«Рубили слитки золота топором, как мясо». Что происходило на железной дороге в Забайкалье после революции

Путешествие по «стране будущего» — это совместный проект «Чита.Ру» и кандидата исторических наук, журналиста, краеведа и общественного деятеля Александра Баринова, посвященный впечатлениям именитых пассажиров великой Транссибирской магистрали, которыми они поделились после поездки по Забайкалью во времена Российской империи.

В разные периоды нашей истории железная дорога играла в жизни края огромную роль, в том числе и в самые драматичные периоды. Одним из таких периодов были годы с 1918-го по 1920-й.

Именно в 1918 году во всей России разгорелась начатая еще в 1917-м кровавая и братоубийственная Гражданская война. Весной во Владивостоке высадились первые интервенты, восстал против власти Советов чехословацкий корпус, поддержанный от Поволжья до Тихого океана подпольными белогвардейскими организациями. В Забайкалье, где в феврале была установлена советская власть, также ситуация обострилась до предела весной, а в августе эта власть пала, многие красные перешли на нелегальное положение.

Позже о том непростом времени своими воспоминаниями поделились как красные, так и белые. Сначала расскажем о первых. Важно то, что все они вспоминали и о событиях, происходивших на Забайкальской железной дороге, в годы Гражданской войны игравшей огромную роль, так как многие бои шли именно на и вдоль «железки».

7 апреля 1918 года Особый маньчжурский отряд атамана Григория Семенова начал наступление на Читу вдоль так называемой Маньчжурской ветки, что связывала Транссибирскую магистраль и Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД). 15 апреля белые штурмом взяли станцию Борзя, 27 апреля, переправившись через Онон (мост через реку взорвали отступавшие красные), заняли Оловянную. Возникла реальная угроза выхода их к Карымской, а это означало, что атаман мог остановить движение на Транссибирской магистрали и отрезать Дальний Восток от остальной России.

8 мая главный советский орган Восточной Сибири — Центросибирь — принял декрет, которым Григорий Семенов объявлялся вне закона. Из Восточной Сибири и с Дальнего Востока на Даурский фронт, который возглавил прапорщик Сергей Лазо, стали стягиваться в Забайкалье красные части. Отрядом из владивостокских рабочих и моряков руководил большевик Владимир Бородавкин (1890–1974 гг.), который возглавил и созданный на станции Адриановка, где располагался штаб фронта, 1-й Дальневосточный социалистический отряд. В него кроме его отряда вошли части, прибывшие из Хабаровска и Благовещенска. В 1964 году во Владивостоке были изданы его мемуары «Годы грозовые».

Уроженец Вятки, он вслед за братом-революционером уехал в 1905 году в Забайкалье, а в 1907 году вместе с ним переехал во Владивосток, где стал работать токарем в военном порту. В 19 лет вступил в партию большевиков. Еще до Первой мировой войны отслужил в армии, был демобилизован, но в 1914 году его вновь призвали и отправили на Путиловский завод в Петроград, где он встретил Февральскую революцию 1917 года. В тот же год он вернулся во Владивосток, где стал авторитетным деятелем у большевиков.

В 1918–1920 годах Владимир Бородавкин, помимо Даурского фронта, сражался на Уссурийском фронте, в партизанских отрядах Приморья, на Амурском фронте. В начале 1921 года его избрали делегатом Учредительного собрания ДВР, открывшегося 12 февраля, где он был избран первым товарищем (так тогда называли заместителей. — Прим. ред.) председателя Собрания. Ему же было доверено закрыть работу этого парламента 27 апреля.

Потом были новые бои на Дальнем Востоке, работа в органах милиции. Во время Великой Отечественной войны его вновь призвали в армию. Бородавкин служил начальником тыла дивизии и кавалерийского корпуса. Участвовал полковник Бородавкин в боях за Крым, был тяжело контужен и после госпиталя демобилизован, стал кавалером орденов Ленина и двух орденов Красного Знамени — Боевого и Трудового. После войны жил в Москве. Долгие годы являлся членом всесоюзного Советского комитета ветеранов войны и председателем бюро Дальневосточной секции историко-литературного объединения старых большевиков.

18 мая 1918 года красные начали наступление со станции Булак на станцию Оловянная.

