Хипстеры с ломографами и пострадавшие без компенсации - в обзоре краевых СМИ

Алкогольный набат Забайкалья

«Может случиться, что через несколько сотен лет мировые историки напишут: «Некогда на огромной территории, называвшейся Россией, проживал многочисленный народ – русские. К сожалению, они оказались слабой нацией, утратили духовность, спились и таким образом уничтожили сами себя».

Такие горькие размышления занимают заслуженного врача РФ, проректора Читинской государственной медицинской академии по последипломному образованию, заведующего кафедрой психиатрии, наркологии и медицинской психологии, доктора медицинских наук, профессора Николая Говорина.

- Известный писатель и мыслитель Александр Солженицын отмечал, что задача государства это спасти и сохранить свой народ, - поясняет Николай Васильевич. – К сожалению, ситуация со сверхсмертностью людей, особенно трудоспособного возраста, такова, что население на самом деле гибнет в пьяном угаре и нуждается в спасении. Во многом на решение этой проблемы и направлен проект «Качество жизни (Здоровье)», реализуемый партией «Единая Россия».

По словам профессора, термин «качество жизни» означает субъективную удовлетворённость человека тем, что он имеет. То же, насколько мы довольны уровнем своего существования, зависит от нескольких факторов.

- Первый – это показатель социального функционирования, который включает в себя социальный статус человека, его зарплату, наличие жилья и другие материальные блага, - отмечает Николай Говорин. – Оценить этот аспект непросто, т.к. многое зависит от уровня притязаний индивида. Важное место при оценке качества жизни людей занимают и макросоциальные преобразования в стране, что подразумевает понятный гражданам экономический курс правительства, бесплатные медицину и образование, безопасность проживания и т.д. Внезапные реформы или невнятная политика государства могут вызывать массовые стрессовые психические заболевания, проявляющиеся расстройствами адаптации, депрессиями, суицидами.

Так, в 90-е годы появился термин «кризис идентичности личности», когда многие наши соотечественники в одночасье лишились своею социального статуса, сбережений, стали профессионально невостребованными и потеряли способность ориентироваться в изменившейся стране. Безусловно, реформы последних лет по сравнению с Великой Отечественной или Гражданской войной – не самый сложный экономический период в истории России, но его отличительными негативными проявлениями стала быстрая смена ценностных ориентиров в обществе с насаждением культа наживы, денег, насилия, праздного времяпрепровождения и так называемой сексуальной свободы. К сожалению, наиболее весомый вклад в духовно-нравственное обнищание населения, особенно молодёжи, внесли средства массовой информации, в частности, телевидение.

- Одним из ярких проявлений бездуховности является пьянство, которое приводит к разрушению психики, тяжелой деградации личности, полной утрате нравственных качеств, - говорит Николай Васильевич. – Это особенно страшно, ведь ни одно из известных медицине психических заболеваний не имеет таких разрушительных последствий, как алкоголизм: он убивает в людях все человеческое. Именно поэтому борьба за качество жизни должна начинаться не просто с избавления от физических, но и с искоренения духовных недугов общества.

К сожалению, алкогольное безумие уже привело к деградации значительной части населения и реально угрожает утратой интеллектуального потенциала, да и в целом депопуляцией страны. По причинам, прямо или косвенно связанным с употреблением спиртного, гибнут около 700 тысяч наших соотечественников в год, т.е. практически две тысячи в день. В Забайкалье показатель алкогольной смертности среди населения трудоспособного возраста составляет 38% от общего количества всех смертей, а у мужчин он превышает 53%. Под влиянием «зелёного змия» совершается 90% убийств и 65% самоубийств. Социальный ущерб города Читы от алкогольной смертности за 2010 год составил 10 455 недожитых человеко-лет, а экономический – 1 млрд. 388 млн. 831 тыс. рублей в год. О каком процветании региона при таких показателях может идти речь?

- Но сверхсмертность – только надводная часть айсберга, самое страшное – это продолжающееся ухудшение психического здоровья населения, - поясняет профессор. Отмечается рост инвалидности по психическим заболеваниям в стране в целом, а в Забайкалье лишь за последние пять лет данный показатель увеличился на 28%, преимущественно за счёт умственной отсталости у детей и органического поражения головного мозга алкогольного и травматического происхождения у взрослых. Только на ликвидацию медицинских последствий пьянства (травмы, отравления, обморожения и т.д.) городская больница №1 тратит порядка 50 млн. рублей в год. А ведь эти деньги могли бы очень даже пригодиться на другие нужды. Огромное экономическое бремя государство несёт и по содержанию социальных сирот, которых в стране, где нет войны, насчитывается более 700 тысяч. Это вообще-то позорное явление. А ведь 80% из них это дети, чьи родители больше дорожат очередной бутылкой, нежели собственным чадом, имеют психические нарушения, потому что больные алкоголизмом не могут иметь психически здоровое потомство. Воспитание же в семье пьяниц уродует психику ребёнка. Клинические проявления многих неврозов у взрослых корнями уходят в далекое детство, где зародились страхи от разборок нетрезвых родителей. Сколько же наше общество ещё должно ждать адекватных мер по снижению уровня алкогольной угрозы?

По мнению Николая Говорина, в стране необходимы решительные действия государства и общества по изменению ситуации, в том числе незамедлительные и жесткие меры по борьбе с суррогатным алкоголем, популяризацией и доступностью спиртного Россия нуждается в новом Федеральном законе о наркологической помощи, проект которого разработан экспертами Забайкальского края под руководством профессора Говорина. Однако документ, способный решить многие проблемы алкоголизации в масштабах государства и в частности нашего края, уже около двух лет находится в Госдуме без движений. На состоявшейся 14 июня текущего года встрече в Москве этот вопрос Николай Васильевич ставил перед Председателем Госдумы РФ Борисом Грызловым.

- Конечно, за качество жизни людей надо бороться, ведь пока одни уничтожают себя пьянкой, другие уезжают в более привлекательные регионы, - отмечает профессор. – Так, сегодня коэффициент миграционной убыли населения в нашем крае в четыре раза превышает средний показатель по СФО. Забайкалье – теоретически весьма перспективный регион с прекрасной природой, ресурсами, поэтому асом нам надо бороться за то, чтобы люди здесь оставались, могли быть успешными и чувствовали себя комфортно.

Особая проблема, по его словам, - отток из районов медицинских кадров, которые обеспечивают охрану здоровья на селе и, соответственно, повышают качество жизни наших граждан. И хотя краевое Министерство здравоохранения совместно с руководством ЧГМА делают все, чтобы выпускники академии трудоустраивались в районах, есть обстоятельства, которые можно разрешить только на правительственном уровне, например, введением института ведомственного жилья для работников муниципальных лечебных учреждений.

- Принципиально важно также платить врачам достойную заработную плату, а не вынуждать их трудиться на две ставки с графиком «сутки через сутки», - утверждает Николай Говорин. – При таких нагрузках медики просто эмоционально выгорают и подрывают свое здоровье, не говоря уже о качестве их жизни. В связи с этим хочется сказать огромное спасибо медицинским работникам, которые остаются в своей профессии и, несмотря на то, что каждый день приходится совершать фактически трудовые подвиги, продолжают помогать своим пациентам.

