Мария Вырупаева: В жизни настоящих «козлов» очень мало

Журналистика, которая могла бы быть в Забайкалье, если бы. Мне интересно сделать эти беседы с коллегами в сослагательном наклонении - самой. Чтобы не походило на профессиональный междусобойчик — я задам вопросы не только о работе, но и о жизни. Но мешающее «бы» обещаю вам в каждом тексте.

Иногда мне хочется быть таким вот «волком-одиночкой». Воскресенье, понедельник, вторник - много писать, в среду - студенты, в четверг - в командировку. Четыре работы. Чуть ехидно спрашивать у знакомых, кто такие «валух» и «чекушка», ненавидеть оргкомитеты, выучить глав районов, не работать на выборах, когда «грязно». Мы разминулись в профессии лет на пять, и это оказалась совсем другая журналистика.

- Я месяца три поработала на телевидении, на нашем, ГТРК - чтобы технологию понять, и когда собралась уходить обратно на радио, директор меня спрашивает: «Ты объясни, что тебе не нравится? Все с радио идут на телевидение, почему ты обратно? Может, тебя кто-то обидел?» А меня хотели в кадр сажать, были такие планы. Я говорю: «Галина Анатольевна (Каманина - директор ГТРК «Чита» - ред.), вы представьте, вот есть яблоко и груша, и тебе говорят: «Выбирай». Ты берёшь яблоко, а тебе: «А чего не грушу? Она же вкусная, не червивая». Такое у меня примерно отношение к радио.

- Как удалось добиться эффекта «Маши с радио» - бабушки в районах косятся на телевидение, пусть, мол, Маша с радио приедет, ей и споём?

- Я очень горжусь акцией «Читинское радио в каждый дом». Там только один Олег Фёдоров, депутат, 13 тысяч радиоприёмников за свой счёт купил. Представляешь?! Я человек не партийный, равноудалённый от всех партий. Мне просто у них попросить для общего дела. И поэтому, когда этот флаг акции взяла ЛДПР, товарищи из другой партии сказали: «Ну, и что это такое? Это взятки избирателям». Хотя выборов тогда не было. Критиковать легче всего. Ещё легко создать какой-то свой оргкомитет, который будет очень долго идею обсуждать, обкатывать, но в результате так ничего и не сделать. Я не могу работать с оргкомитетами. Пусть они там, отдельно. У них своё времяпровождение, они тоже получают от этого удовольствие.

Мне кажется, что любой человек, если он видит, что другой человек не прав и если вопрос важный, он должен хотя бы попытаться объяснить свою позицию. Поэтому я и объясняю - я к вам пришла, записала интервью. Завтра оно идёт по радио, и бабки (я любя говорю «бабки») включают приёмник и слышат-то вас! То есть ЛДПР подарила возможность получать информацию.

Даже когда некоторые депутаты стали потом эту идею использовать в своих предвыборных кампаниях - мне не жалко. Во-первых, я сильно себя люблю как специалиста, во-вторых, я люблю радио. Считаю, что если у меня ещё могут, как у личности, быть какие-то конкуренты, то у нашего радио нет конкурентов. Поэтому я всегда очень дружественно настроена к другим СМИ. А силами всех депутатов, акцию поддержавших, было подарено людям более 20 тысяч радиоприёмников.

«Радио в каждый дом» - самая крупная акция. Но они были разные. Я была Снегурочкой. Перед Новым годом захотелось сделать какой-то праздник. Нашли спонсоров. Когда горишь - люди же тоже откликаются. Мы объявили в эфире так: к каждому, кто дозвонится на радио в определённое время, приедет Снегурочка с подарком. Коньки были в подарках, дартс, куклы. Я за три дня проехала 116 квартир в Чите. Первый день машину давало наше телевидение, ездила с оператором, делала сюжет. Второй день давало машину наше радио, сюжет на радио. В третий раз – «Вечорка». Я взяла у Березина (Николай Березин - директор драмтеатра - ред.) костюм. Деда Мороза у меня не было. Наверное, в полсотни семейных фотоальбомов в Чите я с того раза есть.

Ездила с 9 утра до 11 вечера. Помню общежитие на Малой - длиннющие коридоры, и на одном этаже лежит пьяница. Я с мешком, Снегурочка, через него аккуратно переступаю, боюсь - очень. Иду выше, и точно такая же картина, только алкаш другой.

