Няньки для преступников. Глава читинской колонии рассказал, как работать с осужденными

Последние несколько лет правозащитники сильно накалили тему пыток в тюрьмах и отделениях полиции. Слепо верить скандалам я не захотела, поэтому приехала в забайкальскую исправительную колонию строгого режима № 5 в Чите и поговорила с офицерами забайкальского управления Федеральной службы исполнения наказания (УФСИН): начальником колонии, полковником Сергеем Ульховым и начальником отдела режима и надзора управления, подполковником Сергеем Ведерниковым.

Они рассказали, как инспектор чувствует себя, когда закрыт в одном помещении с преступником, как инспектор воспринимает осужденного, что не так с российским законодательством и можно ли из колонии выйти нормальным человеком.

Как чувствует себя инспектор?

— У меня слова застряли в горле, настолько страшно от колючей проволоки, бетона и железа вокруг, от вида заключенных, от небольших помещений. Каково инспекторам находиться здесь ежедневно?

Сергей Ведерников: все сотрудники проходят отбор и врачебную комиссию, начальное представление о работе они всё равно имеют. При трудоустройстве обязательно психологическое обследование, а в работе с инспекторами работают воспитатели, за ними закрепляют наставников из числа более опытных сотрудников. Со временем инспекторы привыкают, учатся.

Сергей Ульхов: единственное, что этот труд очень тяжелый, а оценивается мало. Вот вы сейчас зашли, вы видите, какое психологическое давление? Например, есть у нас осужденный в камере тюремного режима — у него пожизненное, ему терять нечего. Представляете, инспектор с ним 24 часа в сутки лицом к лицу, от него можно ждать чего угодно. А у него в этом помещении 36 человек таких сидит. И в соседних камерах еще 12. Итого почти 50 злостных нарушителей, агрессивных преступников. Он чувствует максимальное давление, мне жалко младших инспекторов, и я стараюсь их поощрять при случае, выделять премии в первую очередь сотрудникам, которые работают в запираемых помещениях, чтобы стимулировать их дух.

— Были ли случаи нападения на сотрудников?

Сергей Ведерников: стабильно, стабильно. С кулаками или подручными предметами, кипяток выливали на сотрудника. Была ситуация, что лечили осужденного в больнице, а тот с разбега ударил инспектора в лицо, сорвал видеорегистратор, начал пинать — вот одна из ситуаций. За такое подготавливаются материалы в Следственный комитет, могут добавить срок. Но самый распространенный вид противодействия — это когда инспектора находят у осужденных запрещенные предметы. Они этому яро противятся. Прячут запрещенку везде: делают тайники в стенах и в полу. Самое лучшее место — спрятать на виду, в том же цветочном горшке. Или там, где есть естественные полости (в теле).

Сергей Ульхов: у нас в плане естественных полостей такой пробел в законодательстве... Мы знаем, что у заключенного есть запрещенный предмет, но, извините, надо ждать, когда он выйдет естественным образом. Проверить его — это сложная медицинская процедура, включающая согласие самого осужденного. Сам он его, конечно, никогда не сдаст.

«Человек перестанет возвращаться в колонию, когда он будет бояться сюда попасть»

— Часто осужденные ходят в комнаты свиданий?

Сергей Ульхов: да, часто. Ходят на свидания, расписываются. Пока он в колонии — любовь, а как только он вышел, то тут же разводятся. Замуж за осужденных в основном выходят женщины с детьми, которые в жизни не совсем состоялись.

— Можно ли из колонии выйти нормальным человеком?

Сергей Ульхов: вы знаете, за мой 22-летний опыт работы в системе полноценными членами общества после колонии стало процентов десять от общего числа. Я три года нахожусь в ИК-5, и некоторые по второму разу пришли, а в карантине у нас сейчас есть человек, который приехал уже в третий раз. Легкие статьи — по 1–1,5 года, по-новому возвращаются.

— Есть ощущение, что люди, с которыми вы работаете, безнадежны? Или остается надежда?

Сергей Ульхов: делайте выводы сами. Если человек чувствует безнаказанность в учреждении, он чувствует безнаказанность и за забором. У нас в СМИ это нигде не продвигается, пытаются, наоборот, преподнести систему так, будто здесь вообще всё плохо. Например, наша больница — ремонт косметический там проводится постоянно. В отличие от гражданских больниц медпомощь заключенные получают сразу и полностью бесплатно. За прошлый год мы 164 человека вывезли на различные обследования и операции.