В современных условиях важно понять ответственность каждого человека за свое здоровье и качество жизни. От врачей состояние здоровья населения зависит только на 20 25%, все остальное – это генетика и образ жизни людей. Главной же проблемой общества сегодня является пьянство, а его медицинские и социальные последствия реально угрожают интеллектуальному потенциалу народа, его генофонду и, по существу, нашей национальной безопасности.

Елена Калабухова, «Азия-экспресс», №25

Ононские рудокопы

В Государственный архив Забайкальского края историк-исследователь Оловяннинского района Игорь Пешков приезжает практически каждую неделю. Окружив себя внушительными стопками старинных книг и документов, исследует освоение ононских земель, забайкальского казачества и оловянных рудников. Мало кто знает о том, что Ононские оловянные промыслы первыми в России стали добывать и перерабатывать руду. 21 августа этим оловянным рудникам исполняется двести лет.

« Молотком рабочий отбивает руду, освобождает от ненужных подпород, ломом вынимает глыбу, которую нам нужно, и распорядитель работ указывает на оную. Вынутая из места руда кладется на носилки или е тачку и несётся к шахте или штольне (не выход). Добытую руду сносят верхние рабочие не указанное место в кучу…».

Из книги Максимова «Сибирь и каторга».

Дата знаковая

- Большинство из наших современников не знает вовсе, что у нас в Забайкалье существовали собственные оловянные прииски, - рассказывает Игорь Георгиевич. – Если судить по архивным источникам, то самое первое олово и России действительно перерабатывалось в Оловяннинском районе и шло на нужды государства. И, в первую очередь, на нужды православной церкви.

Государственный архив, отдел редкой книги в Пушкинской библиотеке, встречи со старожилами, командировки на рудники, исследование залежей рудных тел… Работа в поле – единственно верный способ восстановить историческую справедливость.

- Почему Вы этим занимаетесь, - спрашиваю.

- Потому, что ценность этого материала огромна, - отвечает Игорь Георгиевич. Люди узнают о том, как и чем жили их предки. Да и потом можно полностью оценить их вклад в развитие горнорудного дела страны. Понимаете, Забайкалье всегда считалось регионом, который, мягко говоря, плетётся в хвосте. А тут появляется гордость за освоенные казаками земли. Двести лет назад их труд не пропал даром: Россия приросла Ононом и его жителями, которые внесли весомый вклад в освоение этих мест. Если рассуждать, что Ононским оловянным рудникам в этом году исполняется двести лет, то и сельскому поселению Ононское также исполняется двести. Логично говорить и о том, что в районе Ононска находились хорошие пахотные и выгульные для скота земли. Поэтому часть горнозаводских рабочих поселилась на нынешних Ононских землях, и заняла территорию в пади Большая Кулинда. Вот вам уже два новых поселения, которым нынче исполняется двести лет! Знаковая дата, как-никак.

«Крестьянское» открытие

Согласно записям в архивных документах, Ононские оловянные промыслы официально с 1811 года начинают производить первое олово для России. Использовалось оно в отливке церковных колоколов и для изготовления различной церковной утвари. Промыслы занимали компактный район Шаранай («Нарочитые горы») и представляли собой рудник в пади Малая Кулинда и Шаранайский рудник в пади Моховая. Встречается также упоминание о рудничных разработках в пади Большая Кулинда. Рудничные разработки происходили и в пади Мурсон, расположенной между речками Соцол и Цугол. Первоначально добыча олова велась на приисках вдоль реки Онон.

Работая с архивами, Игорь Георгиевич наткнулся на очень интересные вещи, в буквальном смысле сделал своё собственное открытие.

Оказывается, открытие оловянного месторождения совершили простые крестьяне

5 августа 1811 года два крестьянина из Городищенской волости Новотроицкого участка Василий Литвинцев и Фёдор Пешков отпустили лошадей на выпас. Одна из них отбилась от табуна, и крестьяне отправились её искать. Во время поисков наткнулись на «братских» (бурят) людей с десятком лошадей Животные были навьючены и, судя по всему, подготовлены для перевозки груза и самих «братских», которые работали в глубине горы. Было это недалеко от братского улуса на реке Суцоло (современная речка Соцол в поселке Оловянная прим. Авт.).

- А лошадь не видали, - спросил Василий у «братских». – Чем заняты, добрые люди?

«Добрые люди» объявили двум мужичкам, что добывают в горе известь для побелки своих строений. Вот только Литвинцев и Пешков, согласно архивным источникам, «братским» не поверили. Попытка спуститься в яму и поглядеть, что там добывают на самом деле, успехом не увенчалась. После потасовки Литвинцеву удалось умыкнуть из под носа «братских» небольшой камешек. Его-то он и показал сотнику, вернувшись на свой Новотроицкий участок. Рассказал о месте, в котором этот камень нашёлся, о «братских», которые якобы добывали известь. Весть о новом руднике вскоре дошла и до правительства.

Из рапорта начальника Нерчинских заводов Берграт и кавалера Рычкова Его Превосходительству Господину тайному Советнику, Сенатору, Управляющему кабинетом его Императорского Величества, Министру финансов, Действительному камергеру, кавалеру Дмитрию Александровичу:

«5 августа Литвинцев сделал объявление о разработке руды «братскими» на реке Онон и по сему предписал шихмейстера Девящина заехать и забрать Литвинцева, дабы показать место для освидетельствования каких-либо руд. Вследствие командированных мною 24 июня для осмотра Агинского рудника, находящего в пади Цугола, к западу, в 15 вёрстах при вершине речки Туталтуе или Мунгаче и речки, впадающей от левой стороны в реку Онон, в верстах 18».

- Текст рапорта, безусловно, сумбурный, - улыбается Игорь Пешков.

- Но из него следует, что благодаря стараниям Василия Литвинцева и Фёдора Пешкова открыты два оловянных рудника. Один в будущем стал самым первым оловянным рудником в России, а второй, расположенный в пади Мурсон, прозвали Бурятским.

Жизнь на рудниках

…И на забайкальских оловянных рудниках закипела жизнь. Порода, которую добывали – глинистый сланец с жилами гранита. Чёрный и зелёный шерл, плавиковый шпат и кварц, упомянут в архивных документах даже гранит.

- В Читинском архиве сохранился документ – отчёт от 1840 года, - рассказывает Игорь Георгиевич. – В этих документах упомянуто, что среди различных инструментов, которые использовались на Ононских оловянных рудниках, есть лаборатории и даже токарный станок. Вполне вероятно, что использовали различные машины для перемалывания руды. Уже тогда существовал маркшейдерский горный инструмент. К слову, в книге исследователя Максимова «Сибирь и каторга» описывается сам ход работы на руднике.

- Бурав вертит в земле скважину, и от того скважине той даем название буровой. Скважина заряжается порохом, и порох рвет часть фунта, выхватывает те камни, которые мешают делать желоб посреди штольни для стока воды. Сам желоб закрывали досками. Но где же те работы, которые мы привыкли считать тяжёлыми, называть каторжными? Таких работ нет на руднике.

Велась на промыслах и православная миссионерская деятельность. «Забайкальская православная миссия 1870 года» - документ, составленный епископом Мартинианом.

