Экс главврач Нерчинской больницы: «Виновным я себя не считал и не считаю»

В феврале этого года бывший главврач Нерчинской центральной районной больницы (ЦРБ) Павел Фадеев получил 4,5 года лишения свободы. Такое наказание врачу районный суд назначил за использование средств больницы для личных нужд. По информации, распространённой тогда же Следственным управлением СКП РФ по Забайкальскому краю, ущерб от действий Фадеева составил около 950 тысяч рублей.

На «Чита.Ру» уже публиковалось интервью с адвокатом врача Александром Никитиным, где он называл дело Фадеева плодом войны с коррупцией и показательным избиением, а приговор - несправедливым, необъективным и незаконным.

Так и вышло. В апреле коллегия Забайкальского краевого суда рассмотрела кассационную жалобу Фадеева, отменила приговор районного суда и назначила новое наказание — 2,5 года лишения свободы условно.

Сегодня осуждённый Павел Фадеев рассказал «Чита.Ру» об уголовном деле, аресте и ошибках следствия, опротестованных кассацией.

- После вынесения первого приговора ваш адвокат говорил, что «кому-то очень хотелось» наказать вас. Не возникало ли у вас такого ощущения?

- Для мыслей о том, что кому-то неизвестному очень хотелось меня посадить, у меня есть все основания. Это можно подтвердить тем, что районный суд согласился с обвинением и влепил мне почти максимальное наказание, не учитывая при этом смягчающие обстоятельства.

Должность главврача я занимал на протяжении семи месяцев. На каком-то этапе в разные инстанции пошли письма с требованием отстранить меня от работы и возбудить уголовное дело. Через некоторое время аналогичные письма отправлялись с подписями работников больницы. После этого районная прокуратура плотно занялась мной.

Расследование дела велось очень интересно. Только то, что отработал я, повторюсь, всего семь месяцев, а следствие длилось — девять. Что может натворить руководитель районной больницы, чтобы выяснение всех подробностей заняло столько времени?

Возможно, что у следователей была надежда завершить это дело быстрее, ведь мне предлагали — признай вину и всё закончится. Но виновным я себя не считал и не считаю.

Спустя три месяца после возбуждения дела у меня дома делали обыск. Что хотели найти — непонятно. Возможно, что следствию нужна была зацепочка, например, нелегальное оружие или патроны, которые можно было бы подшить к делу. Но ничего такого в доме найдено не было. Зато из обыска был устроен цирк, от которого дети до сих пор в шоке. Для нашей семьи это был 37 год.

Вдобавок некоторые краевые газеты взялись меня травить. Журналисты возмущались моими преступлениями, маленьким сроком и требовали немедленно посадить меня. В одном из материалов меня даже поставили рядом с педофилом, сравнив наказания. Не знаю, как до этого можно было додуматься.

Наверное, так происходило потому, что дел, имеющих что-то общее с коррупцией, в районе практически нет. А с коррупционной гадиной бороться нужно. Поэтому такой целью для правосудия стал я. Мне даже говорили — извините, вы у нас первый коррупционер, известная личность, вам — особое внимание.

В последнем слове я говорил, что преступление, в котором меня обвиняют, это не коррупция. Я не требовал денег за помощь в решении каких-то проблем, не брал взяток, не занимался вымогательством. Меня обвиняли в присвоении или растрате. А остальное надумано и наиграно.

За всё это время было много сюрпризов — то арестовали имущество, то взяли подписку о невыезде, то заключили меня под стражу.

- Сколько времени вы провели под стражей, и чем суд обосновал такую меру пресечения?

- Под стражей я провёл 2,5 ужасных месяца. В следственном изоляторе мне всячески давали понять, то что я зэк, а не человек. Например, ко мне, как к врачу, обращались за советом другие заключённые, а надзиратели могли сказать, что это в прошлой жизни я был кем-то, а тут я зэк.

В СИЗО все содержатся вместе. Представьте, что значит находиться в одной камере с убийцей, насильником и людьми, у которых три класса образования. Я получил сумасшедший стресс. Каждое утро просыпался и думал: что я здесь делаю? И до сих пор не могу понять, зачем меня арестовали? Этого суд не мог мотивировать. Обычно заключают под стражу людей, совершивших уголовное преступления и являющихся опасными для общества, людей желающих сбежать. А куда бежать мне от жены и троих детей?

За время пребывания под арестом у меня существенно ухудшилось здоровье. Раньше у меня было преддиабетическое состояние, я лечился, но после заключения в СИЗО полученный стресс дал свои плоды. Параллельно ухудшилось зрение. Теперь вообще стоит вопрос об утрате трудоспособности. Кто будет за это отвечать — непонятно.

Кроме того, сейчас вышел мораторий на применение ареста к обвиняемым в мошенничестве, растрате или присвоении. Также Госдума планирует рассмотреть предложение президента о замене лишения свободы на более гуманное наказание для людей, совершивших преступления экономической направленности.

Арест не по правилам в стране применяется довольно часто. Недавно два человека умерли в российских СИЗО. Одна из них — женщина, кстати, от сахарного диабета.

- Вы говорили, что коллеги всё-таки подписывали требования о вашем увольнении, значит, их что-то не устраивало в вашем руководстве?

