«Тайны истории»: Клады барона Унгерна

Пожалуй, вторым, самым известным белым вождём после Григория Семёнова в Забайкалье был барон Унгерн. При этом его известность намного превзошла атаманскую. О нём писали и продолжают писать книги, он стал героем многих фильмов. Уже очень экзотическим был этот удивительный барон. Роман Фёдорович Унгерн-Штернберг — личность легендарная и по-своему таинственная. Немецкий барон, русский генерал, монгольский князь и муж китайской принцессы – всё это он.

Роман Фёдорович был одним из наиболее жестоких и сентиментальных военачальников, одним из наиболее богатых и почти абсолютно равнодушных к богатству генералов атамана Семёнова.

Уже в силу этой умопомрачительной противоречивости, барон привлекал и ещё будет привлекать внимание историков, писателей, журналистов. Так же, как и история исчезновения золотых сокровищ барона. До сих пор в некоторых районах Монголии и Китая, Бурятии и Забайкальского края ходят легенды о баронских кладах. Когда в начале 90-х годов ХХ века я работал в редакции газеты «Забайкальский рабочий», познакомился с одним из рассказов об этих кладах. В повести «Час затмения» о ней рассказал мой коллега-журналист, читинский писатель Юрий Францевич Курц.

«В глухоманях забайкальской тайги произошло сражение группы александровских партизан с казачьим отрядом барона Унгерна. Об этом бое ходило немало противоречивых рассказов и легенд, но все они основывались примерно на одних и тех же фактах.

Внезапным нападением на белогвардейский конный обоз партизаны захватили не то ящики с драгоценностями, не то какие-то ценные бумаги. Партизан преследовал отряд белых казаков. Что произошло в мрачной утробе тайги – Медвежьем Сивере – осталось тайной, ибо никто из участников боя назад не вернулся.

Не раз в Медвежий Сивер ходили комсомольские и пионерские поисковые отряды. Находили в тайге изъеденные ржавчиной винтовки, сабли, стреляные гильзы, солдатские котелки. Но ни драгоценностей, ни бумаг обнаружить не удалось.

Последний раз докопаться до истоков тайны пытался лет пять назад молодой преподаватель истории Александровской восьмилетней школы. Подвигнула его к этому перепечатанная из центрального журнала в местной районной газете статья венгерского журналиста Анджея Милоша о пропавших сокровищах барона Унгерна.

Барон владел огромным количеством награбленных у народа драгоценностей и всей денежной кассой Азиатской кавалерийской дивизии. Под натиском Красной Армии белая рать бежала через Забайкалье к монгольской границе. Обозы задерживали движение. По приказу Унгерна сокровища были спрятаны в пограничном с Монголией районе. Они не найдены до сегодняшних дней.

Учителю удалось выяснить, что на хорошо охраняемый «золотой обоз» Унгерна напали партизаны. Возможно, один из таких налётов и был совершён недалеко от села Александровка.

Учитель организовал ещё один поисковый отряд, но вернулся из тайги с пустыми руками. Отработав положенный молодому специалисту срок, учитель уехал из села».

Тогда я настолько поверил прочитанному, что забыл о том, что это повесть, то есть, художественное произведение. Всё встало на свои места, когда при встрече попросил Юрия Францевича рассказать о некоторых деталях, быть может, упрощённых в его рассказе. Вот тут-то и выяснилось, что всё это авторский вымысел. Не происходило это у села Александровка, не было учителя истории, не печатала районная газета статью венгра Анджея Милоша, и так далее. «Но, — заметил мой собеседник, — под этой вроде бы вымышленной историей были довольно серьёзные основания».

Вот поиском этих самых «серьёзных оснований» я тогда и занялся. Не бросаю этот поиск по сей день.

Начал же с самого интересного, на сегодня, конечно, с моей точки зрения, исследования, посвящённого жизнеописанию барона. Написал его Леонид Абрамович Юзефович, когда-то служивший в Забайкальском военном округе.