«Разведка и перебежчики из Оловянной сообщают, что противник стремится переправиться на правую сторону реки, но наша артиллерия потопила несколько переправ и создала врагу дополнительные трудности. Готовясь к ночной операции, послали усиленные разъезды и охрану, теснее связались с красногвардейцами: справа — с омичами и канцами, слева — с читинцами, аргунцами и черемховцами, — вспоминал спустя десятилетия Владимир Александрович. — Я находился на позиции батареи. Ночь холодная, забайкальская. Мы озябли. Огонь разводить нельзя. Ждем не дождемся, когда загрохочет артиллерия. Пехотные цепи неслышно движутся вперед. Начала клевать тяжелая тужиковская батарея. Как бы вторя ей, открыла огонь и трехдюймовая батарея-скорострелка. Затрещали пулеметы, пехота только того и ждала: лавиной ринулась вперед. Враг был опрокинут. Станция и поселок заняты красногвардейскими частями».

Белые закрепились на правой стороне Онона. В ночь на 27 мая красные под командованием Сергея Лазо начали новое наступление. Особая роль отводилась 1-му Дальневосточному социалистическому отряду.

«Противник на правом берегу довольно сильно укрепился на командных высотах, держа под обстрелом поселок и станцию Оловянная, — писал Бородавкин. — Перед командованием отряда задача: переправить войска через глубоководную горную реку. Но противник ведет непрерывный огонь по нашему берегу, и наводимые мосты разрушаются семеновской артиллерией. <…> Берег реки высокий, поросший тальником. Под прикрытием этого кустарника нами днем сделана разведка противоположной стороны реки и взорванного моста: надо определить удобную позицию для обстрела врага и мест для установки пулеметов.

Для форсирования Онона выделены владивостокские матросы — им принадлежит честь проведения смелой и весьма трудной операции <…> Пулемет на мосту. Накопление сил идет нормально. Ударный кулак уже есть. Наша артиллерия открыла ураганный огонь по позициям противника. Слева и справа усилилась пулеметная и винтовочная стрельба. По ракетному сигналу С. Г. Лазо открыл пулеметный огонь с моста. Матросы с винтовками наперевес бросились на вражеские позиции, их энергично поддержали кавалеристы-аргунцы. Противник отступал в панике. <…> Неприятельский бронепоезд до нашего перехода на правую сторону реки Онон не давал правому флангу красногвардейских отрядов двигаться вперед, прижимал их к земле. Но стоило нашим головным пехотным частям перебраться на правый берег, как броневик вынужден был выйти из своего прикрытия. Тут он сразу попал под огонь нашей артиллерии, сменившей свои позиции. Командование вражеского бронепоезда вынуждено было отцепить от своего состава лишние вагоны и на полных парах удирать».

Семеновцы с боями вынуждены были отходить к границе с Китаем. А 1-й Дальневосточный социалистический отряд было решено вернуть домой, так как в Приморье высадились первые интервенты.

С теплотой вспоминал Владимир Бородавкин дорогу во Владивосток: «На обратном пути, на станциях, где происходила смена паровоза, нас встречали рабочие депо с семьями, железнодорожники с букетами цветов, со словами благодарности. Тут же открывались летучие митинги».

Тогда он еще не знал, что впереди новые бои.

Интересно, что о жене известного красного героя Сергея Лазо, который и стал командующим Даурским фронтом, Ольге Андреевне Лазо (в девичестве Грабенко) и сегодня известно крайне мало. Она так и осталась в тени мужа. В 1918 году ей было всего 20 лет. При этом в разных источниках указывается, что она была членом большевистской партии с 1916 года (с 18 лет), а в других — с 1914 (с 16 лет). Вроде бы училась в гимназии.

С Сергеем Лазо она познакомилась как раз во время боев 1918 года. В декабре 1918 года, уже после падения советской власти на всём Дальнем Востоке, Сергей и Ольга Лазо добрались до Владивостока. В 1919 году у них родилась дочь Ада. Затем были месяцы борьбы, трагическая гибель Сергея и его товарищей Луцкого и Сибирцева, которых в 1920 году белые, по одним данным, после расстрела, по другим, живыми сожгли в топке паровоза.

