Актёр Александр Михайлов: Приезжаю в Цугол, разуваюсь

«Там есть коридор? — тыкает в угол фойе на третьем этаже ВГИКа Александр Яковлевич. — Сейчас перекурю, и начнём». — «А вас не оштрафуют?» Смеётся, исчезает в институтском закоулке.

Он, честно говоря, несмотря на 78 лет, хорош, так же как в «Мужиках» (0+) и «Любовь и голуби» (12+). Джинсы, чёрная водолазка, пиджак, туфли без пылинки, стихи на память — километрами. «Женщины, похоже, вокруг вас падают?» — шучу я. «Да что вы, я скромный», — отнекивается Михайлов. Но по хитрым глазам видно, что падают.

Высокий, седой, обаятельный. И машет руками, как парень из деревни. Из нашей, забайкальской деревни.

— Я не стал москвичом. Наверное, не стану.

Очень благодарен Москве…

И Владивостоку благодарен, потому что это как вторая родина у меня.

И Саратову, где я проработал 10 лет в паре с Олегом Ивановичем Янковским. Меня тогда пригласили с Дальнего Востока, главный режиссёр меня знал раньше, ещё по институту. Из Москвы не ехали в провинцию, Саратов, а с Дальнего Востока я приехал, и у меня началась совершенно другая жизнь.

Янковский — уже был знаменитый, потрясающий актёр, много снимался. Пять ролей мы в паре играли, только он тогда снимался, а я за него отдувался (смеётся). Но мы очень дружили с Олегом.

Конечно, он был уникальное явление нашего кинематографа, интеллигентный, с очень хорошей корневой основой, сын дворянина. Он много дал мне, хотя мы были и соперники, и в то же время друзья.

…Но корнями остался там, где я родился. Где родился, где крестился, там и прижился. Не каждый год, но довольно часто приезжал к себе на родину.

Моя мечта, если её удастся реализовать когда-нибудь, я уже много лет об этом говорю очередному нашему губернатору, что надо создать небольшое этнопоселение под Читой, музей. Найти какое-то хорошее красивое место. И там сделать 3–4 поселения: показать, как буряты живут, старообрядцы, новообрядцы деревенские.

Потому что это особая земля. Я всегда говорю, что дай бог забайкальцам всем здоровья, мирного звёздного неба над головой и сохранить эту чистоту, камертон наш сохранить. Больше ничего.

— Есть легенда, что вы родились в какой-то землянке в Оловяннинском районе.

— Я родился в Цугольском дацане. Не просто в землянке — это была монашеская келья — всего 2,5 на 3 метра. Она до сих пор существует. Её буряты очень берегут, топят печку. У меня сотка земли там. Я приезжаю, разуваюсь, хожу босиком в любое время. Там такая энергетика! Она меня прямо подпитывает.

Всегда испытываю внутренний трепет, что я снова вернусь в мою земляночку. Сейчас прилечу на кинофестиваль — в Цугол обязательно поеду. Хотя в паспорте у меня написано «посёлок Оловянная», но в Оловянной я не был. Это 18 километров от Цугола.

В двадцатых годах, в Иволгинском дацане, в 40 километрах от Улан-Удэ, был знаменитый Хамбо-лама Даши-Доржо Итигэлов, который собрал всех буддистских монахов и сказал: «Уходите кто как может, потому что будут очень сильные гонения».

Его спросили, а где он будет, он ответил: «А я здесь буду, и я вернусь через 77 лет». Историю вы знаете: он был зарыт монахами в солевую кедровую бочку, и где-то в 75-м году его тайно отрыли, поменяли костюм и опять его зарыли. В 2000-х годах он был снова отрыт, и сегодня он находится в Иволгинском дацане вместе с Буддой, с правой стороны от него.

Когда-то мы с моим другом Сергеем Мироновым, бывшим председателем Совета Федерации, а сегодня — председателем «Справедливой России», приехали в Иволгинский дацан. Монахи узнали, что я родился в Цугольском дацане, они были совершенно ошарашены. Потому что Хамбо-лама Доржи Итигэлов был посвящён в ламы именно в Цуголе.