Летом 1971 года он впервые услышал о легендарном бароне от пастуха Больжи из бурятского улуса Эрхирик, неподалёку от Улан-Удэ. И с тех пор продолжается его многолетняя кропотливая работа, в результате которой первый раз в 1993 году, а затем несколько раз уже в ХХI веке в Москве была издана и переиздана замечательная книга «Самодержец Пустыни. Феномен судьбы барона Р. Ф. Унгерн-Штернберга». В ней автор, естественно, не смог обойти молчанием и тему пропавших сокровищ барона. Правда, этот след уводил в Монголию.

«Сотни бывших унгерновцев рассеялись по Китаю, осели в Харбине, Хайларе, Пекине, Тяньцзине, Шанхае, и принесли с собой слух о том, что незадолго до гибели барон где-то зарыл награбленные им несметные сокровища. Относительно того, где именно, мнения разделялись. Одни считали, что вблизи Ван-Хурэ, другие – на Орхоне, возле монастыря Эрдени-Дзу, третьи называли район к югу от Хайлара, но в большинстве такого рода рассказов фигурировали разные места неподалёку от Урги», — писал автор.

Первым, по мнению Леонида Юзефовича, об этом сообщил не кто иной, как Сипайло: «Для многих было загадкой, почему он остался жив, когда китайцы схватили его на границе и опознали. За ним тянулась такая слава, что он должен был на месте пасть жертвой разъярённых «гаминов», чьих товарищей десятками убивали в ургинском комендантстве».

Стоит сделать одно небольшое пояснение. Леонид Викторович Сипайлов, которого некоторые мемуаристы и исследователи именовали ещё и как Сипайло, в годы Гражданской войны прославился своей жестокостью.

Бывший телеграфист Забайкальской железной дороги, он в прямом смысле на крови сделал головокружительную карьеру. В декабре 1917 года вступил чуть ли не прапорщиком в Особый маньчжурский отряд (ОМО) атамана Семёнова, где вскоре стал контрразведчиком. К Унгерну пришёл уже в чине подполковника, вскоре получил звание полковника, а после того, как барон штурмом взял столицу Монголии Ургу, Сипайлов стал её комендантом и генерал-майором. И всё это за 2–3 года! После же разгрома Унгерна он бежал в Маньчжурию и до своей смерти в 1938 году был активным антисоветчиком.

«Но, очевидно, — писал Юзефович, — Сипайло сумел спасти себе жизнь хитроумным способом героя авантюрного романа: он заявил, что знает место под Ургой, где Унгерн зарыл четыре ящика с золотом».

С тех пор число этих ящиков непрерывно росло, и в конце 20-х годов директор харбинской польской гимназии Гроховский писал уже о 24 ящиках, в каждом из которых было по три с половиной пуда (около 56 килограммов) только золотых монет, не считая других драгоценностей, и о принадлежавшем лично Унгерну сундуке весом в семь пудов (112 килограммов).

«Очень скоро на эту золотую жилу напали эмигрантские литераторы, и уже в феврале 1924 года харбинская газета «Свет» в полутора десятках номеров публикует приключенческую повесть «Клады Унгерна». Её автор – Михаил Ейзенштадт, писавший под псевдонимом «Аргус», утверждает, что основой его сочинения послужили действительные события (и почему бы ему не поверить? – авт.).

Это история двух отважных кладоискателей, нищих эмигрантов, которые тайно пробрались в Монголию, попали в ГПУ, но сумели обмануть своих палачей. Повесть построена по законам жанра: две группы конкурентов ищут легендарное сокровище, в итоге ускользающее и от тех и от других. Надо думать, — всё же нехотя соглашается Леонид Абрамович, — такие попытки и в самом деле предпринимались обеими сторонами. Об одной из них, вполне реальной, хотя ничуть не романтичной, рассказывает Першин».