Вообще, мне кажется, из колонии в большей степени сделали уже детские сады. Условия содержания какие, видели? Как их кормят? (еда по виду действительно была хороша, попробовать ее мы не успели. Когда я была студенткой, например, могла о таком рационе только мечтать. — Прим. авт.). Плюс ко всему у нас есть прокуратура, которая очень пристально за нами бдит. Но встречная политика о необходимости соблюдать закон не просматривается, она не работает. Потому что всё стало настолько гуманно, мы начинаем бить тревогу. Я чуть не каждый день говорю личному составу быть внимательнее ко всему. Колонии сделали не такими, какими они были несколько лет назад. И никакой профдеформации здесь нет — нам просто есть с чем сравнивать. Нет политики, которая бы побуждала не возвращаться обратно. Украл, выпил — в тюрьму.

Осужденные считают каждую копейку. Поэтому штрафы в тюрьмах — это действенная мера. Бывают случаи, когда на счет осужденного поступают деньги и мы высчитываем часть на судебный иск. Вы знаете, сколько мы всего выслушиваем в свой адрес? Как они себя ведут? Потому что они считают свои деньги, а не деньги потерпевшего. Сейчас из колоний выходят люди, которые уверены, что государство им должно. Должно напоить, накормить, обеспечить. А то, что они государству должны, это даже произносить запрещено.

— У заключенных есть зависимость от этих условий? От того, что можно ничего не делать, можно не работать, государство всё равно обеспечивает — так что человек уже не против сюда вернуться?

Сергей Ведерников: большая. Человек перестанет возвращаться в колонию, когда он будет бояться сюда попасть. Тогда он перестанет нарушать закон.

— В колонии в основном попадают малообразованные люди?

Сергей Ведерников: по большей части в колонии как раз они и попадают. Если человек жил в неблагополучной семье, не учился, ничего не делал, он попадает в колонию в свою же среду, он здесь как рыба в воде.

— В вашей колонии 19 человек перевели в тюрьму (тюрьма — самая строгая форма отбывания наказания) за 2021 год. За что?

Сергей Ведерников: это злостные нарушители, все они были частью группировок отрицательной направленности («А.У.Е.»* — запрещена в России).

Пытают ли осужденных в ИК-5 в Чите?

— Вы работаете здесь 3 года, у себя в колонии пытки наблюдали?

Сергей Ульхов: сейчас, понимаете, себе дороже что-то делать. Вы же проходили по колонии, везде камеры. У нас ничего не может быть без видео, мы исключили все мертвые зоны, а видеоархив хранится 30 суток. Лучше учить порядку медленно, но правильно, чем быстро и непонятно какими методами. Это только приведет к очередному подрыву систему. Мы стараемся максимально обезопасить себя. Да, тяжело. Да, негодяй. Да, насильник. Да, убийца. Да, ему никогда, возможно, не освободиться. Но работать нужно в рамках правового поля, я всех своих сотрудников настраиваю держать себя в руках.

В прошлом году фактов применения физической силы и спецсредств было около 10. Все эти факты есть на видео, они прошли служебные проверки, результаты были направлены в прокуратуру. Если они усмотрят признаки каких-то нарушений, то потом материалы направят в Следственный комитет. Ситуация под полным контролем. Я работаю в системе, я не могу позволить, чтобы система была втоптана в грязь.

Разговор в Сергеем Ульховым произошел в феврале 2022 года. Позже, 30 мая, стало известно, что двух сотрудников ИК-5 признали виновными в пытках электрошокером.

Даже возьмем Японию или некоторые страны Европы: там есть намного более строгие условия содержания. Мы на сегодняшний день в Европе, наверно, на одном из первых мест по уровню гуманизма. Но в СМИ у нас систему постоянно пытаются унизить и придавить. Да, есть факты (пыток. — Прим. авт.), мы не спорим, где-то сотрудники не исполняют свои обязанности так, как положено. Но тем не менее большая часть сотрудников, наоборот, работают очень хорошо.

Вы посмотрите на комментарии в интернете, если какой-то сотрудник попадет в ДТП или кого-то застрелили, как это произошло с нашим генералом Шиховым (глава УФСИН по Забайкалью Евгений Шихов был застрелен в лесу), и начинают обсуждать, какой он. Вы, дорогие комментаторы, придите к нам и попробуйте поработать в наших условиях. Над нами стоят все контролирующие органы, адвокаты, правозащитники, СМИ. Пристальное внимание постоянно, мы работам в очень жестких условиях. Человек может оступиться в любой профессии, оступаются все. Но почему такое отношение к правоохранительным органам, я не понимаю. Обижают и оскорбляют своим поведением, своими провокациями. А потом говорят о престиже службы. Вот он, престиж — 32–36 тысяч рублей в месяц. У нас охранник получает больше где-нибудь на вахте. За то, что люди здесь работают, им бы спасибо сказать.