Они узнали, что я из Цугола, и хотите — верьте, хотите — нет, два монаха достали Будду, опустили его на наш уровень (а он тяжёлый), позволили прикоснуться. Я прикоснулся по всем нашим бурятским ритуалам, это было для меня огромное событие.

— У вас остался кто-то в Забайкалье?

— Нет. Отец умер в селе Шишкино (село в 37 километрах от Читы — ред.). Там его могила. Я приезжаю в Читу, всегда прихожу на кладбище.

Хотя я у мамы был один, и отца помню только до четырёх лет. Но когда я уже уехал во Владивосток, окончил ремесленное училище там, и перед морем я с разрешения мамы поехал, нашёл отца, и мы с ним двое суток были вместе. Это удивительный человек.

Самое страшное, что и мама, и мой отец унесли с собой в могилу тайну их развода. Я не знаю.

— А вы спрашивали?

— Конечно. Отца спросил, он заплакал, ничего не сказал.

— Двоюродные братья, троюродные остались?

— Да, двоюродные. Это в Чикое, село Урлук — около 400 километров, очень далеко. Поэтому туда лишний раз не наездишься, но всё равно я постараюсь в этот раз тоже поехать туда. Это мои корни.

Я никогда не забуду, когда мы приехали однажды в Урлук со своей супругой, и я подошёл к месту, где был дом, в котором жила наша многодетная семья. Там было 11 спален. Мама, Степанида Наумовна, тётя Нюра и Таисия, которая умерла от голода в послевоенное время. Мы из Урлука уехали в Цугол. И там нам дали эту земляночку, где мы жили. Там я родился.

— Говорят, вы ещё на Алханае стараетесь побывать?

— Там, в Цуголе, есть каменные ворота, которые духовно открывают тебе путь в Алханай. Наш знаменитый забайкальский Алханай — как второй Тибет. Надо восьмёркой пройти, положив какую-то мелочь, и ты имеешь духовное право на путешествие в Алханай, пешим ходом или на транспорте.

Этот пеший ход бурят до Алханая раньше мог длиться неделю. Это тоже подвиг своеобразный.

И когда ты приезжаешь в Алханай, и там эти 144 ручья, и каждый ручей имеет своё назначение. И ты окунаешься в эти связанные оглобли, чтобы тебя не смыло. Это не так просто, как у нас в православии, когда в купель окунаешься трижды, хотя и так дух захватывает, сердце останавливается. Тут ты должен в ледяной ручьевой воде минимум полторы минуты, иногда до трёх минут продержаться. Такое ощущение, будто тебя всего пронзили стрелами, будто сейчас всё разорвётся. Но организм адаптируется. Ты трижды повторяешь это, и минимум два года ты не знаешь никаких болезней.

— Когда были последний раз?

— Два года назад, когда был Забайкальский международный кинофестиваль.

— Вы считаете, время проводить кинофестиваль? Нужно ли это вообще людям сейчас?

— Казалось бы, простой вопрос и в то же время тянет на очень большую ретроспективу, много надо говорить о том, что без культуры вообще нации не будет.

Это важно ради культуры. Для того, чтобы молодёжь всё-таки прикасалась не просто на экране, а вживую к кино. Из Италии приезжали знаменитые актёры на первый кинофестиваль. Серёжа Гармаш был у нас дважды, и он рвётся третий раз. Потому что такая атмосфера в Забайкалье. Там настолько трепетно относятся к искусству.

Всегда у каждого актёра на кинофестивале есть свой куратор, они соглашаются бесплатно обслуживать актёра — куда он захотел, туда может поехать, посмотреть: и Музей декабристов, и церквушку, где венчался Анненков.

— Больше не будет Walt Disney, WarnerBros., Sony Pictures и Universal Pictures. Что вы думаете о современном российском кино?