«Надо полагать, — считает автор, — были люди, тщательно собиравшие и изучавшие такого рода сведения, которыми интересовались и китайцы, и сотрудники ОГПУ, и гитлеровская контрразведка. Источниками этих (унгерновских – авт.) сокровищ обычно считали кладовые двух маймаченских банков – Китайского и Пограничного, разграбленных при взятии Урги (ныне Улан-Батор – авт.).

Но могли помнить и о том, что ещё в 1919 году Семёнов назначил Унгерна главным руководителем работ на всех золотых прииисках Нерчинского горного округа. Рассказывали, что, войдя в Монголию, барон за реквизированный скот расплачивался золотыми монетами, что еще в Даурии он захватил кое-что из отправленного Колчаком на восток части золотого запаса России…»

С последним утверждением можно не согласиться. Теперь известно, что два вагона колчаковского золота перехватил атаман Григорий Семёнов, который выделил барону вполне конкретную сумму в золотых монетах – семь миллионов рублей в золоте. Об этом сам атаман написал в мемуарах «О себе».

В остальном же Юзефович, пожалуй, прав. То есть, мы видим как бы две разные темы. У барона было золото до его похода в Монголию и, возможно, он кое-что припрятал в районе Даурии или Онона. А, кроме того, у Унгерна появилось золото после взятия и разграбления им Урги. Куда делось это золото – тоже тайна, о которой и поделился собранной информацией и своим мнением Леонид Юзефович, ко всем этим «золотым историям» относящийся весьма скептически.

Примерно через год после казни барона кто-то из унгерновцев, живших в Китае, познакомился там с неким французом Персондье и назвал ему место под Ургой, где спрятан легендарный клад. Сам бывший соратник Унгерна в Монголию, естественно, поехать не мог.

Роль посредника между ним и Персондье сыграл какой-то, по определению Першина, «компатриот», иными словами – «сменовеховец», который, видимо, стремился реабилитировать себя, оказав какую-нибудь услугу Советской России. Они вдвоём явились в советское полпредство в Пекине, и Персондье обещал заместителю полпреда по прибытии в Монголию указать местонахождение клада. При этом он обозначил свою будущую долю, включавшую в себя и долю его информатора. Остальное должны были получить не то большевики, не то монгольское правительство.

Когда Персондье, сопровождаемый «компатриотом», прибыл в Ургу, от него стали требовать точных предварительных указаний. Француз резонно настаивал на том, что сам найдёт. Он начал подозревать, что его хотят «надуть», и, очевидно, даже «компатриот», идеализировавший новых правителей России, не смог развеять подозрений своего компаньона. В конце концов чекисты сделали вид, будто согласны на его условия. К Персондье представили следователя по фамилии Шлихт с охранником, и они втроём отправились на «мотокаре».

В дороге Шлихт всё-таки сумел усыпить бдительность француза, выпытал все подробности. Затем ссадил его, не доезжая до места, а сам уехал. Персондье приказано было ждать там, где его высадили. Через какое-то время коварный Шлихт вернулся за ним и сообщил, что сведения оказались ложными, никакого клада там нет.

Першин был уверен, что с Персондье «разыграли комедию», и клад обманом получили большевики». Но в советской литературе об этом не говорится ни слова. А значит… Версий и тут может быть множество.

В газете «Совершенно секретно» в 1992 году (№ 12) опубликованы выдержки из мемуаров некого есаула Макеева, в которых рассказывается о золоте знаменитого барона. Речь шла ещё об одном кладе, захороненном где-то в Монголии. Шёл 1921 год.

«В один ясный, солнечный майский день барон Унгерн решил кончить мирное житьё и выступить на красный Троицкосавск. На одном из привалов в дивизию прискакал прапорщик татарской сотни Валишев, который доложил Унгерну, что его разъезд задержал караван из 18 верблюдов с русской охраной. Это был караван с золотом, который адмирал Колчак послал в полосу отчуждения в г. Харбин, в Русско-Азиатский банк», — пояснил Макеев.