- Своеобразный годовой отчёт, содержащий статистические и финансовые данные миссии, - перебирает листы формата А4 Игорь Пешков.

- В этом отчёте Мартиниан подробно описывает состояние православной миссии в Забайкалье: положительные изменения и успехи, трудности, с которыми сталкивались миссионеры, причины неудач, предложения по улучшению деятельности и многое другое. В общем, жизнь на Ононских рудниках била ключом.

В 1870 году в забайкальской миссии состояло 13 миссионеров: 5 иеромонахов, 8 священников, находился при них и дьякон, 4 послушника, 7 причетников. Кстати, всего в Забайкалье на тот момент насчитывалось 12 миссионерских станов. В их числе и Ононский рудник. Ещё в 1865 году рабочие возвели там церковь во имя

апостолов Петра и Павла. К сожалению, церковь не сохранилась.

Зная чувствительность рабочих к качеству питания, промышленники старались соблюдать условия контрактов, однако среди них иной раз обнаруживались скаредные и недальновидные люди. Не всегда честными были и служащие. Сбыт лежалого, некачественного товара, обмеры и обвесы, обсчёты в условиях монополии оставались безнаказанными до очередного взрыва возмущения потребителей-рабочих. Зимой и весной выдавалась солонина, на мясо забивался старый рабочий скот, вместо мяса выдавались субпродукты.

Регулирование цен на приисках в Забайкалье произошло только в 1857 году. Утверждённые горными ревизорами цены предполагали от 33% до 100% торговой прибыли. Так в 1873 г. стачку на Ононских приисках Сабашниковых вызвала раздача на порции туши павшего быка. Лишь с введением горной инспекции в 1888 году горные окружные инженеры урезали прибыль лавок до 20-25% и стали штрафовать любителей наживы.

Затраты горных компаний на жильё составляли от 3 до 7% всех расходов на наём рабочей силы. Ононские рудники в виду частичного ограничения леса могли иметь и его дефицит. – Качество «бесплатных» квартир иногда было низким, - рассказывает исследователь. – Грязь и неудобства были непременными их атрибутами, хотя это, скорее всего, уровень воспитания человека по уходу за собой и местами личного и общего пользования. Приисковый барак обычно вмещал 20-25 человек. Размер площади на человека составлял в 60-70-е гг. XIX в. 2-3 кв. метра, в 90-е гг. – 3-4 кв. метра, в начале XX в. – 3,6 кв. м. Жильё горнозаводских работных было всё же лучше, нежели у других работных людей. Рыбаки, строители, рабочие, грузчики часто жили в шалашах и в землянках. Городские рабочие жили по-разному. Квалифицированные рабочие-металлисты могли снять или построить вполне приличное жильё. Хорошая квартира стоила 7-9 рублей в месяц, и была по карману только профессиональному, квалифицированному работнику. Чернорабочие же ютились в ночлежных домах, ночевали в рабочих помещениях, даже в навозных кучах. Об этом часто писала пресса, сообщали санитарные врачи.

Лучшей была ситуация в промышленных сёлах, окружающих промыслы, где горнозаводские крестьяне имели свои дома и хозяйства. Многие работали и жили на приисках, получали квартиры, либо квартирные деньги, четверть снимала квартиры, затрачивая на это 85-120 рублей в год или 25-30% заработка, либо имела свои дома. Другая половина неквалифицированных и малоквалифицированных рабочих (сторожа, ремонтные, чернорабочие) жила в землянках и бараках.

Проживание в хозяйских бараках и домах ставило под контроль хозяев бытовую жизнь работников. В замкнутых мирках промысловых посёлков вся жизнь рабочих была открыта для слежки со стороны многочисленных хозяйских шпионов из числа самих же рабочих. В конфликтах с рабочими действенным оружием предпринимателей было выселение из фабричного или копейного жилья.

Незаслуженно забытые

- Каков же был жизненный уровень рабочих Забайкалья по сравнению с другими слоями населения?

- Судя по дореволюционной печати, жизнь рабочих была сложной, - качает головой Игорь Георгиевич. – Этот вопрос не сходил со страниц газет и журналов, где бичевались язвы пролетариата: скудное питание, убогое жильё, дикие нравы, временность и мизерность заработков, ненадёжность существования наёмного работника. Нет сомнения в правдивости публицистов, однако им нечего возразить на саркастическое замечание золотопромышленника Савиных: «Если прииски для рабочих неволя, то что же после этого представляет из себя для них деревня, которая неумолимо гонит их в неволю, т.е. на прииски…»

Роясь в архивах, перебирая документы, сверяясь со старыми книгами, Игорь Пешков пытается доказать всю значимость и важность грядущей даты.

- 200 лет – это не пустяковая дата, - отмечает он. – Это целый пласт истории, жизни наших предков, которые своим трудом для нас – потомков – создавали что-то благородное и полезное. Жаль только, что про первый в России оловянный промысел забыли.

Галина Пешкова, «Земля», №25

Хипстеры – среди нас!

Это не новомодное движение. Оно существовало и раньше. Возможно, хипстерами были наши родители, бабушки и дедушки. Просто мы об этом не догадываемся.

История

История хипстеров начинается в США в послевоенные 40-е годы. Тогда так называли молодых людей, которые преимущественно слушали джаз, мечтательно записывали бредовые мысли в свой блокнот и не строили абсолютно никаких планов на будущее. Они сутками слонялись по улицам Нью-Йорка и употребляли лёгкие наркотики. Слово «хипстер» в переводе с английского означает «быть в теме».

Битники – второе название хипстеров 40-х годов. Это разбитое войной поколение, стремившееся создать для себя мир, где не нужно что-либо делать, для них всё, что есть вокруг – прекрасно и беззаботно. Первыми хипстерами можно назвать представителей творческой богемы – писателей, художников, музыкантов.

Параллельно с хипстерами на Западе в Советском Союзе возникала абсолютно самобытная культура, имеющая схожую атрибутику, - стиляги. Но вот если в США хипстеры и битники жили в относительном мире с обществом, то стиляги в Советском Союзе подвергались постоянным гонениям, вызванным последствиями «холодной войны» (существовал даже агитационный плакат с надписью «От саксофона до ножа – один шаг»).

Время шло, и кому-то казалось, что хипстеры исчезли, растворились на страницах собственных блокнотов. Однако они существовали всегда. Конечно, не каждый признавался в открытую, что разделяет взгляды этого течения, но атрибутика и философия хипстеров присутствовали в жизни молодёжи.

«Новая волна» накрыла Запад в конце 90-х – начале 2000-х. Это уже не те угрюмые писатели и музыканты, а абсолютно новое поколение молодёжи, которое, собрав весь опыт воедино, становится ярким отражением духа времени.