Сергей Ульхов: у нас в России полностью отсутствует институт помощи потерпевшим. Он совершил преступление — мы его кормим, лечим, условия создаем. Говоришь ему: «Ты причинил вред человеку, будь добр, компенсируй», а ответ: «А я не пойду работать, это не по понятиям. С чего я должен работать? Это вы работайте». А человек мог просто идти по улице и попасться под руку пьяному, который захотел кого-то обокрасть. Кто возместит нанесенный ущерб потерпевшему? Из осужденных единицы готовы это сделать. Но чем больше я устраиваю осужденных на работу в колонии, тем больше они заняты, тем меньше нарушений совершают.

Пробел существенный еще и в том, что любой житель России может передать осужденному передачку или положить на его счет денег. Мы боремся с «А.У.Е»*, но боремся скорее просто на бумаге. Да, приравняли это к экстремизму, но как с этим реально бороться? «А.У.Е»* идет из колонии, а люди на свободе пропагандируют эту идеологию за забором — это тоже наши потенциальные клиенты. Соответственно, надо прервать эту связь между колонией и внешним миром. А чтобы ее прервать, надо внести в закон поправку: только близким родственникам разрешить передавать деньги и посылки осужденным, остальным запретить. Если кто-то скажет, что сейчас нет сборов на свободе для осужденных — придите и посмотрите, кто приносит до 10 передачек в день одному осужденному. Это не родственники.

Но если ты считаешь себя порядочным человеком, докажи свою порядочность трудом. А у нас сидит человек и пишет жалобы, какой он невиновный. Ты — очень виновный человек, мы твою вину не раз доказали в судах. Желаешь писать жалобу — пиши, но заплати, пожалуйста, пошлину в суд. А сейчас все жалобы заключенных проходят за счет УФСИН. Законы об улучшении условий осужденных выпускаются постоянно, иногда могут быть проблемы, чтобы быстро под них подстроиться, а жалобы идут на потоке. У меня юристы из судов не вылазят, это великая проблема. Но никаких денег в колонии не поступает, чтобы устранить эти проблемы, деньги идут лично осужденному. Вот и получается, что осужденные пишут эти жалобы постоянно, а если выигрывают, то деньги государства идут в карман преступного мира. Вот она, борьба с «А.У.Е»*. Я слышу разговоры школьников, когда иду мимо них по улице, они видят в осужденных авторитетов. Но никто об этом не говорит, а все начинают кричать, только если что-то случилось. После скандалов осужденным создаются еще более льготные условия, а «А.У.Е»* так дальше и распространяется за пределами колоний. Ну куда уже льготнее условия? В месяц на одного заключенного колония тратит около 30 тысяч рублей (если ему не понадобилась какая-то экстренная помощь) — это притом что прожиточный минимум составляет 13 919 рублей.

Сергей Ульхов: желаешь чай пить и вкусно есть в колонии? Идешь и работаешь, зарабатываешь деньги. Пусть родственники приходят и кладут деньги на его счет, но сейчас кто угодно может положить сколько угодно денег. А нужно сделать лимит средств, потому что если он может ни в чём себе не отказывать, то зачем работать, зачем исправляться? Труд должен человека исправлять. Есть хорошая мера в некоторых зарубежных странах для тех, кто попал в штрафной изолятор, например, на 15 суток — этот срок не засчитывается, а добавляется. Тогда они будут бояться этого. Если такие условия сделать, они будут знать, что в колонию лучше не попадать. Если человек, находясь в колонии, отвратительно себя ведет и суд назначил ему перевод в тюрьму на 3 года — этот срок не зачитывают. Если бы у нас было так, тогда они бы боялись нарушать.

На мой взгляд, колонии повезло иметь такого начальника — с ним можно соглашаться или нет, но я уверена: за свое дело он переживает сердцем. Тема гуманизации всего подряд для меня тоже имеет границы. Конечно, пытать людей нельзя, но то, что государство полностью обеспечивает преступников, а выход из колонии их ничему не учит — это проблема, которая для России имеет большое значение, в частности для нашего когда-то ссыльного Забайкальского края. Мне бы и самой хотелось, чтобы люди, которые оступились и наломали дров, использовали свой шанс на исправление, шанс выйти из колонии и не стать презираемым в нормальном обществе человеком. К сожалению, пока цифры неутешительные: в первом полугодии 2021 года в России почти 60% преступлений совершено рецидивистами, а каждое 35-е преступление (2,9%) — несовершеннолетними или при их соучастии.

Как ИК-5 устроено и как оно выглядит изнутри, я показала в репортаже.

* Деятельность организации запрещена в Российской Федерации.