда. Но в нынешней ситуации, когда ограничены финансы, я вижу единственный выход – это центры коллективного пользования. Бывает так, что оборудование приобретено, но нет помещения, соответствующего требованиям, людей, реактивов, да даже задачи, и часто дорогое оборудование может пылиться на складах и просто приходить в негодность. Чтобы этого не было, и создаются такие центры.

Когда есть хорошо выношенная идея и хорошо составленный план эксперимента, нужны лишь новые и современные подходы, которые можно обеспечить за счёт центров. ФАНО такую работу ведёт - они укрупнили свои мощности и теперь на безвозмездной для институтов основе появились возможности отправлять образцы и пробы, допустим, в Иркутск или Новосибирск, и оттуда оперативно получать результат.

Аналогичный центр можно было бы сделать и в Чите, для некоторых видов оборудования, но для этого нужно объединение между наукой в образовательных учреждениях и наукой в научных учреждениях. Мы сейчас прорабатываем концепцию консорциума с образовательными учреждениями, для того, чтобы плотнее заняться исследованием нетрадиционных источников сырья, полезных ископаемых, в том числе трудноизвлекаемых, и другими задачами.

- Учёный растёт со школы. Какой потенциал у современных школьников и студентов?

- Учёный растёт с мамы и папы. Конечно, средой для его произрастания является, прежде всего, школа. Высшая школа исправить недостатки средней не может в большинстве случаев, у неё нет такой задачи даже. Важно, чтобы в школе преподавались основополагающие дисциплины - математика, физика, химия. Это и есть фундамент для подготовки будущих учёных. Думаю, и сегодня потенциальных учёных среди школьников и студентов не мало, другое дело, что система образования меняется, тут возможен перелом, он уже виден - когда даже учителям сложно перестроиться на новые переписанные учебники. Я знаю, что в Москве многие школы принципиально не переходят на новые стандарты, пытаются сохранить наследие образования, которое делало упор именно на фундаментальные знания.

- Сегодня сохраняется тенденция, когда абитуриенты из Забайкалья уезжают в другие регионы, в тот же Новосибирск, где есть материальная база для исследований и возможности для будущей работы над проектами. Реально ли переломить эту тенденцию?

- А зачем? Я не думаю, что есть необходимость бороться с потоком уезжающих абитуриентов, нужно научиться их возвращать - создать условия для работы здесь, в Забайкалье.

- Можно ли говорить о том, что научная миграция из регионов в центр России и за рубеж сегодня сохраняется? Или в связи с тем, что государство обратило внимание на научное сообщество, появились новые возможности, перспективы работать здесь?

- Да, безусловно. Можно сказать, что миграция остаётся на прежнем уровне. Но не нужно думать, что учёные уезжают туда, потому что там им всё на блюдечке преподносят - садись, работай, получай деньги. Там высокая конкуренция, не меньше чем в России. Я считаю, что сажать науку за железный занавес нельзя.

- А как вы относитесь к иностранным инвестициям в российскую науку? Ведь результаты исследований остаются в руках тех, кто платит. Это вроде как потеря для науки, в том числе - региональной.

- Не совсем. Учёные в любом случае делятся опытом на различных конференциях, съездах. Они рассказывают в том числе региональной научной общественности вещи, на исследование которых у нас здесь просто нет средств - ни мощностей, ни кадров. Я не вижу в этом трагедии, если учесть, что наука - это общемировая ценность, она вряд ли может делиться территориально, когда речь идёт о глобальных исследованиях. Другое дело - частные заказы и патенты крупных иностранных предприятий, но это лишь способ выжить в экономических условиях для наших учёных.

- Изменилось ли отношение к науке в последние годы?

- Да, существенно. Это связано с тем, что необходимы инновационные разработки, свои - те, что покупать за границей не нужно будет. Ещё 3-4 года назад было по-другому - наши предприниматели говорили, что всё оборудование, например, купят за доллар, так быстрее и проще. Они считали, что выгоднее вкладываться в проекты и разработки за границей. Теперь другая экономическая ситуация. Речи о том, чтобы производить здесь всё - не идёт, у нас международное разделение труда, приборостроение, станкостроение - отрасли теперь уходят в шестое поколение, новые технологии, где другие принципы и подходы. И игнорировать науку здесь не получится.

- Достаточно ли в штате института сотрудников сегодня? Стоит ли его увеличивать?

- Нужно, конечно, но есть свои рамки. В СССР здесь было 230 человек, сейчас 105, из них - 31 кандидат наук и 10 докторов. Более 200 человек - это то, на что был рассчитан институт. Сегодня для тех задач которые поставлены - это оптимальное число сотрудников, которые могут их успешно решать. Нужны материальные средства - но об этом в ближайшие год-два речи не идёт, тем не менее, точечно решать задачи можно. Если бы финансирование сохранялось на уровне, который был 2 года назад - было бы нормально. У нас самодостаточный институт, мы работаем по актуальным направлениям и задачам.