И тут либо их пытались ввести в заблуждение те, кто был с этим караваном, либо автор мемуаров что-то напутал, либо… Хотя в условиях путаницы Гражданской войны и не такие «чудеса» имели место в реальности.

«Барон немедленно вызвал меня: «Возьмёшь двадцать бурят, примешь от Валишева караван. Когда он придёт сюда с верблюдами, разъезд отошлёшь, а сам зароешь ящики с «патронами».

Скоро подошёл караван, и Валишев с разъездом быстро поскакал догонять дивизию. Ящики сгрузили. Они был в банковской упаковке, с печатями. Когда же один ящик упал на камни и разбился, в нём оказался мешок с золотом. У бурят глаза заблестели, но мысли взять ни у кого не было. Страх перед бароном был сильнее. Золото зарыли в небольшом ущелье.

Вскоре на взмыленных лошадях прискакал Бурдуковский с конвоем. У меня дрогнуло сердце. Этот унгеровский «квазимодо» всегда появлялся как вестник зла и тёмного ужаса: «Есаул, немедленно к начальнику дивизии, а буряты останутся со мной». Я быстро уехал, а Бурдуковский обезоружил бурят, отвёл их версты на две в сторону и расстрелял».

Не веривший в эти легенды и мифы Леонид Юзефович, всё же собрав их, добросовестно изложил в своей книге. Правда, он ограничился лишь «монгольским следом», который тянется к реке Онон.

«Будто бы, отступив на юг после поражения под Кяхтой, — несколько ёрничая, пересказывал он, — барон распорядился бросить имевшееся у него золото и серебро в воды Орхона неподалёку от монастыря Эрдени-Дзу».

Несколько пофилософствовав на эту тему, Леонид Абрамович продолжил: «Скорее всего, сам Унгерн… при мучавшем его хроническом безденежье, никакое золото нигде не зарывал и тем более не топил в Орхоне».

Насчет Орхона он, быть может, и прав, но ведь золото-то у барона было и в большом количестве. Так куда же оно делось?

Интересные подробности истории поисков клада барона Унгерна нашёл мой однокурсник по аспирантуре в Иркутском госуниверситете, ныне доктор исторических наук живущий в Улан-Удэ Леонид Курас. Оказалось, что в архивах УФСБ по Бурятии хранится дело, в котором детально рассказывается о том, как чекисты пытались отыскать клад Унгерна и какую роль в этих поисках сыграл… Яков Блюмкин.

Да, тот самый Блюмкин, что участвовал в мятеже левых эсеров летом 1918 года в Москве. Именно он убил германского посла Мирбаха, что и послужило сигналом к восстанию. После подавления мятежа большевиками Яков бежал на Украину. Потом был прощён, служил в органах госбезопасности, оказавшись замешанным в массе таинственных историй – от участия в экспедициях Николая Рериха до смерти Сергея Есенина. В 2016 году в серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга Евгения Матонина «Яков Блюмкин», в которой тоже приводилась история участия этого деятеля в поиске унгеровского клада.

Началось всё с того, что в 1924 году сотрудникам резидентуры ОГПУ в Монголии в местности Тологой-Дахту удалось отыскать несколько деревянных ящиков с царскими кредитками и ценными бумагами. Однако они уже превратились в липкую червивую массу, а вот золота в ящиках не было. Но это лишь подтверждало слух о кладах барона.

В 1924–1925 годах чекисты искали золото Унгерна и в окрестностях Верхнеудинска (ныне — Улан-Удэ). Тогда они вели наблюдение за вестовым барона Михаилом Супарыкиным. Считалось, что он-то уж точно знает, где зарыт клад. Вскоре Супарыкин был арестован. Его привлекали к ответственности за участие в карательных операциях, однако 3 июня 1925 года Забайкальский отдел ОГПУ дело против Супарыкина прекратил. Клад тоже тогда не нашли. Два года спустя у чекистов появились сведения, что клад был вырыт в 1924 году, но где он теперь — непонятно.