Несколько раз некрасиво было: я вся такая молодая Снегурочка приехала, пока мама за фотоаппаратом, папа: «А дайте телефончик». Упс!

На МЖК у меня развалился сапог. Но он был не сказочный сапог, а обычный, чёрный, мой. Я сижу в «уазике», темно, девять вечера, ещё можно успеть в Каштак, я планировала. А сапог развалился прямо конкретно. Взяла у нашего водителя изоленту синюю, замотала сверху, а дети-то взрослые: «А что это у вас?» Я: «Это волшебный сапог!» В общем, голос сорвала, заработала ангину за эти три дня. Такое было удовольствие.

- А просыпалась утром с мыслью, что ты сегодня «Снегурочка»?

- Нет. Просто: сегодня на работу.

- Теперь я уже понимаю, что помогать нужно тем, кто готов это принять. Видишь, есть такие люди, им приятнее ничего не иметь и всех критиковать. У нас был случай: сгорела в Александрово-Заводском районе библиотека несколько лет назад. Собрать книги, в принципе - самое простое дело, потому что люди отдают вообще на ура. Я утром по радио говорю: сгорела библиотека, люди начинают звонить, набирается целая «Газель». Впереди водитель и я, и весь микроавтобус забит книгами. Приезжаем в Александровский Завод – нас никто не ждёт. Идёт дождик. Совершенно индифферентный глава, которому ничего неохота. Он говорит: «Ну, и зачем вы нам привезли эти книги? У нас библиотеки даже нет. Нам, может, в этом селе её никогда не построят, а вы тут книги везёте». Я настолько была ошарашена - я же уже привезла, сколько бензина истратили... Очень недовольно, через губу, дал нам какого-то мужичка, и мы все вместе давай в какой-то подвал районного дома культуры эти книги, собранные людьми, таскать. Может быть, надо было назад увезти – не знаю...

Или - уникальная история с Шелопугино. Года два-три назад было какое-то очередное обращение Путина. Я не смотрю обращения Путина - чукча же не читатель, чукча – писатель (смеётся), я мало успеваю смотреть телевизор. И вот он, видимо, сказал что-то такое очень важное для людей, про гражданскую позицию. И учительница в шелопугинской школе, послушав президента, настолько впечатлилась, что позвонила мне наутро в прямой эфир и сообщила, что зима, 40 градусов мороза, а двое ребятишек не ходят в школу, потому что у них нет зимних вещей. Люди давай сразу же отзываться, привозить на радио обувь, куртки зимние, дублёнки. Конечно, собрали не на двух детей. Я звоню главе района, а он мне: «На территории моего района никаких вещей из Читы не будет!» Я обалдела. И доступ в район, по сути, закрыли - я же не партизан туда прорываться. Кроме того, вызвали учительницу: пишите объяснительную, зачем вы звонили в Читу и выступали от имени школы, на каком основании вы позорите район?» Та мне звонит, плачет. Я говорю - пишите объяснительную: «Такого-то числа, посмотрев по телевизору послание президента, я осознала свой гражданский долг...» Даже если бы ваш глава не был членом «Единой России» (а он член), ничего с такой объяснительной он сделать не смог бы…

Дальше я думаю: у меня есть задача привезти в Шелопугино важные, нужные вещи, собраны от души, люди ждут. Проблема – местная власть. Мне слава - что это Вырупаева привезла вещи - не нужна. У меня своей достаточно. Поэтому я звоню в крайком КПРФ - просим коммунистов к нам присоединиться, дальше - ну-ка, попробуй-ка, господин глава, встань тут.

У многих людей периодически возникает потребность делать добро, поэтому они, например, нищим подают. Любимая мною, уважаемая очень Лариса Комиссарова сказала, что у нас нет социальной журналистики. Мне кажется, что если периодически делать социальные акции, это уже можно считать социальной журналистикой.

- Ты восемь лет преподаёшь на нашем отделении журналистики. Не обидно от претензий к уровню выпускников?