- Расскажите о проблемах, которые ваш институт исследует в регионе?

- Все мы были свидетелями жесточайших пожаров в 2015 году. Мы наблюдаем за климатом, исследует лесной ландшафт. Наши специалисты установили прямую корреляционную зависимость между количеством пожаров и плотностью населения, а также зависимость количества пожаров от выходных дней: мы горим там, где больше население и тогда, когда больше выходных. Люди, выезжая в лес, жгут костры, но не умеют их тушить, чабаны весной поджигают сухопал, большинство пожаров начинаются со степи.

Мы стараемся перекрыть доступ населения в лес, пытаемся огонь закрыть, сжать, но он всё равно распространяется уже диким способом. То есть задача не в том, чтобы запрещать, хотя наказывать злостных нарушителей нужно обязательно. Мы разработали несколько маршрутов, где следовало бы организовать специальные туристические площадки для населения, провести локализацию туризма, организовать раздачу пакетов, дрова. Иначе мы будем гореть, терпеть тяжёлые последствия, в том числе и экономические.

В принципе, в Забайкальском крае экологическая ситуация в целом хорошая, но сегодня активно лоббируется, например, свободная энергетическая зона, планируется сжигать угли и производить самую грязную в мире электрическую энергию, от которой отказались в мире, в Китае. Создание крупных ТЭЦ на территории Забайкалья – это проекты, требующие широкого обсуждения.

- Вы сказали, что экологическая ситуация в целом хорошая по региону, можно ли сказать то же о Чите?

- Чита находится в невыгодном экологическом положении – в котловине, которая плохо проветривается, поэтому центральная часть города сильно загазована. С экологической точки зрения, он развивается крайне неверно. Люди стремятся в центр, а надо за его пределы. В столице мы за большие деньги покупаем худшую экологию, покупая квартиру, мы приобретаем вместе с ней и внешнюю среду. Есть в Чите и проблема со свалками и с котельными, которые загрязняют воздух и у которых нет очистки, и с количеством транспорта - всем это известно, но все продолжают сюда стремиться.

Свалки - это серьёзная проблема, но и здесь первые признаки цивилизованного подхода есть - мусоросортировочный завод, контейнеры, которые установил "Забайкалспецтранс".

- Что вы ещё исследуете здесь, на территории города и всего края?

- Минеральные природные ресурсы, воду, характер формирования земной коры, получаем сведения о принципах дальнейшего использования ресурсов и отходов. Мы - вторая в России провинция из двух - Урала и Забайкалья, где ведётся разработка полезных ископаемых и накопилось сотни миллионов тонн отходов, которые требуют внимания. Забайкалье даже старше Урала. Мы помогаем понять в том числе, как развивать промышленные силы региона, что сегодня конкурентоспособно.

- Вот вы исследуете место, где ведётся добыча ископаемых, с полученными данными вы выходите на региональные власти и промышленные предприятия?

- Мы просто даём информацию, никуда не выходим.

- Обращают внимание?

- Думаю, обращают. Здесь нужно чёткое понимание, что фундаментальная наука должна переходить в прикладную, и прикладная - в опытно-промышленное производство. Все - и власть, и бизнес - должны понимать и принимать меры экономического характера, экологию нужно сохранять, из отходов - извлекать пользу.

- Как вы относитесь к проектам типа моногородов, ТОРов, строительству крупных комбинатов с точки зрения экологии?

- Я недавно вернулся из Газимуро-Заводского района, с Быстринского ГОКа - инфраструктура там шикарная, такие проекты - они способствуют развитию края.

Мы дали однозначно отрицательное заключение по Амазарскому комбинату. Но в принципе, моногорода, разработка актуальных производств - это не плохо.

- Как вы считаете, упадёт ли спрос на угольную промышленность?

- Не думаю, что спрос на уголь уйдёт. Это сырьё, которое постоянно используется, так же и химическая промышленность. В крае же в основном энергетический уголь, ничего более реального пока не придумано. Единственное, что может его заменить - это газификация, которая широко обсуждается.

- Есть ли в Чите учёные из других городов, приезжают сюда?

- Нет. В Читу точно никто в последнее время не приезжал, у нас есть часть специалистов из Иркутска, Казани, Новосибирска - но это с советских времён.

- Скажите, кто есть российский учёный? Какая у него ментальность?

- Российский учёный бескорыстен. Наука часто находится на самофинансировании, иногда учёные платят из своего кармана за командировки, за свой счёт проводят экспедиции, заказывают анализы. В высшей школе этого нет, а здесь именно так.

- Многие учёные критикуют реформу РАН и до сих пор говорят о том, что на научное сообщество никто не обращает внимания. Обоснованные ли это заявления, по-вашему?

- Учёные - это такие люди, они критичны не только к себе, а ко всем. Они любят покритиковать, спорить. Объективности тут мало - всё это субъективные мнения, основанные на собственном исследовательском опыте, а он не всегда бывает успешен, и не всегда зависит от финансирования или внимания власти.