В 1926 году бывший скотопромышленник Бер Закстельский, работавший когда-то в Монголии, рассказал своему приятелю, агенту Красноярского отделения Госбанка СССР Моисею Прейсу, о кладе в семь пудов золота, зарытом в Монголии в окрестностях Урги. Прейс проинформировал об этом сотрудников ОГПУ и предложил организовать экспедицию.

10 января 1927 года из областного отдела ОГПУ Верхнеудинска в Сибирское краевое управление ОГПУ Новосибирска и в окружной отдел ОГПУ Красноярска была отправлена аналитическая записка, в которой обосновывалась необходимость проведения операции по изъятию клада при соблюдении строжайшей конспирации. При этом предлагалось действовать в контакте с Яковом Блюмкиным, возглавлявшим в то время резидентуру ОГПУ в Монголии.

Красноярский окружной отдел дал добро. Тем более что Закстельский и Прейс все расходы взяли на себя. Поддержала местную инициативу и Москва, обратив, впрочем, внимание на препятствия, которые могут возникнуть из-за вмешательства монгольских властей. Однако в конце января 1927 года полномочное представительство ОГПУ по Сибкраю дало облотделу ОГПУ Бурят-Монгольской АССР разрешение на проведение операции по изъятию ценностей и их вывоз, особо подчеркнув, что операция должна быть проведена без вмешательства монгольских властей.

Понятно, что Закстельский у чекистов особого доверия не вызывал — из-за его сомнительного прошлого. И в состав экспедиции направили сотрудника ОГПУ Бурят-Монгольской АССР Якова Косиненко.

Изъятые ценности планировалось передать в распоряжение Красноярского отделения Госбанка СССР. О том, как чекисты собирались договариваться с монгольской стороной о вывозе сокровищ в Советский Союз, свидетельствует письмо начальника областного отдела ОГПУ Бурят-Монгольской АССР Ермилова Якову Блюмкину (письмо тоже сохранилось в архиве УФСБ по Республике Бурятия):

«Уважаемый тов. Яков!

Согласно телеграмме т. Заковского, с Закстельским и Прейсом командируется наш сотрудник Косиненко. По приезде в Ургу необходимо наблюдение за Закстельским и Прейсом, особенно за первым, так как он понимает монгольский язык и имеет в Монголии большие личные связи.

Т. Косиненко поручается ведение переговоров с Монгол-банком и другими заинтересованными организациями, согласовав предварительно все вопросы с Вами.

Судя по телеграмме т. Заковского, для нас желательно возможно больший вывоз золота к нам. Поэтому просим настоять перед монгольскими властями и дать такие же инструкции тов. Косиненко».

В конце мая 1927 года Косиненко, Закстельский и Прейс выехали из Москвы в Монголию. Упущу различные подробности этой экспедиции, тем более, что закончилась она полным… фиаско.

«Больше всех был удручён неудачей Закстельский, — писал Евгений Матонин. - По слухам, его арестовали и даже собирались расстрелять за то, что он якобы показал ложное место и хотел ввести чекистов в заблуждение. Только хлопоты друзей и знакомых помогли ему избежать расстрела. Говорили, что потом его не раз видели плачущим…»

А теперь вернёмся в Забайкальский край. Когда Азиатская дивизия, которой командовал Унгерн, была в конце лета 1920 года объявлена им «партизанской» и направилась из Даурии, где была ставка барона в Монголию, средств у Романа Фёдоровича были, и не малые средства. Путь же дивизии был далеко не простым.

«В конце августа 1920 года, — рассказывается в выпущенной Воениздатом в 1964 году книге А. Кислова «Разгром Унгерна», — азиатская дивизия двинулась вверх по течению пограничной с Монголией р. Онон в западном направлении. Пройдя район Акши (около 200 км южнее Читы), белые заняли 10 сентября приграничные казачьи станицы Мангут и Верхне-Ульхунскую. Через три дня они продвинулись ещё западнее, захватив станицу Бырцу, Кыру и Кулингу. Здесь Унгерн объявил мобилизацию местного населения и произвёл грабительскую реквизицию скота и продовольствия...