Сейчас

Современные хипстеры не слоняются по подворотням, а ходят на модные нью-вейв вечеринки, собираются на «квартирных» тусовках, слушают музыку в стиле «инди». Культура массового потребления делает своё дело. Хипстеры, по своей сути, становятся модниками без какой-либо выраженной идеологии. В гардеробе каждого хипстера непременно должны присутствовать: очки «Ray Ban» в толстой роговой оправе без диоптрии и кеды «Converse», молескин (блокнот с дерматиновой обложкой и резинкой для закладки), узкие штаны, именуемые скинни (в переводе с англ. «кожа»), футболка с необычным принтом и, конечно же, плёночный фотоаппарат – ломограф, который делает фотографии такого плохого качества, что порой разобрать, что изображено на фото, невозможно. Также в гардеробе каждого хипстера должна быть футболка с названием какой-либо инди- или рок-группы 60-70-х годов. Согласно негласному кодексу, у любого уважающего себя инди-боя должен быть продукт компании Apple – айпод, айфон или макбук, что, в принципе, нужно, только чтобы показать свою причастность к данной традиции.

Вся жизнь хипстера и его мышление вертятся вокруг пафоса по отношению к собственной персоне, в компании хипстеров мы не услышим разговоров о вечном и глобальном. Все волнующие инди-боев темы кончаются на разговорах о том, где подешевле вещи и где можно достать старый фотоаппарат. К сожалению, в отличие, например, даже от панков, хипстеры лишены взглядов, они ни с чем не борются и их всё устраивает. Но, потребляя в огромных размерах блага цивилизации, можно постепенно, среди кучи вещей и брендов, утратить собственное «я»…

А ещё каждый хипстер непременно мечтает улететь в Лондон. Это для них – город-мечта, город, где каждый вечер идёт ливень вдохновения. Непременно хипстер мечтает о творческой профессии – работе художника, журналиста, писателя. Для него это высшая степень качества жизни, однако в реальности эти люди работают, в основном, в сфере обслуживания и занимаются разгильдяйством.

Мнение

Вот как отзывается о хипстерах Татьяна Прудинник на сайте «Интерфакса»:

«Все хипстеры слушают инди-рок, читают книжки «контркультурных» писателей, ходят в кино на «неформатные» фильмы. Но делают так не потому, что действительно интересуются всем этим, а потому, что хотят быть похожими на тех, кто интересуется, и не выбиваться из толпы последователей. А это дело неблагодарное и бесполезное, как имитация таланта. Ничего из увиденного и прочитанного не воспринимается и не понимается, лишь служит поводом сказать в компании себе подобных: «А я уже читал! Это классно/неклассно (в зависимости от того, что сказали авторитетные источники по данному поводу)».

Растёт поколение (в возрасте от 16 до 23 лет), которое ничего не хочет и не может, у них постепенно атрофируется самостоятельный мыслительный процесс в связи с отсутствием необходимости в нём, потому что все ответы и мнения подскажет Интернет и журналы.

Вы представляете, как страшно: целая армия людей, которые привыкли делать то, что им говорят, которые могут только запоминать и воплощать чужие идеи и готовы всё отдать за очередной модный аксессуар.

Родители, берегите детей от разжижения мозга!»

Что делать?!

Непременно каждая субкультура имеет массу положительных и отрицательных моментов, равно, как и любая другая.

Благодаря хипстерам, мы смогли взглянуть правде в глаза: а что нам действительно нужно, кроме новых джинсов или телефона? Неужели у нас, как и у них, нет души? Вещи поглощают нас, мы похожи на битников – так же создаём мир вокруг себя, где не нужно ничего делать, лишь пользоваться плодами прошлого поколения. Но можно ли адекватно судить, если ты и сам являешься частью этого «пустого» поколения? Вопрос без ответа.

Петр Пащенко, внешт. корр., «Забайкальский рабочий», №111

Обелиск в горах

Свои-то в селе к этому уже давно пригляделись, а те, кто впервые приезжают в Катаево, что в Петровск-Забайкальском районе, непременно интересуются, глядя на крутую в лесах сопку: «Что это там белеет? Кто эти цифры выложил?».

Многие в Катаево, что в Петровск-Забайкальском районе, знают эту трогательную историю, касающуюся памяти тех, кто не вернулся с войны.

Перед войной в деревне сплошь и рядом были огромные семьи, этим никого тогда было не удивить, до десятка ребятишек у иных доходило, и ничего, всех на ноги ставили, до ума доводили заботливые родители. Вот и у Штыкиных было четыре сына и четыре дочки. Конечно, не шиковали, но всё необходимое для жизни имели, тем более что дети были приучены к труду с малых лет: всё дома по хозяйству делали, на покосе работали, ягоды, грибы собирали. Не было, наверное, в окрестностях такой пади, лужайки, лесного ручья, где бы не побывали шустрые быстроногие братья Штыкины. Частенько они бегали на эту крутую сопку, минуя распадок, который из-за того, что был недалеко от их крестьянской избы, в селе так и называли Филипповым, по имени главы большого семейства Филиппа Штыкина.

К началу войны парни у Штыкиных были уже взрослые, самостоятельные, работали в колхозе, кроме младшего Ивана – он был с 1930 года. Поэтому когда начался призыв на фронт, то Штыкиных ребят провожали одного за другим. Правда, матери и отцу не пришлось обнять Михаила, перекрестить его в дорогу, потому что он в ту пору служил действительную на Дальнем Востоке, откуда и последовал на фронт. Начал с рядового, потом стал младшим лейтенантом. Немногим больше года провоевал забайкальский парень, в ноябре 1942 года пришла в Катаево на него похоронка, где сообщалось, что погиб смертью храбрых в Калининградской области, похоронен в селе Оболунки. Было Михаилу всего 23 года.

Затем призвали на фронт Павла, мужика башковитого, уважаемого, он работал председателем сельского совета. Лишь два письма получили от него родители, затем – долгое молчание. Наконец сообщили, что в декабре 1943 года он пропал без вести. Долго надеялись мать и отец, что вернётся их Павлуша, ведь не погиб же, а просто пропал без вести. Напрасны были их ожидания, так и не узнали родные, где похоронен их сынок.

Прошёл войну и третий сын Штыкиных – Николай. Вернулся инвалидом, весь израненный. Так что горькую чашу по имени война семье Штыкиных пришлось испить до дна.

Только самый младший Иван не был на войне. Но подросток видел, как убивались его родители, не дождавшиеся двух сыновей. Сколько горя принесла война их селу, куда не вернулись с полей сражения больше половины мужчин. Когда Ивану Филипповичу перевалило за 50 лет, то он стал испытывать щемящее чувство, словно он был в чём-то виноват перед погибшими братьями.

Он понял, что не успокоится, пока каким-то образом не увековечит память Михаила и Павла. Конечно, в семье всегда поминали их. В День Победы, в Родительский день все ходили к памятнику в центре села. Сколько жили родители, столько и горевали по погибшим сыновьям. И в 1987 году Иван Филиппович решил на крутой сопке поставить обелиск, который бы был виден отовсюду. «Мои братья там пацанами бегали, весной багульник рвали, ягоды, грибы собирали, хорошо им там было, вольготно», - так он сказал родным.

На ту крутую сопку ни на машине, ни на мотоцикле не заедешь, никогда там не было никаких дорог, только малозаметные тропки. Кирпичи, цемент, известь, воду и всё прочее, что нужно для сооружения основания под обелиск, несли на себе. Затем Иван Филиппович установил скромный обелиск из листового металла, покрасил его серебряной краской. На табличке вывел: «Моим землякам, моим братьям Михаилу и Павлу Штыкиным, погибшим в годы войны». А поскольку около обелиска оказалось много больших камней, то из них были составлены и побелены цифры «1941-1945 годы».