Ольга узнала об этом только спустя время, уже живя в Советской России, куда осенью 1920 года ее отправило на партучебу Дальбюро ЦК РКП(б). С 1938 года она стала работать доцентом кафедры марксизма-ленинизма Военной академии им. М. В. Фрунзе. В 1943 году майора Ольгу Лазо представили к ордену. Дослужилась Ольга Андреевна до звания полковника.

В 1985 году в Москве издательством политической литературы был издан сборник воспоминаний и документов «Сергей Лазо». В него и были включены воспоминания Ольги Лазо.

«В апреле 1918 года я приехала в Читу, — вспоминала Ольга Андреевна, — для того чтобы присоединиться к своему 1-му Томскому боевому отряду, который был отправлен на Забайкальский фронт. <…> По прибытии в Адриановку была зачислена в 3-ю сотню 1-го Аргунского полка политбойцом — так называли на Забайкальском фронте командированных партией коммунистов».

18 мая красные отбили у семеновцев Оловянную, 11 июня — Борзю, 19 июня — Даурию.

«Мы укрепились на станции Даурия, — писала Ольга Андреевна. — Вокруг Даурии не было воды, и приходилось ее подвозить на паровозе за десятки верст. Воды не хватало ни для людей, ни для лошадей. Между лагерем красных и белых находился источник Урубудук. Семеновцы день и ночь обстреливали эту местность с бронепоезда, не давая возможности набрать воды. Лазо решил во что бы то ни стало отвоевать источник».

За несколько дней комфронта лично учил молодого машиниста разгонять поезд и спрыгивать. Позже этот эпизод вошел в ряд книг и фильм «Даурия» (6+). При этом один из героев, которого играл наш земляк Юрий Соломин, погибал.

А вот по воспоминаниям Ольги Лазо, он оставался в живых, а «Семеновский бронепоезд был разбит вдребезги». Она добавила и ряд подробностей: «Было убито шесть человек команды и ранено четыре. В числе убитых нашли также и японского офицера. Бронепоезд атамана Семенова — его гордость — был уничтожен. Наш машинист вовремя соскочил с паровоза — помогла предварительная тренировка».

19 июля красные выбили семеновцев из Мациевской. 26–28 июля после упорного боя красные овладели высотой Тавын-Тологой, последним опорным пунктом семеновцев в Забайкалье. Отряду атамана Семенова вновь пришлось откатиться в Маньчжурию. Для красных это была победа, но победа… потерянная.

8 июня в Самаре, захваченной легионерами чехословацкого корпуса, было организовано первое антибольшевистское правительство — Комитет членов Учредительного cобрания (Комуч), а 23 июня уже в Омске было создано Временное Сибирское правительство. 11 июля части белочехов заняли Иркутск. Советское правительство Сибири (Центросибирь) вынуждено было уехать в Забайкалье. Был создан Прибайкальский фронт, ставший главным. Туда и был направлен Сергей Лазо.

И вновь бои шли на линии железной дороги.

«Удержать фронт не удалось, — делилась воспоминаниями Ольга Лазо. — Под напором чехов пришлось отступить. Сергей орудовал с броневиками и двумя платформами. Он начал портить железную дорогу, уничтожая и взрывая мосты, чтобы задержать наступление чехов. Броневая команда была подобрана хорошо. <…> Прежде чем взорвать мост, приходилось выяснить, нет ли где частей Красной армии. <…> По ночам Сергей изучал железную дорогу, изучал мосты; на всех станциях, которые мы проезжали, советовался с местными товарищами-железнодорожниками, решая вопрос, какой из мостов нужно взорвать, в каком именно месте повредить, чтобы легче было потом исправить. Жаль было разрушить дорогу, но в то же время этого требовали интересы борьбы — надо было задерживать врага и мешать ему продвигаться вперед. Переезжали через мост и посылали назад группу подрывников из броневого отряда; те вкладывали капсюль и зажигали фитиль. Мы, отъезжая на броневике, видели, как мост взрывался, с болью наблюдая эту картину вынужденного разрушения».

25 августа Читу заняло местное белое подполье. 26 августа последние части красных оставили город.

«Когда мы подъехали к Чите, она оказалась эвакуированной. Остановились в читинских мастерских. В самый город пройти уже было нельзя — его заняли белые», — писала Ольга Лазо.

Их бронепоезд двинулся дальше на восток. В Благовещенске еще держалась власть Советов.

