«Больные просто не говорят, что с ними произошло». Анестезиолог-реаниматолог — о женских суицидах и ценности жизни

Реанимация воспринимается людьми как некий рубеж: лежать там — значит находиться в шаге от смерти. Заведующая отделением реанимации и интенсивной терапии общего профиля городской клинической больницы № 1 Читы Екатерина Бушина считает это утверждение мифом. Мы поговорили с ней о самых ярких случаях из врачебной практики, карьере и ценности человеческой жизни.

— Екатерина Раисовна, вы молодая женщина и уже заведующая отделением. Как справляетесь? Коллеги прислушиваются?

— Конечно, в этом ничего странного нет. Путь мною проделан большой. Здесь я с 2018 года в должности заведующей, а начиналось всё в краевой инфекционной больнице, потом я была врачом скорой помощи на самых разных бригадах, затем в детской больнице на Шилова. С 2014-го трудилась токсикологом тут, в первой городской. Сначала заведовала отделением токсикологии. Потом открылся новый корпус, и я стала работать в отделении реанимации. Решила остаться тут. И вот снова заведующая.

— Мы сегодня сюда вошли, в отделении такая тревожная обстановка. Каждый день здесь так тяжело?

— Обстановка нормальная, рабочая. Мы, врачи, не воспринимаем это так близко к сердцу, иначе не справились бы. Реаниматолог должен быть очень спокойным человеком по складу характера. Здесь никогда не сможет работать холерик, потому что паника, чрезмерная энергия, эмоциональность могут очень навредить пациенту. А они здесь особенные.

— Реанимация — портал между жизнью и смертью?

— А вот и нет. Какие-то пациенты находятся в очень тяжелом состоянии, но некоторые просто нуждаются в индивидуальном подходе к лечению, к примеру, психиатрические больные или пожилые люди. Они же не на грани, они под чутким наблюдением.

— Часто говорят и пишут про хирургов, но редко — про анестезиологов-реаниматологов. Ваша специальность в тени?

— Да, реаниматологи часто в тени. Хотя без этого доктора никакая операция не может состояться. Но нас это нисколько не обижает. Мы спокойные, как я уже говорила, и не тщеславные. Как коллеги узнали, что сегодня «Чита.Ру» придет, так все из ординаторской сразу же разбежались (смеется).

— Сколько анестезиологов-реаниматологов работает в этой больнице?

— У нас четыре реанимации, всего 35–37 врачей. В каждом отделении ежедневно находятся по 13–15 пациентов. Отследить судьбу каждого очень сложно, кто-то перевелся в обычное отделение, кто-то умер. Но бывают те, которые долго у нас находятся. Конечно, их помнишь.

— Были пациенты, которые на всю жизнь запомнились?

— Была девочка-студентка, которая решила покончить с собой из-за несчастной любви. Она имела медицинское образование и наглоталась таблеток. Девочка пролежала у нас в реанимации больше месяца. Но кора головного мозга погибла, и через месяц пациентке было выставлено так называемое вегетативное состояние. Ее отправили в городскую больницу № 2, в паллиативное отделение (отделение для поддержания жизни неизлечимых пациентов). Там она умерла.

— Суицидов много?

— Достаточно. Наши забайкальские женщины травятся из-за несчастной любви, ссоры с мужем. Вообще тяжелее всего работать с теми, кто совершил обдуманный суицид. Как спасти того, кто не хочет жить?

Мужчины же просто путают [отраву] с водкой. Забежал, нашел бутылек и глотнул. Как правило, это небольшие дозы, мы таких пациентов спасаем. Как-то раз был случай: мужчина позвонил в скорую и говорит: «Не пойму, что происходит: когда пью пиво, то оно выливается через нос!» Оказалось, что несколькими минутами ранее он по ошибке выпил уксуса и у него отекла гортань. Вы понимаете, он испугался не дискомфорта в горле, а того, что не может пить пиво (смеется)!

— С суицидами понятно. Кто еще долго находится в реанимации?

— Длительное лечение проходят те, кого укусил энцефалитный клещ. Нынешним летом было несколько тяжелых пациентов. Один тридцатилетний мужчина, к сожалению, умер. У коллеги был пациент совсем молоденький, а уже после инсульта. За него мы все так переживали. Когда умер, многие доктора плакали.

— Доктор должен быть психологом, другом, а еще кем?

— Анестезиолог-реаниматолог еще должен быть хорошим следователем. Когда поступает пациент, то мы начинаем отгадывать разные ребусы и загадки. Больные просто не говорят, что с ними произошло. К примеру, отказала печень. Пытаемся узнать, что происходило накануне. Оказывается, девушка пыталась покончить с собой. А о том, что укусил клещ, мы узнаем, когда спустя несколько часов пациент вспоминает, что ездил в лес.

— Сейчас многие клиники Читы практикуют лечение зубов у детей во сне. Вы сторонник или противник этого метода? Это же наркоз. Просто красиво назвали.

— Как хорошо, что вы это понимаете. Я категорически против. Наркоз нужен только тогда, когда это жизненно необходимо для человека. А в данном случае это просто блажь, неоправданный риск, риск для ребенка. Своим детям я никогда не стала бы это делать для лечения зубов.

— Когда пациент умирает, правда ли, что эту новость сообщаете вы?

— Да, эти звонки мы делаем сами. И это всегда очень трудно, очень тяжело морально. По закону мы обязаны сообщить о смерти в течение двух часов. Особенно грустно, если такие звонки приходятся на Новый год. Люди на другом конце обычно просто молчат в трубку после такого известия или сразу ее кладут. Даже если пациент был безнадежен, даже если родные это знали. Такой звонок — одинаковое горе для всех. Пока телефон не зазвонил, у всех есть маленькая надежда на чудо.

— Как вы относитесь к жизни и смерти?

— Точно так же, как и любой другой человек. Вы намекаете на то, что я чаще вижу последнюю? Больше могу сказать про жизнь: она удивительна, ни с чем не сравнима ее ценность. Правда, не все наши пациенты начинают это ценить после выписки из реанимации. Лишь единицы выходят отсюда с четким пониманием: я жив, мне так повезло, впереди еще столько всего!

— Если дежурство анестезиолога-реаниматолога выпадает на новогоднюю ночь, как отмечаете ее на рабочем месте?

— Спасаем людей и иногда смотрим салют из окна (улыбается).