В этом районе произошли бои белых с небольшим отрядом известного забайкальского партизана Лебедева (Евгений Лебедев-Семейский? погиб в 1937 году – авт.).

На рассвете 11 сентября Азиатская дивизия Унгерна, — сообщалось штабом главкома ДВР начальнику японской военной миссии полковнику Исомэ, — развернув все свои силы, повела наступление на наш небольшой отряд Лебедева, занимавший сторожевым охранением высоты юго-западнее Верх-Ульхунской с заданием следить за точным выполнением договора (между ДВР и японцами – авт.) в нейтральной зоне, в том пункте, где она пересекается отличной колёсной дорогой и телеграфной линией Чита – Акша — Монголия.

Отряд Лебедева отошёл на позицию у села Бырца, что к западу от станицы Верх-Ульхунской, и весь день 12 сентября стойко защищал свои позиции, к вечеру того же дня противник обходными движениями с артиллерией разъединил отряд Лебедева и, преследуя его части к северу по долинам рек Кыра и Былыра, 13 сентября занял селения Кулиндинское – Кыринское – Кыра – Бырца».

О последующих событиях говорится в приказе войскам НРА ДВР от 16–17 сентября 1920 г.: «Отряд Унгерна после боя с отрядом т. Лебедева 15 сентября занял район Кулинда – Бырца – Кыринское – Верхне-Кыринское. По последним сведениям от беженцев и местных жителей, небольшие части противника замечены в селениях Алтанский и Букукун, главные силы отряда Унгерна имеют целью пройти в Монголию через пос. Бальжикан, откуда идёт дорога на тракт в Ургу».

Вновь обратимся к книге А. Кислова.

«Затем (после первых боёв отряда Лебедева – авт.) командование Народно-революционной армии ДВР выслало сильную группу (в составе трёх конных полков) под командой Николая Алексеевича Катерухина… Эта группа вышла на границу Монголии в конце сентября, но дивизии Унгерна уже не застала: видимо, последняя ушла в Монголию». Зато они столкнулись с тем, что осталось от села Кулинда.

«К 18 час. 9 октября голова отряда т. Катерухина подошла к селу Кулинда, не встретив противника. Село Кулинда сожжено дотла отрядом Унгерна, жители выведены часть неизвестно куда, частью расстреляны», — сообщалось в оперативной сводке штаба главкома ДВР №390/оп. «К 18 час. 10 октября частями отряда Катерухина заняты селения Кулинда и Верх-Кыринское, противника не обнаружено, указанные селения сожжены противником дотла», — говорилось в сводке №393/оп.

Чем же жители этих сёл провинились перед бароном? Барон в боевых действиях никогда особенно не церемонился с противником, отличался особой жестокостью, и в то же время сёл налево и направо не палил. И сообщения официальных правительственных структур ДВР на этот счёт не всегда соответствовали действительности.

После соглашения между японцами и красными, заключенного на станции Гонгота, стороны регулярно обменивались информацией, предъявляя претензии друг другу. Доставалось японцам и за их семёновских союзников.

Вот и в «Сообщении штаба главкома ДВР начальнику японской военной миссии полковнику Исомэ» №480 от 4 октября 1920 г. говорилось, что бойцы Азиатской дивизиии барона Унгерна 13 сентября «селения Бырца, Кулиндинское и Кыринское сожгли дотла, выгнав из этого района жён и детей русского населения, расстреляв неповинующихся мужчин и изнасиловав беззащитных девиц».

Спустя месяц в оперативных сводках с мест боевых действий с частями барона говорилось об ином. Так, отряд Евгения Лебедева 12 октября после трёхчасового боя занял Кыринское, в котором было взято много трофеев. В этот же день отряд Николая Катерухина занял селение Бырца. «Захваченные пленные показывают, что главные силы Унгерна двигаются через Монголию на Троицкосавск».