Иван Филиппович все годы проработал в родном Катаево: был шофёром, зав.гаражом, на пенсию ушёл с должности колхозного инженера по технике безопасности. Вырастил детей, дочка и сын тоже живут в Катаево. Все годы он заботливо ухаживал за обелиском, два-три раза в год наведывался на сопку, хотя эти походы давались ему, человеку уже в возрасте, всё труднее и труднее.

Мне довелось беседовать с Иваном Филипповичем в 1994 году, когда он был ещё бодр, подвижен. И хотя я не задавала вопрос, а что станет с обелиском, когда его не будет, но ветеран сам сказал, как давно решенное: «Буду немощен или совсем меня не будет, тогда будут туда ходить мои дети – сын и дочь. Нельзя, чтобы о людях, отдавших жизни за Родину, забывали».

К сожалению, Иван Филиппович прожил мало, умер в 67 лет. Но за обелиском есть кому ухаживать. Теперь туда уже 14 лет лесной тропой ходит его дочь Татьяна. Ходит со своей дочкой Натальей. Всё село знает, что они наводят там порядок, белят цифры, которые всему Катаево видны.

Татьяна Ивановна вспоминает: «В последние годы отец подолгу сиживал около обелиска. Один, в тишине, что-то вспоминая. Брал с собой немного водки, чтобы помянуть братьев». Может, думал он, житель далекого забайкальского села, как и поэт Расул Гамзатов о том, что «солдаты, с кровавых не пришедшие полей, не в землю нашу полегли когда-то, а превратились в белых журавлей».

…Если бы каждый из нас так чтил память своих родных, как чтит её уже третье поколение сельской семьи Штыкиных.

Раиса Олейник, ветеран «ЗР». Город Петровск-Забайкальский, «Забайкальский рабочий», №114

Место под солнцем социализма

Пляжная ностальгия под июньским солнцем

А ведь не было тогда на людях столько золота! Вот что вспоминается прежде всего, если речь идёт о пляжах советского периода. Обручалки и перстеньки носили женщины. Но на мужиках напрочь отсутствовали увесистые цепи, стограммовые распятия и массивные «болты».

Топлесс тоже никто не загорал, зато шансов, что твою одежду сопрут, практически не было. На пляж ходили купаться и загорать – и ни за чем больше.

Кенон-батюшка

Разумеется, Кенон был объектом номер один в небогатом списке пляжей эпохи развитого социализма. Официальное место отдыха горожан располагалось там, где и сейчас, после многих лет власти вытужили подобие цивилизованного побережья. Да, не было у нас надувных аттракционов, про гидроциклы никто и не слышал, скутеры мы видели только в иностранных фильмах, а банка из-под кока-колы, привезённая отцом одноклассника, казалась изделием внеземной цивилизации. Но! – скажу я вам и повторю ещё раз это «но»: зато лодки на пляже были! И – страшно подумать – водные велосипеды тоже. Для тех, кто не застал: это такое приспособление для передвижения по воде на двух поплавках и с педальным приводом. Сидишь себе на деревянной реечной скамеечке, вращаешь педали, колёса шлепают по воде лопастями, солнышко припекает, а с берега доносится: «На «Маяке» - песни в исполнении Анне Вески и Тыниса Мята.

Плавсредства покачиваются у дощатого пирса (странно, но никому и в голову не придёт отрывать доски для костра), кроме водных велосипедов ещё и гребные лодки: крутобокие, ярко-красные деревянные «Чайки» и металлические «Казанки». Стоимость проката: 30 копеек – велосипед, 50 копеек – лодка. Цена за полчаса. В нарушение всех положений, в залог забирают паспорта. А солнце всё выше, и поёт на весь пляж сексапильная эстонка: «Руку мне дай на середине пути».

До начала 80-х годов пляж был щедро оснащён деревянными топчанами. Всё бесплатно, как при коммунизме – приходи и ложись. Топчанов на всех не хватало, но песок ещё не был загажен плевками, окурками и шприцами – лежать было безопасно. Над береговой линией возвышалось двухэтажное кирпичное здание: лодочная станция и спасательная служба. В штате – водолаз, пара-тройка матросов-мотористов и фельдшер. На счету этой бригады не одна спасённая жизнь: пьяных безбашенных смельчаков хватало всегда.

А солнце всё выше, и к кабинкам для переодевания уже очередь. Переодевшиеся оккупируют свободные куски песка и зарывают в мокрый песок бутылки с «Жигулёвским». День в разгаре.

Пляж без отрыва от производства

В это трудно поверить, но кабинки для переодевания и зонтики – «грибки» были и тут. Да и глубина русла позволяла поплавать, а не побарахтаться, лежа животом на гальке. Сюда прибегали даже в обеденный перерыв или даже в рабочее время – окунуться на пять минут. В кустах располагались ищущие уединения парочки, но не за тем, о чём вы подумали, совсем нет. Просто побыть вдвоем. А шумные компании резвились на песке, поросшем осокой и побегами ивы. На соседнем доме зиял огромный плакат: «Коммунизм – это молодость мира, и его возводить молодым!». Из магазина в этом же доме змеилась очередь – давали кур и сливочное масло. Распаренные домохозяйки с тоской и ненавистью окидывали пляж. Им тоже хотелось сюда...

Ингода. Ингодинский район

И вновь – зонтики и кабинки. Кстати, если посмотреть на карту Читы года этак 90-го, то схематическое изображение пляжей там ещё сохранилось: пляжи были официальными, оборудованными местами для отдыха горожан. На Ингоде было интересней, чем на Читинке. Во-первых, раздолье – есть где поплавать. Хотя далеко заплывать осмеливались лишь опытные пловцы – течение тут быстрое и глубина приличная. Во-вторых, на противоположной стороне – речной вокзал. Сейчас это звучит, как нечто невероятное, словно в Чите был космодром. Каждый час от пристани отчаливают белоснежные «Кометы» или отваливают, надсадно гудя, буксирные теплоходы. Шпана несётся в воду, что бы покачаться на волнах. А вот и глиссер – привёз из порта капитанов, сдавших вахту.

Нельзя, но очень хочется...

«Купание запрещено!» - красным текстом по жёлтому фанерному фону, на вкопанном столбе. Такие плакаты стояли у Сохатино, у овощебазы и в районе Кадалы. Считалось, что шансы утонуть там несоизмеримо выше, чем в других местах. Тем не менее, купались, переплывали реку и не тонули, и не резали ноги об осколки. Не санкционированный, но популярный пляж был (и сейчас есть) на Кеноне, вдоль трассы, ведущей в аэропорт. Добираться туда было проблематично: автобусы ходили крайне редко и были переполнены. Купались там, в основном, местные жители, так же как и на известных «Котлах». Как там было – не знаю, не бывал.

За чертой города

Тасей и Иван-озеро прельщали только рыбаков: дно илистое, никакого удовольствия от купания. Ундугун являлся меккой для охотников, и только Арахлей был заветной целью десятков тысяч читинцев в летний период. Мало, очень мало было в распоряжении горожан личного автотранспорта, и потому озеро дожило до наших дней – лагеря «дикарей» на Болванке и Песках были малочисленны. Да и дикари вели себя вполне цивилизованно – без глушащих всё живое басов магнитол и оставленных после себя куч мусора.