- Страшнейшая проблема – мы учим студентов и потом начинаем говорить, что они ничего не умеют. Да, качество вызывает определённые вопросы. Но я поняла: у детей, которые сейчас учатся, просто другая загрузка в голове. Вообще другая. Мы с ними разговариваем с учётом того, что они уже что-то знают точно, а они вообще не знают! Это проблема взрослых людей: мы не понимаем, что внутри у этого поколения, и мы даже не думаем, что там может быть что-то другое, кроме того, что в своё время стало основой, базой для нас самих.

Например, я несколько лет подряд начинаю занятия с новой группой журналистов с вопроса, кто такой Маресьев? Не знают. Три года назад один очень неуверенно сказал: «По-моему, какой-то танцор».

Я это поняла, только когда мой собственный ребёнок, послушав со мной радиокомпозицию «Сын артиллериста» Симонова, выдала: «Мама, а ведь майор Деев не прав, как он сына к немцам отправил в тыл? Его же убить могли!»

К сожалению, многие наши студенты-журналисты не понимают, для кого они работают. С каждым годом те, кто приходит на отделение журналистики, и те, кто их учит, дальше друг от друга. Не потому что мы семимильными шагами поднимаемся вверх, а потому что первые опускаются вниз.

Я не знаю, как заполнить эту брешь. Студентам старые радийные записи включаю - передачи 1971-го года. 1963-го. 1985-го. Надо всем нам, которые кого-то учат в любом режиме, вкладывать в них эту базу. А мы всё надстройками занимаемся.

- Не мешают тебе личные отношения, складывающиеся с чиновниками, депутатами в процессе работы?

- Чаще помогают. Для меня больше типична ситуация, не когда кто-то мешает, а когда они обманывают. Вот это и неприятно, и страшно.

Приехала в Калгу одна из партий, какая-то бабушка пожаловалась им на ветхий дом, и лидер партии пообещал ей тысяч 70 на ремонт. Звонит Калга: прошло столько-то времени, он ничего не сделал. Мне жалко бабушку, местную власть, которая сидит там всеми брошенная, я пошла к этому лидеру партии за комментарием. Он удивился, рассказал мне на микрофон, что этот вопрос решится в ближайшее время, и я непрофессионально это записала и дала в эфир. Почему непрофессионально?Потому что, наверное, надо было усомниться, подождать, проверить...

Проходит полгода. Я в отпуске в Краснодарском крае, четыре утра. Звонит Калга: вы, конечно, нас извините, а деньги-то вообще будут? Я второй раз пришла к «господину соврамши», спросила, он мне сказал, что чуть ли не на следующей неделе всё будет. На следующей неделе я прихожу и сижу полчаса под дверью, после этого мне говорят: «Извините, такой-то вас сегодня не может принять». Я записана на другой день. За десять минут до начала встречи мне звонят: «Извините, вас сегодня не могут принять». И так раза четыре происходит. И на этом закончилось. А я же ещё часть его речи взяла в свою, подтвердила обещание. Но он с такими чистыми глазами всё это говорил.

Мы два года не разговаривали с ним. Он не здоровался со мной, я не здоровалась с ним. Я счастливый журналист в этом плане - могу в силу работы на радио в редакции тематических передач, а не информации, с некоторыми людьми не общаться годами.

— Сейчас обсуждаются новости про нескольких заместителей читинского мэра: за публикацией — прокурорская поверка, арест, уголовное дело. Времена сильно поменялись… В начале двухтысячных, к примеру, после сюжета и статьи в газете о том, как один высокопоставленный чиновник без всяких на то оснований заселил в муниципальное жильё свою дочь, никакой реакции ни от одного из «соответствующих» органов не последовало.

А всё подтверждено документально, опубликовано… Город гудит. В троллейбусах люди обсуждают – не просто муниципальный дом, а первая городская стройка за пять лет хронической нехватки денег!… в правоохранительных органах – тишина… Меня же «представители» того чиновника вызвали «на беседу» - дескать, как вы, Мария, относитесь к такому утверждению, что глупые журналисты «ведутся на сенсацию», не понимая, кому это выгодно и, вдохновившись, пишут материал бесплатно, а умные – называют свою цену?...