— Наверное, то же, что и вы, но у меня ещё обострённое — есть с чем сравнивать: то кино и это кино. Вы знаете, потеряна какая-то трепетность, искренность, внутренняя освещённость.

Сегодня просто заполонили экраны телевидения и кинотеатров горы трупов, моря крови, где убить человека — всё равно что высморкаться. Мне не очень интересен конфликт между полицейскими и бандюганами, поэтому они не вызывают восторга, ничему меня не учат.

Ну, а эти мелодрамы, которыми сегодня тоже напичкано телевидение, не очень глубокие сами по себе.

Я не хочу говорить, что вот, я снимался, мне повезло. Но мне, действительно, повезло. Фильм «Мужики» — это удивительная картина, тёплая картина, неожиданная, а название простое. Я получал тысячи писем. Никогда не забуду письмо маленькой девочки, пишет каракулями, она, наверное, даже в школу ещё не пошла. Пишет: «Дядя Паша (не дядя Саша, а дядя Паша, так зовут моего персонажа), спасибо вам за кино «Мужики». Мой папа вчера посмотрел вашу картину и купил мне шоколадку. Ура!»

И я понимаю. Человек посмотрел кино. И что-то в нём произошло. Вот это «что-то произошло» — и есть назначение кино, оно должно нести прекрасное.

— Когда это сломалось?

— Я этой границы не знаю, она пошла постепенно, наверное. Все стали смотреть на Запад: «Там гениально». Там профессионалы, но там работали на зомбирование, и на этой крови построено всё. Там рэмбо, шварценеггеры, сталлоне одни воюют, укладывают кругом трупы, он один выживает, эдакий герой. Это не тот кинематограф. Я отказываюсь сниматься в таких картинах. Просто отказываюсь.

Мой любимый фильм — фильм по произведению Лескова «Очарованный странник» (16+). Любимая, действительно, картина, где судьба всей России показана через Ваню Флягина, героев этого фильма, им от 22 до 72 лет — диапазон большой.

Ну, конечно, я спокойно отношусь к дорогому мне фильму «Отряд специального назначения» (6+), где я прикоснулся к судьбе нашего великого разведчика Николая Ивановича Кузнецова. И мы снимали не просто где-то, а именно в западной Украине и во Львове.

— Не будет зарубежных фильмов и не будет российских фильмов. А что мы будем смотреть в кино?

— А почему ты говоришь, что не будет российских фильмов?

— Вы же только что сказали, что оно плохое.

— Но оно будет. Может быть, всё-таки какого-то другого формата, но будет.

— То есть вы верите?

— Сегодня сознание немного меняется. Кино будет. То, что должно произойти, дай этому произойти — всему своё время. Ещё мудрый Соломон сказал: «Всё суета сует».

— Cейчас начали показывать старое кино в кинотеатрах, в том числе старое советское кино. Думаете, нужно?

— Вы получаете удовольствие, когда смотрите фильм «Весна на Заречной улице» (12+)?

— Конечно.

— Вот и всё.

— Но это я. А если ребёнку 14 или 12 лет, он же, наверное, даже не понимает реалии: что такое вечерняя школа, почему он любит учительницу, почему, в конце концов, кино чёрно-белое?

— Я на 85% уверен, чёрно-белое захватывает тех, у кого мозги не атрофированы, кто не стал дебилами. Они принимают это, потому что нет ничего уникальнее, чем одухотворённость. Всё-таки существуют общие нравственные законы, ведь человек без совести оскотинивается.

— Но подростков всё равно нельзя заставить смотреть старое кино!

— Если эти фильмы почаще будут повторяться, они пройдут в сознание. Будут и другие фильмы. Были хорошие картины же: «Легенда №17» (6+), «Движение вверх» (6+).

— Да, про спорт как будто бы умеют, а про любовь — не очень.

— Была у меня про любовь картина — «Любовь и голуби». Сейчас, когда плохо, когда уже по горло объелись кровью, по телевизору впендюривают (извините за выражение) «Любовь и голуби». Всё в сравнении познаётся.

