«Редкое население состоит из туземных племен»: взгляд на Забайкалье 1913 года норвежского полярника

Фритьоф Нансен (1861–1930) — великий полярный исследователь. Этот норвежец стал выдающимся ученым. Он — доктор зоологии, основатель такой науки, как физическая океанография. В ходе попытки достижения Северного полюса (экспедиции на корабле «Фрам») он максимально приблизился к нему. После этого Фритьоф не участвовал в такого рода походах, он регулярно консультировал полярных исследователей из разных стран, даже выступал порой спонсором подобных экспедиций. А его методы передвижения и выживания во льдах, а также используемое им оборудование стали примерами для многих полярников.

В октябре 1896 года его избрали иностранным почетным членом Русского Императорского географического общества (РИГО). На следующий год по ходатайству РИГО он был награжден орденом Святого Станислава 1-й степени. В 1898 году Петербургская академия наук избрала Нансена своим почетным членом.

На рубеже XIX и ХХ веков Нансен увлекся такой новой наукой, как океанография, и участвовал в нескольких океанографических экспедициях в Северной Атлантике.

В 1913 году ученый совершил необычную поездку, причем в качестве пассажира. В путешествие по Северному морскому пути (от Норвегии до русской Дудинки) он отправился по просьбе американского предпринимателя норвежского происхождения Юнаса Крейна на пароходе «Коррект» с целью исследования возможности использования этого пути для торговли между Сибирью и Европой. В Дудинке он пересел на пароход «Омуль», а от Красноярска двинулся по Транссибирской железнодорожной магистрали. В Забайкалье он доехал до границы и пересел на поезд Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), по которой доехал до Владивостока, откуда вновь по железной дороге вернулся до Екатеринбурга, где доложил на заседании РИГО об итогах плавания по Северному морскому пути. Ну а позже написал книгу о своем путешествии. Большое место было уделено в книге и нашему краю.

Последние десятилетия Фритьоф Нансен связал с общественной деятельностью, внеся огромный вклад в дело защиты беженцев, потоки которых были особенно большими во время и после Первой мировой войны. Так называемые нансеновские паспорта, позволявшие беженцам без гражданства найти приют в других странах. Он внес огромный вклад в дело помощи голодающим Поволжья в России. В 1922 году ему была присуждена Нобелевская премия мира.

«Итак, мы добрались до Забайкалья, славящегося своей красотой, своими живописными скалами и долинами, огромными реками и лесами», — написал Нансен. А потом он подробно (не только для научного, но и предпринимательского сообщества) описал всё, что узнал об этом регионе, описав сначала плюсы: «На западе Забайкалье граничит с озером, на востоке — с Приамурьем и Маньчжурией, а на юге — с Монголией. Страна эта богата золотом и другими металлами, минералами и другими драгоценными камнями, но все эти богатства мало использованы. Есть там, по-видимому, и цен­ные минеральные источники. Забайкалье долго служило местом ссылки, и много ссыльных влачило свои дни в здешних рудниках. Редкое насе­ление состоит из туземных племен, родственных бурятам и тунгузам (тунгусам. — Прим. ред.). В силу печальной славы Забайкалья как места ссылки, очень трудно было привлечь туда русских переселенцев. На площади в 551 940 квад­ратных верст насчитывалось в 1911 году всего около 869 000 поселенцев, из них — 591 000 русских».

Ну а затем остановился и на минусах: «На большей части пространства Забайкалья почва промерзла наск­возь. Другою отличительной чертой является свойство многих рек и озер промерзать до дна. Средняя годовая температура колеблется между 1 и 4 °C, зима холодная: средняя температура в январе –20... –28 °C; зато лето очень теплое: средняя июньская температура от 15 до 20 °C, и, несмотря на промерзшую почву, условия вполне благоприятны для зем­леделия и скотоводства. Правда, осадков здесь немного (всего 200–300 миллиметров), но большая часть приходится как раз на летние ме­сяцы. Почва местами очень плодородная, особенно на так называемых черноземных лесных равнинах (т. е. лес, перемежающийся лугами)».

«Скоро совсем стемнело, — писал этот необычный пассажир, — и не стало видно окрестностей. У города Верхнеудинска, откуда идет караванный путь в Монголию и в Китай, железнодорожное полотно сворачивает по реке Уде, притоку Селенги, затем начинается подъем на склоны Яблонового или Станового хребта».

«Ночью проехали Петровские железные рудники, принадлежащие Кабинету Его Величества», — записал Нансен 1 октября в своем дневнике, который стал основой книги. — «Сюда были в свое время сосланы на каторжные работы многие участники бунта 14 декабря 1825 года при вступлении на престол императора Николая I, или так называемые декабристы. Сначала их сослали в Читу, потом сюда. В виде особой царской милости разрешено было женам ссыльных последовать за мужьями. В числе этих женщин были княгини Трубецкая и Волкон­ская и много других высокопоставленных дам, которые много лет про­жили здесь в частных домах, пока мужья их содержались в тюрьме и работали в рудниках».