Базы отдыха были сплошь и рядом ведомственными. Благоустройством, питанием и сервисом отличались объекты, принадлежащие объединению «Читагеология», железной дороге и военным. Ходили слухи про обкомовскую дачу, где даже был городской телефон и про базу мясокомбината (за селом Арахлей), где три раза в день дают копчёную колбасу.

Прокат лодок и велосипедов процветал повсеместно, а его стоимость была включена в стоимость профсоюзной путёвки. А она была доступна всем – от директора до уборщицы, от генерала до старшины-сверхсрочника. Право на отдых в СССР соблюдалось свято.

Справка «Эффекта»

Почем отдых для народа?

В областном комитете профсоюзов в свободном доступе всегда находились путёвки на курорты Черноморского побережья Кавказа.

21 день в санатории «Горняк» в Адлере (от объединенного профсоюза работников горной промышленности и цветной металлургии) с профсоюзной скидкой стоил 68 рублей, без скидки – 301.

Путевка в санаторий «Лазурный» в Туапсе (профсоюз работников геологии) – 60 рублей (по скидке) и 245 руб. (без скидки).

Отдохнуть в туапсинском санатории «Лазурный», проходящим по ведомству территориального комитета гражданского персонала ЗабВО, можно было исключительно по профсоюзным путевкам. Двухнедельный тур стоил 45 рублей. Профком Читинского мединститута распределял путевки на отдых в Болгарии. 15-суточный тур стоил 200 рублей.

В 1981 году 63,7 процента трудящихся Читинской области выезжали отдыхать по путевкам на Кавказ, Крым и Дальний Восток.

Борис Ветров, «Эффект», №25

Смерть под «МИРовым» краном

23-летний Андрей Вацкель в мае устроился работать монтажником на стройку. Неплохой заработок, особых требований к специалистам нет, на работу привозят.

- Боишься высоты? - лишь спросили Андрея при устройстве.

Андрей быстро согласился на должность монтажника. На протяжении месяца вместе с коллегами устанавливал подъёмные краны для керамического завода «Мир».

Очередной объект находился в Чите в посёлке КСК (район пересечения улиц Космонавтов – Труда). Здесь компания «Мир» строила новый микрорайон, основными жителями которого должны стать ветераны войны.

12 июня Чита праздновала День России, а Вакцель с двумя коллегами, находясь на высоте около 15 метров, устанавливали очередной подъёмный кран. Часовая стрелка подобралась 17.00, когда вдруг устанавливаемая часть крана вместе с рабочими рухнула на землю.

25-летний Сергей Сыроваткин и А. Степанов (точное имя и возраст неизвестны по сей день – aвт.) погибли на месте. Андрей Вакцель родился, что называется, в рубашке – ему удалось выжить.

- У сына многочисленные переломы, - утирая слёзы, говорит мать Андрея Марина Вакцель. – Нужны две срочные операции на сумму порядка 100 тысяч рублей.

Руководство ООО «Мир» и ИП Воронин отказались выплачивать какие-либо компенсации. Руководствовались тем, что никто из пострадавших не являлся официальным работником предприятий.

- Кроме договора, между двумя организациями больше никаких документов, подтверждающих, что на стройке работали люди, нет, - комментирует начальник отдела Государственной инспекции труда в Забайкальском крае Анатолий Русяев. – А Воронин и вовсе настаивает на том, что его подпись подделана. После экспертизы всё станет ясно. А вообще тёмное это дело...

Помимо инспекции труда, расследованием этого тёмного строительного дела занимаются и в Следственном управлении Следственного комитета России по Забайкальскому краю. Пока результатов никаких нет.

Тем временем отделение травматологии городской больницы №1 помимо пострадавшего Андрея Вакцеля приютило ещё и его близких родственников. Они надеются на помощь в лечении сына нерадивых работодателей.

Андрей Затирко, «АиФ-Забайкаье», №25

Уроки физики за колючей проволокой

На Ингодинской, 1 толпа с пакетами, узелками – родственники принесли передачи в следственный изолятор. Мимо них каждое утро проходит немолодой уже человек. Скрывается за дверями по ту сторону колючей проволоки. А вечером выходит обратно, спешит на троллейбус. Это учитель физики учебно-консультационного пункта Читинского СИЗО 1 Владимир Сватков. Вчера, 21 июня, ему исполнилось 80.

Сидеть на лавочке со стариками-годовиками Владимир Петрович не помышляет. Хотя сеять доброе, разумное, вечное на почве следственного изолятора – деятельность особого рода. Разговор с юбиляром состоялся в непраздничной обстановке – классах учебно-консультационного пункта Читинского СИЗО.

Лязг решёток. Череда пунктов пропуска. Лабиринт здании, из окон которых небо – в клеточку. И заключённые в обезличивающей чёрной робе...

Школа на верхнем этаже. Обычные классы с партами, таблицами квадратов натуральных чисел, строем орфографических словарей. Есть даже комната с тренажерами и кабинет психокоррекции для несовершеннолетних. Там мягкие кресла и приглушённый свет. Поражённая контрастом между этажами СИЗО, забываю о собеседнике, а тот терпеливо ждёт, торжественный и нарядный по случаю встречи с прессой («Тысячу лет галстук не надевал!»).

Владимир Петрович учил физике «постояльцев» пятой исправительной колонии. Последние четыре года – на Ингодинской. Бывшие ученики здороваются на улицах, в общественном транспорте, не обижаясь, что их самих в гражданской одежде учитель узнаёт с трудом. Но... отвлечёмся от мест не столь отдалённых.

Жил-был мальчик

21 июня 1941 года Вовке Сваткову стукнуло аж десять лет!

На следующее утро началась война, но детство у забайкальского мальчишки оборвалось ещё раньше – в 37-м арестовали отца. Миллионы детей с клеймом «сын врага народа» сорной травой росло тогда в стране серпа и молота. И как же накрепко приросло оно к своим безвинным носителям, если седой человек по сей день говорит об этом вполголоса, с напряжённым вниманием: не осужу ли? О судьбе отца Владимир Петрович с сёстрами узнали спустя десятилетия: приговор в исполнение приведён.

Из посёлка Шивья Чернышевского района семья переехала в Сретенский ещё до войны. В селе с благозвучным названием Алия Володя закончил пять классов. В шестой пошёл через... 15 лет, когда сын родился. А пока 10-летний пацан работал в колхозе, возил воду на лошадях, дрова. В первые послевоенные годы сапожничал в райпотребсоюзе. Походя освоил и другие ремёсла.

Помотало по городам и весям – Сретенск, Кокуй... После четырёх месяцев армейской службы Владимир Петрович вернулся домой. Опять «перелистывал» профессии – тракториста, электрика... Женился. На учительнице. Капиталине Георгиевне. И в связи с этим в семье Сватковых нынче тоже юбилей.

