Медсестра на пепелище

Во второй половине апреля полицейские в Чите ехали по улице Магистральной и увидели, что горит дом. Во дворе стояла напуганная женщина средних лет. Шок был таким, что она не позвонила ни пожарным, ни по номеру 112. Она сказала, что в доме престарелая мама, и парни бросились туда. Лежавшую без сознания пенсионерку нашли на полу в одной из комнат и вынесли на чистый воздух. Там она пришла в себя. Так бывшая медсестра Любовь Петровна Мурзина как будто родилась второй раз.

Чтобы попасть на Магистральную, нужно на маршрутке проехать мимо стадиона «Локомотив», миновать отворот на Зенитку и через пару поворотов выйти на остановке, где кроссовки сразу плюхаются в песок. Тут нет многоэтажек и мир намного просторнее, особенно в небольшом парке, по аллее которого можно пройти.

На противоположной стороне дороги выстроились складные и ладные частные дома. Они кажутся картинкой к спокойной, сытой жизни среднестатистического читинца, который не любит шума и суеты центральной части города.

Но вдруг справа появляются тёмные запертые ворота, за которыми – провалившаяся крыша. Сытая картинка меняется на место, куда пришла беда. И, похоже, случилось это задолго до пожара.

Достучаться до Любовь Петровны непросто, нужно подождать. Пока она выходит, из-под ворот выныривает чёрная собака, которая тут же жмурится тебе, тыкается носом в пакет с булками и прижимает голову к ноге: «Друзья».

Дверь в ограду открывается. Передо мной, укутанная в разную одежду, которую, видимо, уже привезли волонтёры, стоит маленькая бабушка. Сначала удивляется, что журналист. Потом бочком пропускает в ограду, но в дом идти не хочет: «Стыдно, грязно там. Сгорели мы тут недавно».

Медленно идём по двору с разбросанными вещами, досками, шифером, который пробивали, чтобы потушить дом. Крыша у него сейчас как решето, в окнах нет стёкол, и кое-где они заткнуты тряпками, чтобы было хоть немного потеплее. Электрический провод обгорел, и в доме теперь нет света. Дымоход у печки тоже разрушен – не затопишь, приходится кутаться. Сейчас в Чите днём на солнце в самый хороший день около плюс 17 градусов, ночью температуры уже минусовые.

- Никуда не ушла отсюда, потому что и идти некуда, и дом, который строила в 17 лет вместе с отцом, не брошу. Буду ремонтировать, - кашляя, говорит бабушка. - Сама-то я вроде ничего, отошла. Хожу еле-еле только. Давление, сердце, сахар повышенный.

В этом доме она живёт 65 лет. В октябре справит свой день рождения, 79 лет. Как с дочкой, у которой не всё хорошо со здоровьем и за которой нужен уход матери, они доживут до октября, не знает. Сейчас здесь даже чай вскипятить негде.

- В больнице было холодно, я домой попросилась. Медперсонал мне собрал мелочи на дорогу, чтобы хватило с пересадкой. Приехала. А тут тоже холодина. Так мне кипятка захотелось. Пошла к одним кружку горячего попросить – отказали, пошла к заправке, там охранник прогнал. Иди, говорит, отсюда. Я ничего не ответила, ушла.

Бывшая медсестра, по её словам, получает 10 тысяч рублей пенсии в месяц. На зиму раньше брала по 2 тонны угля за 5 тысяч рублей каждую, а в этом году не смогла.

- 17 лет мне было, мы с отцом строили дом, я по кирпичику собирала на свалке, - рассказывает она. Позже уточнит, что свалка была при кирпичном заводе, и туда выбрасывали бракованный кирпич. – А теперь они разваливаются. Холодина этой зимой была, спасу нет. Прямо страшно было.

Дом треснул, и даже до пожара зимой, когда на улице были 30-40-градусные морозы, тепло из него мгновенно выдувало.

В огне сгорело всё: и мало-мальские вещи, и документы. То, что удалось вынести, сейчас лежит на улице с другой стороны уставшего от бедности, как и его хозяйка, дома с резными эркерами и ставнями на окнах.