В начале 2000-х писала материал в газету - в одной силовой структуре произошло убийство, я приехала к начальнику учреждения. Очень приятный мужчина, говорит: «Вы диктофон не включайте». Я для газет только-только начинала работать, думаю – ладно, мне же звук на радио не нужен, пишу в блокнотик. Тот мне всё рассказал, а потом спрашивает: «Ты зачем всё это пишешь-то? Нет, дорогая, я тебе этого не говорил, тебя вообще здесь не было». Отказался от комментариев. Я вышла, как оплёванная. Но статью пишу. Я же там была - бог видит, что я там была, справедливость на моей стороне. За два дня до выхода газеты мне звонят из пресс-службы этого ведомства: «Мы тут думаем насчёт вашей статьи...» А она ещё не напечатана! И я понимаю, что редакция до публикации отдала её в пресс-службу на согласование - грубейшее нарушение закона о СМИ. Требование согласовывать материал в любой форме, кроме интервью, является цензурой. Цензура запрещена. А мой проблемный материал дают заинтересованной стороне... Я сначала громко возмущалась в редакции. Редактор сказала: «О господи, Вырупаева! Иди, разбирайся с кем хочешь». Потом пошла в пресс-службу. Меня усадили, пытались проводить психотерапию, потом повели к замруководителя по кадровым вопросам. Тот говорит: «Девочка, а ты в курсе, что начальник этот уже написал служебную записку, что его в этот день не было в Чите, что он находился на Арахлее, а значит, и комментарии не давал». - «Как? КПП я проезжала, документы у меня проверяли». - «Нет, мы взяли у всех объяснительные. Хочешь, - иди и публикуй, только имей в виду, что как только статья выйдет, сразу будут приниматься меры».

- Не вышел текст?

- Почему не вышел? Мне и свой труд жалко - я вложилась, и людей - они же ждут, близкие убитого. Я звоню этому начальнику, которого «не было», включаю аудиозапись разговора, говорю: «Что же вы сказали, что мы с вами не виделись, я же к вам приезжала». А он мне: «А ты как хотела, дорогая? И вообще, у меня всё связано, схвачено. Будешь выступать, тебя товарищи возьмут, в лес увезут, ты не только писать потом не сможешь». Я к редактору газеты с этой записью: «Он меня не только видел, ещё и угрожает, вот доказательство». И тогда редакция приняла решение публиковать эту статью.

...А ещё я очень любила Толкалина (Вячеслав Александрович, шеф-редактор газеты «Вечорка» - ред.). Писала я статью «Жертвы аборта» - про то, как в одной из больниц Читы делают нелегальные аборты. Взяла диктофон в карман, пошла «делать». Хожу: «Хочу сделать аборт, только у меня анализов нет, ничего нет, есть только деньги». Врач меня на лестнице поймал, сообщил, что обойдётся в 450 рублей. Записала. Пошла за комментарием к председателю комитета здравоохранения Читы. Я думала, он скажет: «Мы по этому факту примем меры, спасибо вам за сигнал». Ничего не сказал: «Спасибо, посмотрим». Через неделю все документы были почищены, мне было сказано, что я не права - без комментариев и объяснений. А я за эту неделю успела побывать у главврача этого медучреждения. Он мне на диктофон наговорил совершенно сногсшибательные вещи: для проведения аборта вообще никакие анализы не нужны, например. Я сижу, думаю - он что, с ума сошёл?

Написала статью, сдала в «Вашу рекламу», с которой тогда сотрудничала, работая на радио. А статья не выходит. Нет места. Следующий номер – нет места. Ещё проходит неделя – места нет. Спрашиваю, что такое. Мне: «Понимаешь, у Степанова (Михаил Степанов - учредитель медиахолдинга «Ваша реклама» - ред. ) жена в страховой компании работает…» И тут стало понятно, почему главврач так со мной разговаривал. Он был уверен, что статья не выйдет.

Ладно, хозяин – барин, я без обид у них забрала текст и зашла к своей одногруппнице Алинке Проскуряковой, она была замом у Толкалина в «Вечорке». Газетка малюсенькая - только началась. Они берут мой материал без проблем. А дальше я оценила тесноту связей в нашем маленьком городе.

Буквально на другой день пенсионеры попросили написать про них статью в газету «Забайкальский рабочий» (доверяют они ей). Звоню редактору: «Александр Олегович, можно вам статью написать?» А Баринов: «Про аборты — не возьму». Я говорю: «Вышла про аборты уже». — «Где?!» Понимаешь, Катя?