Володя Меньшов — вот такой режиссёр (показывает большой палец). Они будут появляться, новые Меньшовы. Будет и новая «Москва слезам не верит» (16+). Трогательное, трепетное кино.

— Но это ведь тоже старое.

— Ну, что вы меня мучаете? (смеётся) Если бы я был режиссёром, я бы поставил кино.

Поэтому я и преподаю здесь. Ко мне полчаса назад подошла очень талантливая студентка, Маша. Она проучилась полтора года и говорит: «Я хотела бы быть режиссёром». А я вижу — человек хороший, очень тонко чувствующая. «Давай!»

И я хорошую актрису отдал на режиссёрский факультет. Она сейчас там работает, подошла, обняла меня и говорит: «Спасибо, я счастлива». И она будет снимать, я уверен, что она будет снимать хорошие картины.

— Вы каждый день общаетесь с молодёжью. Есть надежда, что что-то изменится в кинематографе?

— Конечно, есть.

— Давно есть?

— Я всегда с ней. Если бы я не надеялся на это, я бы не стал преподавать.

А главный человек в России должен быть учитель. Учитель был самым главным, высокооплачиваемым. Каков учитель, такое и воспитание. Начинается с детского сада, со школьной скамьи.

— Сильно переживаете за то, что сейчас происходит в стране?

— Очень. Даже губы пересыхают от волнения. Но опять-таки, я принимаю то, что произошло. И буквально на днях было выступление моего президента — это достойно.

Он не просто входит в тройку лучших правителей государств. Сегодня пришёл третий Владимир: первый был креститель, второй — разрушитель.

Какое количество аристократов духа было изгнано из России! Целые корабли! Убивали, расстреливали, за галстук вешали на столбах. Что такое апокалипсис? Это свобода поступков, и человек превращается в животное.

Что сегодня происходит? Я знаю, что такое бандеровцы. Это кошмар. Я был на Донбассе — был в Донецке, был в Луганске.

Ребятки, то, что происходит сегодня, должно произойти. Иначе катастрофа была, когда с нами не хотят говорить, и всё ближе и ближе думали о водородной бомбе — три минуты, и Москвы не будет.

И сегодня третий пришёл Владимир — перевернулись три дьявольские шестёрки. За пять минут до 2000 года пришёл. Никому не известный, казалось бы, но он начал созидать. Извините, три кавказские войны остановил? Остановил. Кто будет спорить против этого? Никто. Крым вернул берегам? А Крым — русский.

У России мессианская роль. Будущее за Россией, и духовный рассвет на Земле начнётся, как Ноев ковчег, в западной Сибири.

— С чем вы приедете на кинофестиваль? Какая будет программа?

— Мы её ещё готовим. Но я хочу, конечно, приехать с прекрасным.

Я сейчас не говорю о нашем сегодняшнем театральном искусстве, я не буду называть фамилию, вы сами прекрасно знаете, что вытворяют. Сегодня сцена на грани полового акта считается почти нормой. Это и есть та дьявольская безнравственность — нет стержня, нет камертона, нет совести и стыда.

Я уже не говорю про попсу, которая замордовала. Я очень дружен был с Валентином Иосифовичем Гафтом. Наши судьбы дважды соприкасались. Он когда узнал, что я был связан с Тихим океаном, был рыбаком и бороздил море-океан в своё время, с 17 до 19 лет, он подарил мне стихотворение про дельфинов.

Или он написал про попсу и песню Юрия Визбора «Солнышко лесное». Хочу прочесть вам:

Вот это стихотворение отражает моё отношение к тому, что происходит сегодня. Меня достала эта попса на трёх звуках. Три аккорда достали меня, тюремная лирика достала меня. Она разрушает человека, разрушает детские наши души. Вот откуда идут все корни.

Я почему говорю своим ребятам-студентам: учите. Если каждый день вы по строчке или по четверостишью выучите, вы меня потом, старика, будете благодарить. Вы будете образованные люди. Каждый день учите.