- Отец был инвалид войны: всегда всё сам делал и меня к этому приучал, - мы медленно обходим черёмуху, которая скоро начнёт распускаться. В небольшом огороде – пара кустиков смородины и засохшая слива. – Меня спрашивают: вы как живёте? А как в войну жили: хлеб да вода. И сейчас так же.

Любовь Петровна шагает по шиферу и бормочет про то, как это всё и куда оттаскивать.

- Видимо, что-то в форточку бросили горящее, я проснулась, на мне всё горит. Постель, всё-всё сгорело, - смотрит она в огромное разбитое окно, за которым чёрная, закоптившаяся комната.

Вскользь упоминает, что был кто-то из администрации. Когда – неизвестно.

- Мне говорят, в инвалидный какой-то дом куда-то забрать могут. А куда? Я тут буду жить. Помогите, говорю, отремонтировать – мне отвечают, что не положено. Что приватизировано. А в 41-м году отец меня из роддома привёз, в кроватку положил и на фронт, командиром взвода был. Никого никогда не просил, всё сам. Это положено было? Дом надо достраивать, утеплять. У меня всю зиму температура дома была плюс пять, – она смотрит на меня, а я не знаю, что ответить.

Ушла на пенсию с детской поликлиники, а до этого успела поработать и во взрослой, и с заключёнными, и в наркологии. Может быть, с тех пор пьяных мужчин недолюбливает.

- В стационаре работать любила, - улыбается. – Но на пенсию уходила с грошовым окладом, сетку мне, рабочее расписание, такую сделали.

- Я старалась, чтобы она хорошо училась, без троек. И музыкальную школу окончила, а после экзамена девчонки подрались, её об стенку головой ударили, в больницу положили. В 17 лет у неё такое произошло, - вспоминает Любовь Петровна.

Дочку после выписки лечила сама. И продолжает сама, больше, говорит, некому.

Ёжится, когда говорит про родственников: похоронила пятерых. Вздыхает: «Боюсь врачей поэтому».

На участке в 10 соток с дочкой садят картошку и всё самое необходимое.

- Помидоры посадила, огурцы, а в этом пожаре всё погибло, - тут единственный раз за нашу встречу голос у бабушки дрожит.

Рассады не осталось, не осталось и семян на посадку картофеля. Воду с дочкой в огромных бочках с колонки возят вручную – две зелёные стоят напротив небольшого сарайчика, в котором тоже разруха. Видно, что дом и двор давно тоскуют по крепким мужским рукам. Сколько потребуется на его восстановление – неизвестно, но сейчас самое важное – поставить окна, восстановить печку, крышу и зашить трещину в стене.

- Молоко дорогое, так я беру сыворотку, потому что там и количество белков, и углеводов, - мы усаживаемся на какой-то приступочек на улице.

Про работу Любовь Петровна вспоминает с улыбкой: про то, как поднимали больных, как важно было отозваться и помочь, но временами мелькает: «Работала, как вол, а получала фигу».

- Это было в 1966 году. Схватки пришли без десяти девять, а мне говорят: «У нас планёрка, а ты родить не можешь». Берёт скальпель и режет. Так мне занесли инфекцию, намучилась, но на работу вышла сразу после больничного, - чёрная собака кладёт голову Любовь Петровне на колени.

Про мужа говорит мельком: был, но работать не любил. Не ужились.

- Если бы не родителя, я и не знаю, как выжила бы. Раньше тут колодец был, так он воду повычерпывать даже не мог. Но помер, царство ему небесное, - вздыхает и меняет тему.

Любовь Петровна очень стесняется, принимая помощь. Но она ей очень нужна. Нужны продукты, одежда, деньги, помощь с оформлением документов, помощь с огородом – если вы можете помочь его вскопать, или с ремонтом дома – если можете дать стройматериалы или сами хорошо умеете ремонтировать.

Помочь женщинам можно, написав в «День добрых дел» или координатору этой организации Виктории Алексеевой или позвонив ей по телефону 8-914-528-55-89.

Этот материал я прошу считать официальным запросом в администрацию Читы о том, как пенсионерке помогали до пожара и что планируют делать сейчас.

Также я прошу сотрудников прокуратуры Забайкальского края проверить законность начисления пенсии в 10 тысяч рублей бывшей медсестре и всех выплат, на которые Любовь Мурзина и её дочь имеют право.