Говорят, потом Сормолотов (Борис Сормолотов - руководитель комитета здравоохранения Читинской области, министерства здравоохранения Забайкальского края до 2013 года - ред.) вызвал этого медицинского начальника, показывает пальцем в газету: «Ты вот это говорил?» - «Говорил...» - «На диктофон?» - «Ты на хрена это говорил-то?» Короче, тот получил по башке. Так рассказывали, во всяком случае.

Когда меня через четыре года повезли в это учреждение в экстренном состоянии - меня там не приняли. Это у нас с тобой интервью чередой - Иванов, Петров, Сидоров. Многих и не узнаешь, на улице встретив. А Иванов тебя на всю жизнь запомнит, потому что у него журналистов мало, а скандальных ещё меньше.

И тогда я сделала ещё один стратегический журналистский вывод: я поняла, что со всеми сразу воевать нельзя... Опять же, в жизни «редисок» настоящих очень мало, мне так кажется. То есть, мало именно плохих людей, которые осознанно делают гадости, специально, удовольствие от этого получая. В большинстве случаев – либо человек чего-то боится, либо настроение у него было плохое. Причин много. Нужно эту причину найти, учесть, тогда человек станет хорошим. Хороших людей, на самом деле, гораздо больше, чем «козлов».

- Три года делаю передачу «Колос». Я городская, я родилась в Чите, мама - учительница русского и литературы, отец преподавал политэкономию, и для меня все эти коровы - существа незнакомые и субстанции непонятные… Но просто надо, наверное, как-то вникать в любую тему. Есть такое выражение, очень мне нравится: «Если что-то и стоит делать, то хорошо».

Теперь я уже знаю: валух, например, - это кастрированный баран. А «чекушкой» в коневодстве называют чистопородную лошадь.

В этом году радиостанции «Колос» - 50 лет. Это всегда была передача о сельских тружениках - они бросали покосы, в определённое время ехали к радиоприёмникам. Я взяла в нашем архиве старые передачи и прямо на карте края сделала несколько точек, куда я приеду и посмотрю на темы, которыми интересовался «Колос» в 60-е, 70-е, 80-е, через призму времени. В Чернышевском районе был совхоз «Комсомолец» - второй из двух в Читинской области, награждённый правительственными орденами. В 1971 году этот завод получил Орден трудового Красного Знамени, за то, что там забайкальскую тонкорунную породу овец вывели.

Приехала, включила людям радиопередачу, записанную во время вручения ордена, в марте 1971 года. Жители села Комсомольское слушали. Конечно, возмущались, с горечью говорили: как развалили такое производство?! кто ответит за это?! Ведь, действительно, на грани банкротства находится сегодня это пережившее перестройку и годы лихолетья племенной забайкальское предприятие… Но было приятно: два человека в зале, оказывается, сидели в президиуме, когда писалась моя та передача в 71-м году. А люди просто вставали и говорили: «Большое вам спасибо. Вот Николай Иванович, сосед мой, я 25 лет живу в этом селе, не знала, что он такой заслуженный, а теперь услышала, как про него по радио говорили, как его чествовали, как им гордились – это очень приятно. Дух времени вы нам привезли».

- А это, наверное, самая главная моя история. Когда я пришла в 1999 году на практику на радио - меня не пускал охранник. Раньше там внизу сидели такие настоящие охранники – мышь не проскочит. Куратора моего нет, и он меня не пускает. Я воюю: «Нет, мне надо пройти. Нет, мне сказали подойти к 11». И тут идёт по коридору Дошлов (Алексей Васильевич Дошлов, председатель Читинской государственной телерадиокомпании, сейчас - шеф-редактор службы радиовещания ГТРК «Чита» - ред.). Охранник мне говорит: «Вот, пожалуйста, наш председатель, если он вас пустит, тогда ладно». Я к нему, мне незнакомому, подлетаю: «Здравствуйте, Алексей Васильевич! Меня зовут Мария Вырупаева, я студентка третьего курса отделения журналистики. Можно, я у вас пройду практику?» Алексей Васильевич думал о своём. И ему, наверное, вообще были фиолетовы какие-то молодые дуры. Поэтому он сказал фразу, которую мы теперь часто вспоминаем и которая, я считаю, во многом определила мой журналистский путь. «Без оплаты», - сказал Алексей Васильевич. И пошёл по коридору. А я стала работать на читинском радио.