«Проехали станцию Карымскую, — продолжала мемуаристка, — опять начали взрывать мосты и портить телеграф. Таким образом, доехали до станции Урульга…»

Здесь 28 августа прошла конференция, на которой руководители красных Сибири приняли решение перейти к партизанским методам борьбы.

Пока была возможность, эшелоны с остатками Красной армии по железной дороге продолжили движение на восток. В арьергарде вновь был бронепоезд с Лазо и его молодой супругой.

И вновь они рвали мосты, пытаясь оторваться от противника. Между Могочей и станцией Ерофей Павлович они загнали бронепоезд в тупик, разоружив его и раскурочив всё, что только можно. «Обычный паровоз перевел на главный путь два классных вагона…» — писала Ольга Лазо.

Высадились они на станции Малый Невер. Рельсовая война на Забайкальской и Амурской железных дорогах в тот год завершилась.

Напомню, что Центросибирь — это сокращенное название Центрального исполнительного комитета Советов Сибири, как назвался высший орган Советской власти, избранный 6 ноября 1917 года на I Всесибирском съезде Советов, проходившем в Иркутске. Власть его распространялась на всю Восточную Сибирь от Красноярска до Читы.

Одним из комиссаров Центросибири был избран большевик Валентин Владимирович Рябиков (1883–1962 гг.). Уроженец Симбирска, он там же окончил городское училище и, в 19 лет став большевиком, вскоре перешел на нелегальное положение, получив партийную кличку Младенец Старший.

Во время первой русской революции принимал участие в работе Сибирской группы социал-демократов, был арестован, бежал. Потом это повторялось еще несколько раз: арест — побег. Наконец, после ареста в 1909 году его по приговору суда сослали на вечное поселение в Восточную Сибирь, в село Братское (ныне город Братск).

В 1913 году по случаю празднования 300-летия Дома Романовых его амнистировали и разрешили жить в любом городе Сибири. Рябиков выбрал Иркутск. Здесь он работал в обсерватории, а затем — секретарем Переселенческого управления Восточного района, занимавшегося перевозкой китайцев для фронтовых работ, здесь встретил обе революции (Февральскую и Октябрьскую) 1917 года. Участвовал в работе 2-го съезда мастеровых и рабочих Забайкальской железной дороги, главный офис которой в то время находился в Иркутске. От большевиков выдвигался на выборы в Учредительное собрание. И на I Всесибирском съезде Советов был избран членом Центросибири и комиссаром транспорта и связи.

После падения советской власти в 1918 году был в подолье, в 1919 году его арестовали, сначала он сидел во владивостокской тюрьме, затем его перевели в тюрьму иркутскую. В канун нового 1920 года его освободили, город захватили эсеры, меньшевики и большевики. С образованием ДВР Рябиков жил и работал сначала в Верхнеудинске, затем в Чите, был заместителем министра транспорта «буферной» республики. В 1921 году его отозвали в Советскую Россию, где он стал классическим везучим советским чиновником. Работал в Наркомате путей сообщения, а затем в Союззаготэкспорте, был торговым представителем Внешторга в Германии, Швеции и даже в Мексике. Позднее возглавлял Всесоюзный научно-исследовательский пушно-меховой и охотничье-промысловый институт. О такой работе в те годы большинство его коллег по партийно-советской номенклатуре могли лишь мечтать. При этом сталинские репрессии 1930-х годов его как-то обошли стороной.

После войны был заместителем директора Института тонкой химической технологии в Москве, с конца 40-х годов стал персональным пенсионером. В послевоенный период Рябиков написал ряд статей и книг, посвященных событиям Гражданской войны в Забайкалье в 1918 году. Среди них и изданная в 1949 году в Новосибирске книга его мемуаров «Центросибирь», в которой он вспоминал о том, чему был свидетелем в конце лета 1918 года.

В это время комиссар Рябиков, по его словам, был отправлен на Дальний Восток для участия в очередном съезде Советов. Странная это была поездка...

«Воспользовавшись отходящим в Верхнеудинск (ныне Улан-Удэ. — Прим. ред.) поездом, я вошел в первый попавшийся вагон и забился на верхнюю полку, имея намерение выспаться хоть раз за последние пять дней, — вспоминал Валентин Владимирович о том, как покидал Иркутск. — Утром на другой день я был в Верхнеудинске. После фронта городок казался очень тихим, хотя фронт находился от него в нескольких часах езды».