Так что сёла, о которых шла речь, спустя месяц ещё были целы, а вот два села барон всё же уничтожил. Уж не с тайной ли «чёрной телеги» связана гибель этих сёл? К ней-то и привёл забайкальский след.

О ней поведал в уже упоминавшихся мемуарах есаул Макеев.

«Было начало августа 1920 года, — начинает он свой рассказ. – По приказу Унгерна полки Азиатской конной дивизии выступили на борьбу с красными».

Именно в это время барон заявил о том, что он больше не подчиняется атаману Семёнову, и двинул свою дивизию в Монголию.

«В Даурии – цитадели барона – остались китайская сотня, японская сотня капитана Судзуки и обоз. Командовал всем этим резервом знаменитый человек – зверь подполковник Леонид Сипайлов, которому было приказано забрать все снаряды, винтовки, патроны и с охраной идти на Акшу. На 89 подводах везли снаряды, на 100 арбах – муку. Находилась в обозе и знаменитая «чёрная телега», в которую было уложено золото и масса драгоценнейших подарков для монгольских князей: вазы, трубки, статуи...

...Китайская сотня шла впереди обоза верстах в четырех, японская – позади, при транспорте. Так было лучше, ибо верность китайцев была шаткая. Вскоре приехал командир китайской сотни подпоручик Гущин и доложил Сипайлову, что у него в сотне что-то неладное; видимо, китайцы хотят поднять восстание и захватить «чёрную телегу».

В три часа ночи поднялась тревога. Со стороны китайского бивуака слышалась стрельба. Трём офицерам и одному солдату, конвоировавшим «чёрную телегу», было приказано немедленно уезжать в степь; остановиться на первой заимке и ждать приказаний. Русские и баргуты заняли позицию, и не прошло и десяти минут, как через табор промчались конные. Это были китайцы. По ним открыли огонь, но они скрылись в ночной темноте. Решили ждать рассвета и только тогда начать наступление. Рассвело. С громким «ура» бросились в китайскую лощину.

Лагерь китайцев представлял страшную картину: офицерская палатка свалена. Гущин мёртв, рядом с ним, уткнувшись лицом в землю, лежал его прапорщик Кадышевский. Этот был ужасен. В него в упор всадили несколько пуль, и внутренности несчастного расползлись по земле во все стороны. Тут же лежали зверски убитые русские солдаты и один бурят. Вырыли братскую могилу, прочли над погибшими молитву и похоронили. Стали искать знаменитую «чёрную телегу». Нашли случайно. Вскоре транспорт двинулся в Кыру, где находился Унгерн…»

Были ли в целости ценности «чёрной телеги»? Куда делась её охрана? Довезли ли её до барона? А не на ней ли были четыре ящика с золотом, о тайне которых говорил позже Сипайлов, выторговывая себе жизнь у китайцев в 1921 году? Нет ответов. Однако похоже, версия, высказанная писателем Юрием Курцем о том, что клад барона спрятан где-то на территории нашей области, не лишена основания.

Напоследок такой вот штрих. В Монголии в мае 1921 года барон решил узнать своё будущее. Лама, гадавший ему на лопатке чёрной овцы, предсказал, что ему осталось 130 дней. И барон бросил вызов судьбе, устремившись в последний поход… Его расстреляли в Новониколаевске 15 сентября 1921 года, ровно через 130 дней, как ему и было предсказано…

В начале 1930-х годов харбинский журналист Коробов, очевидно, что-то знавший о кладах барона, предупреждал в газете «Рупор»: «Не вами спрятано — не вам и достанется, господа! Ценности, оставшиеся после Унгерна, перейдут к тем, кто раскроет тайну исчезновения главной кассы Азиатской дивизии. Ключ же от этой тайны находится в Гумбуме, одном из буддистских монастырей в Тибете».

На сегодня точно известно лишь одно – золото у барона Унгерна было и оно не найдено до сих пор.