Сватовство Сваткова

- 55 лет вместе. А когда меня в первый раз увидела – решила: бандит бандитом! Уж потом на вечеринке познакомились, разговорились. Недавно смеялся: расписались-то мы с тобой 25 июня - неужто после дня рождения опомниться не успел?! А вообще, за столько лет, конечно, всякое было.

Это «всякое» принадлежит двоим. И раз перемололось оно да вышло караваем изумрудной свадьбы, значит, замес хорош. Сын Виктор – майор милиции. Внуки Евгений и Владимир («ни один не курит, не пьёт»). Правнук Сашенька («вся радость в нём»). Жизнь состоялась. Но как сапожник, тракторист, электрик стал учителем физики?!

В 61-м Владимир Сватков устроился на читинский мясокомбинат и вернулся за парту – в школу рабочей молодёжи №14 при педагогическом институте.

- Учили нас студенты, а знания проверяли преподаватели. Школьные выпускные экзамены приравняли к вступительным в институт. Я подумал-подумал, повертел аттестат в руках и отдал на физико-математический факультет. Всю жизнь мечтал о политехническом образовании, да сочинения побоялся: с орфографей дружу, а с проклятыми запятыми ни в какую! Учились наперегонки: сынишка – в первом классе, я – в институте на очном отделении. По вечерам электриком работал. Если авария, всю ночь провозишься, и прямо с работы опять на учебу. Преподаватель – то один в глазах, то два... но сидишь.

Когда поток делили на физиков и математиков, упрямец выбрал теорию относительности («Физику хуже знал – решил разобраться»). И разменяв уж четвёртый десяток, заступил Владимир Петрович Сватков на учительский пост в 42-ю школу. До сих пор у доски.

Законы Ома – беззаконникам

Уроки в СИЗО начинаются в половине десятого. Не получил аттестата на воле – шагом марш учиться. До 30 лет – в обязательном порядке, после – по желанию. С другой стороны, чем ещё заниматься в застенках?

Классы формируются не по возрасту учеников – по уровню образования. А в последнее время на занятия водят «по камерам» (чтоб фигуранты одного и того же дела не встречались). Процесс преподавания это несколько затрудняет: приходится на месте формировать пакеты заданий, знания-то у всех разные. Но что поделаешь? Специфика.

- Ученики разные. Одни читать не умеют, другие с высшим образованием (даже с юридическим!) сидят. Есть добросовестные, въедливые (особенно те, что сели за парту по своей инициативе). С ними интересно. Есть, как в любой другой школе, откровенные лоботрясы. Дисциплина? С ней, как правило, проблем нет. Страшно? Да ну! Здесь-то они ручные. На воле с некоторыми встречаться поостерёгся бы... В душу не лезу. Но бывает, сами рассказывают – накипело. Это ведь робы одинаковые, а история-то у каждого своя. Начнут дремать – анекдот расскажу. Смотрю – оживились. Значит, снова физика...

Спеша в ногу со временем, Владимир Петрович освоил компьютер. Правда, пока на уровне печатной машинки. Набрал свою биографию. Главное «развлечение» на протяжении 35 лет – дача («Ни охота, ни рыбалка как-то не увлекли, шесть уток за всю жизнь загубил – больше не хочется!»). А грядки – в радость, особенно когда здоровье раз и навсегда заставило распрощаться с вредными привычками.

- Курил по молодости страшно. На мотоцикле-одиночке – и то сигарету в зубы. Зато ни сын, ни внуки не курят, не пьют. Повезло мне с ними... Теперь на мотоцикле не гоняю, конечно. Пересел на «Жигули». На родину еду (400 километров!) - пою, стихи читаю. Всё подряд, чтобы не заснуть. У внука слух музыкальный не выдерживает: «Дед, хватит, а!»

Большая перемена

Сейчас в учебно-консультационном пункте СИЗО 1 безлюдно – каникулы. Есть ли толк от кабинетов психокоррекции, воспитательных бесед, уроков русского языка и обществознания – спорный вопрос.

- Многие хотят вернуться к нормальной жизни, получить профессиональное образование, но, в конечном счете, - качает головой учитель физики, - всё зависит от того, куда человек выходит от сюда: если в тот же подвал к пьющим родителям, хорошего не жди.

Помолчав, собеседник мой неожиданно добавляет:

- Пытаюсь мысль до них, глупых, малолетних, донести - чтоб в людях лучше разбирались, на поводу у компании не шли! Как говорится, избавь меня, Боже, от друзей, а от врагов я и сам избавлюсь. Об этом почти никто не знает, но четыре года моей жизни прошли в сталинских лагерях. Отца не было, время послевоенное, а мать – разве кто слушает... Работал на кокуйском судостроительном заводе. Решили с дружками инструмент добыть, чтоб лучше изучить слесарское дело (хулиганьё!). Ну и залезли в цех. И получили каждый по 10 лет. В 54-м в стране амнистию объявили. Ещё я «зачёты» заработал (раньше условно-досрочного освобождения не было, работай – выйдешь раньше). Освободился – и в армию. Не разобравшись, взяли в войска МВД! Потом, по выяснению, в стройбат. Через четыре месяца домой отправили: призыв моего года к тому времени давно отслужил...

На выходе из следственного изолятора спрашиваю: «Про Кокуй-то писать?»

- Пиши. Чего уж: 80 лет. Может, прочитают – поймут: жизнь и после колючей проволоки может сложиться на «пятёрку». Главное – уроки... учить.

Елена Сластина, «Читинское обозрение», №25

Дети войны

Двадцать второе июня.

Ровно четыре часа...

День загорался юный.

Гарью пропахла роса.

Кто в это мог поверить?

Киев бомбили фрицы.

В горе открылись двери.

Строгость легла на лица.

Голосом Левитана

В душах до самого дна

Чёрного утра рана

Словом коротким – война!

Они не воевали на фронте, но все ужасы военного лихолетья испытали сполна. Огненным колесом прошлись по судьбам их поколения голод, холод, тяжёлый труд и репрессии. Своими воспоминаниями о том времени с нами поделились

«Рёв стоял на всю деревню»

Печенин Иван Иванович, 82 года: 22 июня я был в Бийске – гостил у родственников. Помню, мы на улице с друзьями-мальчишками гуляли, как вдруг, собирая народ, тревожно заныли заводские гудки. Дядя мой, он с 1903 года был, сразу записался добровольцем на фронт, и уже вечером был на сборном пункте. Тогда все считали, что война будет короткой, говорили, мол, ненадолго – врага разгромим быстро. На следующий день я на пароходе вернулся в своё село Старо-Тарышкино Алтайского края, рассказал отцу, что его брат ушёл воевать с фашистами.

А в село уже приехал вестовой на коне, привёз призывные листы, и начались проводы. У нас в Старо-Тарышкино три колхоза было – «Молот», «Колос» и «Комбайн». Наш, колхоз «Молот», богатым считался – у нас машина была – до сих нор помню, полуторка АН-4618. Из других сел – на телегах, а наши колхозники уезжали па этой полуторке. Конечно, рёв стоял на всю деревню; дети, матери, жёны – все плакали.

Тяжело было, что и говорить. Мы, ребятишки, работали в поле. Наш колхоз табак выращивал – в Бийске табачная фабрика была. Казалось бы, не сложная работа – мы цветы с табака, чтобы урожай больше был, обрывали. Но к вечеру так надышишься, голова кругом. Поэтому, наверное, я всю жизнь – некурящий. Вот как в военное детство «накурился». Работали и на сенокосе, копны возили.