Проведя там ряд встреч с коллегами из Центросибири, отправился дальше: «Из Верхнеудинска я уехал в подавленном настроении. Ближайший тыл, как пришлось убедиться, был недостаточно крепким и рассчитывать на него особенно не приходилось. <…> Чита, куда я приехал, по темпам и по налаженности ра­боты резко отличалась от Верхнеудинска, да и город производил более солидное впечатление. Ежедневные газе­ты, регулярное движение поездов, оживление на улицах — всё говорило о напряженной работе советского города. <…> Пробыв 2–3 дня в Чите, я выехал в Хабаровск».

Пока он ехал на восток, на западе продолжалось наступление белочехов и белогвардейцев. 20 августа пал Верхнеудинск, 26 августа — Чита, 28 августа на станции Урульга красными было принято решение прекратить легальное существование и перейти к партизанским методам борьбы. Остатки во многом деморализованных красноармейских частей продолжили отход по железной дороге в сторону Благовещенска, где еще держалась cоветская власть.

В это время не знавший об этих событиях Рябиков поездом двигался навстречу потоку красных. Встретились они на станции Куэнга, где он узнал об оставлении Читы и Урульгинской конференции, услышал об ограблении Читинского банка.

«Рано утром поезд пришел в Куэнгу. На станции было большое движение маневровых парово­зов, раздавались выкрики, ругань, — вспоминал он. — Против нашего состава стоял поезд из пульмановских вагонов, зеркальные окна которых были завешаны лоскутками бязи, облепленными сургучными печа­тями с болтающимися обрывками шпагата. На площадках этих вагонов стояли пулеметы, направленные в обе стороны. Для меня было непонятно, почему на окнах вместо типовых занавесей болтались эти тряпочки. Но вот кто-то внутри стояв­шего против нас загадочного вагона задел за оригинальную штору, и она упала. В широкое зеркальное стекло вагона мы увидели людей, рубивших топором на какой-то стойке, как рубят мясо, крупные желтые слитки золота. Топор то и дело увязал в мягком металле, и золоторуб раскачивал его в сто­роны, пытаясь освободить. Я понял: это анархисты делили награбленное золото».

На этой станции ему довелось еще один день поработать комиссаром транспорта, регулируя железнодорожное движение забитой эшелонами станции.

«Долго этой работой мне заниматься не пришлось, — с горечью вспоминал тот день мемуарист. — В этой каше поездов никто ни с какими полномочиями не считался, и без реальной силы такой уполномоченный превращался в пешку. Занявшись станционной работой, я потерял и свой вагон и своих спутников-чехов. К вечеру количество проходящих поездов резко сократилось. Увидев в одном из эшелонов слу­жебный вагон Забайкальской железной дороги, я вошел туда и встретил сотрудника военного отдела Восточной Сибири Вейса, едущего от самого Иркутска с архивом уполномочен­ного Наркоминдел по Восточной Сибири. С этим вагоном я решил возвратиться в Благовещенск».

На этом пути ему запомнилась еще одна сцена: «Подъезжая к станции Ерофей Павлович, мы увидели кар­тину, врезавшуюся в память. У основания высокого откоса, возле крутого подъема пути лежал опрокинутый поезд вместе с паровозом. Из пульманов­ских и товарных вагонов вывалились ящики с мылом, стеклом и еще какими-то товарами. К переднему, лежавшему на боку вагону была приставлена белая вывеска с надписью: "Центросибирь". От встретившихся по пути товарищей я узнал причину крушения поезда, следующего с персоналом Центросибири в Благовещенск. Оказывается, узнав об ограблении банка и бегстве анархистов, Забайкальский Совнарком вместе с Главным железнодорожным комитетом дал телеграмму по линии о задержании поезда бандитов и отобрании золота, но все попытки в этом направлении кончились неудачей. Тогда Главный железнодорожный комитет дал распоряжение сва­лить поезд с анархистами под откос, но анархисты сменили литер и под откос свалился поезд Центросибири, а бандиты прорвались к Благовещенску. Доехав до Свободного, я пересел на переполненный пас­сажирами пароход, идущий к Благовещенску».

Так завершилось для него лето 1918 года.