Дети особого типа

Любой детдом, будь он трижды распрекрасным, — довольно грустное зрелище. Государственные дети могут быть отлично одеты, накормлены, ухожены. Их могут замечательно учить, развлекать и водить к психологу. Тем не менее, визит даже в лучший детдом обычно не приносит радости. О менее хороших говорить не приходится — тоска, навалившаяся там, крепко и надолго хватает за плечи.

По непонятной задумке неизвестных начальников в 2005 году в крохотном селе Боржигантай Могойтуйского района был открыт детский дом «Надежда». Зачем он там понадобился — вдали от районного и тем более областного центра, в неприспособленном здании школы, местные жители гадают, наверное, до сих пор. Тем не менее, учреждение существует. Недавно его даже объединили с Дульдургинской спецшколой.

«Можно сказать, что с того времени начались проблемы, — рассказывает директор Эржена Занаева. — К нам стали переводить детей с диагнозами. В Дульдурге находились именно такие ребятишки — их собирали почти по всему краю. В итоге, у нас из 33 воспитанников — 10 детей VII вида (с задержкой психического развития) и 10 — VIII вида (с умственной отсталостью). Они не хотят ни учиться, ни мыться, ни убираться. Главные интересы — покушать, посмотреть телевизор, отдохнуть».

Жители Боржигантая, по её словам, тоже не в восторге от соседства с детдомовцами, которые частенько хулиганят и даже воруют. Из 33 воспитанников только одна девочка не имеет ни мамы, ни папы. Остальных называют диким словосочетанием «социальные сироты». Прошлое у всех таких сирот более-менее одинаково — пьющие родители, бесконтрольность, асоциальное поведение. Но изъятие из семьи не отучает от привычек.

«Недавно стащили «пилоты» из закрытого на замок кабинета, — сетует Занаева. — Я говорю — ребята, да вы же сами у себя украли. Как мы теперь будем без них компьютеры подключать? Не понимают».

В комнатах и кабинетах детдома можно видеть, насколько «не понимают». В коридоре стоит потрёпанный в боях с детдомовцами шкаф. На стекле уцелевшей дверцы длинная царапина. Дверей нет и в шкафах читального зала, в котором вообще-то планировали сделать зимний сад. Вместо сада там хаотичное скопление стульев, парт и одинокое растение-инвалид. Не понимают, да.

В комнате, где живут 10–12 летние пацаны, на месте одной кровати, в уголке, лежит матрасик. На нём типовое покрывало леопардовой расцветки. Из под второй кровати топорщатся доски и постель. Ещё одна явно подвергалась ремонту.

«Завхоз не успел починить — кивает воспитатель на матрас. — Да и толку. В этой комнате самое большее — три дня простоит, потом сломают».

С виду — обычные дети: искорка любопытства в глазах, улыбки на губах, блескучая сопелька на замёрзшем носу. В чём же вы провинились, милые? Разве что не в то время и не в том месте родились? С чего бы вам отламывать плафоны с потолка и розетки со стен? Кому же мстите вы? Не понимаю. Среди трёх десятков чад — два метиса. Бурятского ребёнка-сироты не нашлось, очевидно, во всём Агинском округе. Спросите у бурятов, почему так, и они не поймут вашего вопроса.

Как не понимают некоторые, зачем придумана уборка. Порядок, пусть и относительный, в комнатах существует. Хотя, по словам воспитателя, бывает так редко: «Провели уборку — всё расставили по местам, заправили кровати, сложили одежду. Через пять минут снова — дом вверх дном. Старшие мальчики как-то следят и за собой, и за порядком. У младших с этим гораздо хуже».

Несмотря на ощутимую прохладу несколько огромных — энергонеэффективных, как модно сейчас говорить — окон, стоят лишь с одним стеклом. Куда исчезли остальные, понятно без объяснений.

— В последнее время добились, чтобы все они ходили в школу, — между делом говорит воспитатель.

— А что, — интересуюсь, — не ходили?

— Пытались. К некоторым, когда они не в настроении, вообще лучше не подходить — и наматерить могут.

— Есть у вас психолог?

— Ага, — пожимает плечом воспитательница, — с некоторыми мальчиками даже находит общий язык.

Эржена Сергеевна вспоминает, что были и побеги. Бежали детишки к лишённым прав мамам и папам. Некоторые с охотой едут к ним на каникулы или зовут их в гости в детдом.

«Я ругаюсь, — то ли шутит, то ли нет, директор. — Как на свиданку, понятно куда, приехали. После выпуска кое-кто возвращается к родне. Кого-то устраиваем в профучилища. Они там живут в общежитиях, а потом годами стоят в очереди на жильё. За всё время из десяти выпускников квартиру получил только один».

Разговор с директором скатывался в явный негатив. Она не пыталась закрывать объективы руками и не просила не писать о плохом. Говорила то, что есть на самом деле. Тем не менее, что-то хорошее должно было прозвучать.

— Есть ли дети, которыми вы гордитесь? — я попытался спасти ситуацию.

— Конечно, две хорошие девочки учатся в сельхозтехникуме на бухгалтеров. Очень хорошие девочки. Есть, конечно, умненькие дети. С ними и заниматься приятно. Но чаще они берут пример с нехороших. Чего, мол, мы будем стараться, если они ничего не делают.

— А подсобное хозяйство у вас есть? Или какие-то мастерские?

— Нет. Обещали привезти корову, которая жила в Дульдурге. Да вот захотят ли дети.

Несмотря на всё, у Занаевой, работающей директором четвёртый месяц, какие-то внятные планы. «Мы хотим устроить часть детей туда, где они должны жить — в спецучреждения. Там им смогут помочь, — поясняет она. — У нас нет возможностей. Даже психолог непонятно как работает. С оставшимися нам будет легче. Надежда есть».

Егор Захаров; Фото: Леонид Казарин