В колхозе были и коровы, и свиньи, и овцы, поэтому особо не голодовали. Но денег не было, чтобы одежду купить. Если что-то нужно, меняли в городе на продукты – городским труднее было. Отец шил шубы, валенки катали. Выживали.

Но из 23-х человек моей большой родни, девятеро с войны не вернулись...

«По Ладоге – в сибирскую тайгу»

Николаева (Карху) Хилма Ивановна, 92 года: Я – финка, родилась в финской деревне Волы Ленинградской области. О том, что война началась, нам стало известно только к вечеру 22 июня – женщина пришла из военного городка и рассказала об этом. Домик мой стоял на краю села, и я помню, как шли на фронт русские солдаты.

Когда война началась, мама ещё была жива, но лежала – болела очень. 11 июля 1941 года я ее похоронила. А папа умер ещё в 1931 году. Брат был у меня, но умер маленьким. Я осталась одна. Работала в колхозе. Нашу деревню не бомбили, бомбили Ленинград – он в пятидесяти километрах был. С колхоза весь скот угнали, а лошадей забрали ещё в 1939-м. Помню, на ровесника моего, Федю, мне похоронку передали. Не знала я, как его маме сказать...

В 41-м нас пытались несколько раз вывозить баржами через Ладогу, но не получалось – бомбили сильно. Убегали мы, в лесу прятались. Но пока я была на родине, всё же не голодала: корова кормила, огород. Голод и трудности впереди были...

Наша деревня, а таких финских деревень много было в Ленинградской области, исторически переходила то к Финляндии, то к Советскому Союзу. Поэтому нас и репрессировали, в Сибирь вывезли – боялись, что финны будут фашистам пособничать. Такую тогда государство политику вело.

Я рыла окопы под Ленинградом, когда нам велели сходить к себе в деревню, собрать вещи и вернуться. Быстро. Так что не до особых сборов было. Помню, закопала я возле своего дома лыжи, скарб какой-то в надежде, что сохранится, когда назад вернусь. По ладожской «дороге жизни» привезли нас, финнов, на станцию и – в товарняки. Ехали целый месяц. Какие вещи были, меняли дорогой на продукты. Люди умирали от голода целыми семьями. На Урале всех мужчин высадили и отправили на заводы, в трудовые лагеря. Остальных – в Сибирь. 23 апреля 1942 года приехали на станцию Решёты Красноярского края. Свезли туда не только финнов, но литовцев, калмыков, украинцев. Без разрешения выезда я работала в тайге – в 17 километрах от станции, в химлесхозе. Мы живицу добывали - сосновую смолу.

Сегодня ночью я не спала, вспоминала. Кому-то покажется – не тяжёлая работа, всё время ходить надо было – резать лес. Может и не тяжело, если ты одет, обут и накормлен. А мы же были голодные и раздетые. Летом – комар, мошка, зимой – мороз. 800 граммов хлеба давали. Казалось бы – достаточно. Но ведь кроме хлеба – больше ничего. Съешь его за один раз и работаешь день голодная. И на такой paботе я была до 1944 года.

В 1954 году меня восстановили в правах, разрешили вернуться на родину – с пропиской в Ленинградской области. Но куда поедешь? Не к кому, да и не на что. Так и осталась на всю жизнь в Сибири: сначала в Красноярске, теперь – в Чите.

«Не дрова березовые – покойники»

Маркидонова Лидия Ивановна, 78 лет: Я не помню подробно первый день войны, но помню состояние тревоги, которое охватило всех. Я помню тягостное ожидание похоронок. Вообще в то время все были очень дружными: друг от друга угольки носили, чтобы печь растопить – не было же не только продуктов, не было спичек, не было соли, делились последним. Женщины вечерами, как правило, собирались то в одной избе, то в другой, шили, пряли, вели неспешные беседы, шутили, подбадривали друг друга.

Мы жили в пригороде Балея. Осенью 1941-го я пошла в первый класс. Помню, в школу нам привозили булочки. Они были белые-белые и маленькие, граммов по 50, наверное. Привозили, и учительница их в ящики своего стола складывала – булочки были промёрзшие, как камешки. И не было терпения подождать, когда они оттают. Грызли их мёрзлые.

Иногда я пропускала уроки: мама будила часов в пять, и я шла с карточками в город – в хлебный магазин, чтобы купить хлеб. Бывало, простоишь целый день. А то и выбросят из очереди, потому что с такими же девчонками заиграешься – не поспеешь к очередному пересчёту. Раза два-три я теряла сознание, когда привозили хлеб и так сдавливали в очереди, что меня потом взрослые вытягивали через головы, подавали через прилавок. Там карточки отрезали, и хлебушек мне давали. Выйду, немножко отдышусь, потом иду домой.

А идти надо было километра три через речку, через большие отвалы – там же шахты были. Через эти отвалы было очень страшно идти: идёшь спокойно, если никого нигде не видно. Если кто-то следом идет, тут уж дрожишь. А когда домой бежишь, никакого терпения не хватало, такой был изумительный запах от хлеба. И его не отламывала и не откусывала: крошечку отщипнёшь и сосёшь её – ощущение такое, что ты хлеб ешь. Норма была – 300-400 граммов. Хлеб был румяный, красивый, а дома разрежешь, там каша одна чумиза, гаолян, всё было намешано.

Когда отца в 37-м забрали, мама с четырьмя детьми осталась. Но мы не голодали, потому что держали корову и у нас был огород. Картошки всегда хватало до новой, а картошка и молоко – это уже не голод. Но хлеба хотелось всегда.

В классе нас было человек 25. Жили от школы далеко, поэтому собирались все ребятишки и затемно шли гурьбой. Приходили, когда ещё школа была закрыта, заходили к учительнице, она давала нам ключ. Мы сначала наиграемся там, потом она придёт, уроки начинаются. А игры были – в соответствии времени. Играли «в госпиталь» - раненые, медсестры, доктора. А когда похоронки приходили, крик стоял на всю школу.

Я видела однажды, как шёл-шёл старичок впереди меня, присел на камешек и упал замертво. Помню, как мама рассказывала: «Смотрю, везут на санях дрова берёзовые. Думаю, почему к нам из города дрова везут? А ближе подошла – на телеге покойники, замёрзшие, белые». Долго потом мама этот ужас вспоминала.

Хорошо помню 9 мая. И запомнила почему-то не радость и ликование, а всеобщий плач. Люди плакали так громко, так горько! Видимо и разрядка наступила, и вспоминали своих погибших близких. Я тогда шла под бесконечный плач, который сопровождал меня до самого дома…

Ирина Баринова.

P.S. С каждым годом ветеранов Великой Отечественной и даже детей, мужественно переносивших все тяготы и лишения военного времени, становится всё меньше и меньше. Если у вас есть возможность, не упускайте её, спросите своих стареньких близких, как они запомнили 22 июня - этот во всех смыслах судьбоносный день. Ведь с этого дня их жизнь изменилась настолько, что в самом страшном сне представить невозможно… «Экстра», №25