- В появлении подписей я разобрался чуть позже. Просто к сотрудникам больницы подходили с чистым листом, говорили, что готовят обращение в профсоюз по поводу повышения зарплаты и они с радостью ставили свою подпись. На самом деле в отстранении были заинтересованы пять-шесть человек. Огорчает то, что некоторые люди могли бы сказать что-то в мою защиту, но предпочли промолчать. Так, в общем-то, поступает большинство — ходят молча, боятся за себя, может быть постукивают друг на друга. А недоброжелатели очень этому рады. Интересно, что нарушения увидели только в моей работе. Ведь все ошибки, в которых меня обвинили, может совершить любой руководитель ЦРБ. В том числе такие действия допускали мои предшественники. Раньше в Нерчинской больнице люди работали на шести-семи ставках. Это считалось абсолютно нормальным, я даже видел акты проверок трудинспекции. Но почему-то это не привлекало ничьего внимания. Вообще же практика, когда врач работает на 2,5-3 ставки, считается допустимой, чтобы удержать специалиста в районной больнице.

Несправедливо то, что в ЦРБ есть штат экономистов, юристов, бухгалтеров и кадровиков. Все эпизоды дела, в которых меня обвиняют, совершались не без их участия. Они молча визировали финансовые документы, не внося возражений, хотя могли это делать. В таком случае, наверное надо вводить систему, подобную монархии — руководитель единолично принимает решения и несёт полную ответственность за каждую оплошность.

Если говорить об ошибках, то следствие допустило их гораздо больше.

- Например, каких?

- В 11 томах уголовного дела очень много непонятного, неточного, неясного. В некоторых местах кажется, что приговор скопирован с обвинительного заключения. Как будто один человек принёс другому документ и его часть, не изменяя, вставили в приговор.

Следствие очень много внимания уделяло свидетельским показаниям, которые в экономическом преступлении играют небольшую роль. При убийстве или грабеже они действительно помогают, но при растрате — нет. В суд заявили 70 свидетелей. Выглядели их показания смешно: «Вот я работала, получала мало, а слышала, что она получала много». Примерно так. Конкретики не было, а по уголовно-процессуальному кодексу показания свидетелей считаются доказательством. Это обидно. Документы тщательно не исследовались, ведь для этого нужно иметь определённые знания. А местные следователи занимаются, в основном, убийствами и кражами.

Может быть, я был первым, кто оказал какое-то сопротивление и начал отстаивать свои права. Большинство обвиняемых соглашаются со следствием, признают свою вину. Работа адвокатов особенно местных, по большей части сводится к молчанию. Никто по большей части не занимается защитой.

Суд, как я уже говорил, не учёл ни одного смягчающего обстоятельства. Ни то, что у меня трое детей, ни благодарности, ни положительные характеристики. Поэтому больший срок, чем обычно. Я смотрел статистику - в целом, по России за тяжкие преступления дают примерно три года. Мне дали четыре с половиной — практически максимум. При этом за преступления экономической направленности очень редко заключают под стражу, даже если речь идёт о миллионных суммах.

А у меня в деле проходят гораздо меньшие деньги. Но с ними я тоже не согласен. Мне вменяют злоупотребление на сумму 380 тысяч рублей, которые были потрачены на ремонт муниципальной квартиры. Это проблематично — взыскивать с меня деньги, которые ушли по сути, в районный бюджет. Ещё 10 тысяч — это сумма ежемесячной надбавки к зарплате главврача из средств платных медицинских услуг. За минусом подоходного налога надбавка составляла 8,5 тысяч рублей. Хочу пояснить, что с учётом этих денег моя зарплата составляла 35 тысяч рублей. Что касается обвинения по совместимости моей супруги, то она работала на 2,5 ставки и превысила норму, закреплённую Трудовым кодексом на одну ставку, якобы не вырабатывая нужное время. За совместительство жена получала около 8 тысяч рублей в месяц.

- Согласны ли вы с обвинением хоть в чём-то?

- Да, я согласен, что мои действия несут противоправный характер. Но не всякое из них должно быть уголовно наказуемо. Ведь в своих поступках я действовал по возникающим ситуациям и опирался на практику своих предшественников.

Я хочу внести ясность в данное дело. Я не ставлю перед собой цель — оправдываться перед кем-либо. Просто до этого СМИ не учитывали моё мнение и давали одностороннюю информацию, зачастую порочащую меня.

Изначально в суде первой инстанции мне предъявляли аж 11 эпизодов преступления. Некоторые из них дублировались и получалось так, что за один эпизод вменялось две статьи Уголовного кодекса. Но перед моим последним словом гособвинитель добровольно отказался от пяти эпизодов. Приговор районного суда был вынесен только по шести эпизодам. Краевой суд, рассматривавший кассацию, отменил ещё три эпизода и направил их в прокуратуру для устранения существующих нарушений, противоречащих с уголовно-процессуальным кодексом.

Недавно заместитель председателя краевого суда давала пояснение в краевой газете: «При предъявлении обвинения Фадееву были допущены существенные противоречия, неправильно применён уголовный закон, что существенно повлияло на юридическую квалификацию действий осуждённого и препятствовало постановлению приговора по предъявленному обвинению».

Итого из шести эпизодов осталось только три, и я думаю, что это не предел.

- А есть ли у вас желание опротестовать окончательное решение суда?

- Обязательно. Я буду подавать надзорную жалобу и опровергать все факты обвинения. Чтобы сделать это, надо изучить множество литературы и документов, поэтому жалоба появится нескоро. Если надзорная инстанция, которая будет изучать её, примет решение о пересмотре дела, то наказание существенно облегчится. А вообще я хочу, чтобы информация дошла до генерального прокурора, может быть, до президента, и привлекла их внимание к проблемам правосудия. Все люди должны знать, что нужно не молчать, а защищать свои права.