От истории автор вновь вернулся к описанию увиденного лично: «От Петровска дорога идет вдоль реки Хилок, притока Селенги, по направлению к высочайшим вершинам Яблонового хребта. Лес тут поч­ти исключительно еловый, что указывает на скудную почву. Деревья невысоки и растут негусто. Так как почва в глубине промерзлая, то кор­ни растут не вглубь, а горизонтально поверхности земли. От этого дере­вья некрепко сидят и плохо сопротивляются ветру, который вырывает их часто целыми полосами, и они лежат, простирая кверху корни почти одинаковой величины с самими деревьями. Земля суха, осадков выпа­дает мало; под тонким верхним слоем чернозема идет песок, а под ним — промерзшие слои. Всё это создает условия, малоблагоприятные для земледелия, зато кругом и не видно признаков жилья; даже инородцы здесь не уживаются. Ландшафт довольно однообразный — низкие скалы с волнистыми однообразными очертаниями, одетые редким низкорослым лесом».

Понятно, что путешественник не обошел вниманием и наш великий водораздел: «Между станциями Сохондо и Яблоновой дорога идет на высоте 1090 метров над уровнем моря, или 600 метров над уровнем Байкала, — это высший пункт на Сибирской и Забайкальской дороге. Здесь нахо­дится водораздел, по одну сторону которого текут реки Хилок, Селенга, озеро Байкал, Ангара и Енисей, а по другую — Ингода и Амур. Прямо на севере от нас, в поле нашего зрения, находятся Витимские ключи, питающие Лену. Итак, это водораздел между Енисеем и Леной с одной стороны и Амуром с другой, иначе говоря — между Ледовитым и Тихим океаном. По ту сторону водораздела дорога вновь идет под гору. Низкие гря­ды всюду поросли редким лесом. Ниже встречаются луга, но пашен еще не видно. Еще дальше, к востоку от станции Яблоновой, там и сям на­чали попадаться и хлебные поля; местность слегка волнистая».

«Наконец добрались до города Читы, окруженного степью, поросшей разбросан­ными кое-где клочками распаханной земли», — писал Нансен, продвигавшийся к городу с запада. — «Это самый главный город, столица Забайкалья».

Как и в случае с Забайкальем, автор не обошелся без исторической справки: «В начале прошлого столетия здесь находилась ка­зачья станица с населением в несколько сотен душ; расти и разви­ваться это жалкое местечко начало лишь с тех пор, как в 1825 году сюда сослали декабристов, которым пришлось строить себе здесь тюрь­мы, в то время как их жены строили себе дома для жилья на "дамской" улице, сохранившей это название и поныне. Согласно переписи конца 90-х годов, город насчитывал около 11 500 жителей, но в послед­ние годы, особенно по окончании японской войны, Чита сильно разрос­лась, и теперь ее население достигает, говорят, 70–80 тысяч».

Ну а потом пассажир Транссиба поделился тем, что увидел: «Город красиво расположен в степи, у впадения речонки Читы в реку Ингоду. Последняя вместе с Ононом образует реку Шилку, которая, сливаясь с Аргунью, образует Амур. В половодье маленькие пароходы могут под­ниматься от Амура до самой Читы, а плоты можно сплавлять вниз по этим рекам и по Амуру вплоть до самого Тихого океана».

Понятно, что всего увидеть он не мог. А ведь в тот год наш город весьма активно строился, и никто не знал, что уже через год наступит совершенно другая эпоха.

«Дальше», — продолжал свой рассказ Нансен, — «мы ехали некоторое время вдоль берега Ингоды. И здесь я вновь отметил то обстоятельство, что правый берег выше левого и его склоны круче. И здесь местами встречались обработанные поля, но зна­чительно реже, чем можно было бы ожидать».

Амурская железная дорога, строительство которой было начато в 1907 году, всё еще не была закончена, а потому попасть из Забайкалья в Приморье можно было двумя путями. Первый — до станции Сретенской поездом, а дальше пароходами до Хабаровска, где можно снова было пересесть на поезд. Второй — по КВЖД. Нансен избрал, как уже говорилось выше, второй путь.

«У станции, в 90 верстах от Читы, железнодорожный путь разветвляется: одна ветвь идет вдоль реки на восток, к строящейся Амурской дороге и к Сретенску на Шилке (откуда начинается пароход­ное сообщение вниз по Амуру), а другая ветвь, по которой мы свернули, пересекает по железному мосту Ингоду и направляется к югу, в Маньч­журию, образуя Восточно-Китайский путь», — констатировал путешественник. — «По другую сторону Ингоды опять начинается подъем на водораздел между этой рекой и Агой, при­током Онона. Подъем здесь около 16 метров на 1000, т. е. вдвое больше обычного на сибирских дорогах. Поэтому поезду нашему понадобился в помощь второй локомотив, и мы потихоньку поползли в гору. Всюду растет ель, местами вытесняемая березой, и всюду следы лесных пожа­ров — торчат черные обгорелые пни, окруженные молодым березняком. Весной и ранним летом здесь очень сухо, и огонь распространяется очень легко, затягиваясь иногда на недели. Но это не имеет особого значения, так как и здесь лес ценится лишь постольку, поскольку годит­ся на топливо для паровозов, на что идут главным образом березовые дрова».

Поездку по агинским степям великий полярник, похоже, проспал. Тем более что границу их поезд пересек ночью. Об этом ученый сам и написал: «Итак, мы очутились в Китае. Небесной империи (границу переехали ночью), но небесного, по правде сказать, что-то было мало заметно. Когда я сегодня утром (это было 2 октября. — Прим. ред.) открыл окно, впечатление получилось престранное: вокруг бурая волнистая степь с низкими оголенными холмами. Не будь травы, подумал бы, что это пустыня Гоби. Нигде ни признака человеческих поселений, ни дерева, ни кустика, одна побуревшая трава на всём горизонте».