«Тогда мы не знали, что такое груз 200». Семья с Донбасса рассказала о побеге в Россию

Прожив в Донецке всю жизнь, супруги Светлана Корнева и Пётр Иващенко бежали в Россию спустя 2 месяца спецоперации на Украине и 9 лет после Майдана. С помощью разведчиков семья смогла добраться в Читу, оставив позади тела пяти родных людей. Последние годы они жили жизнью, которую трудно себе представить, и оказаться на их месте мне не хотелось бы никогда. Сейчас они в Чите, целы и невредимы, но потеряли всё нажитое за долгие годы. Светлана и Пётр рассказали, когда они стали чужими в своей стране, что такое 8 лет жить под бомбёжкой, как можно сбежать с территории, разрываемой двумя государствами, и что они планируют делать дальше.

Светлана Корнева и Пётр Иващенко повенчанные супруги, у них есть сын и внучка. Светлана с абитуриентами работала в Донецком экономико-правовом кооперативном техникуме в отделе маркетинга, Пётр — на мебельной фабрике. В марте-апреле 2022 года на Украине у Светланы погибло пятеро родственников, Пётр во время военных действий потерял связь с единственным живым родственником — старшей сестрой.

«Мы жили в Киевском районе Донецка. У нас была дача, свой продуктовый магазинчик, любимая машина на ручном управлении «Таврия». С 2014 года бомбят Донецк, усиленно, страшно. Но жизнь не остановилась, работали магазины, производства. Рабочий день никто не отменял, я продолжала работать в техникуме, хотя со временем родители перестали отпускать своих детей. Потом нас отправили в неоплачиваемый отпуск. По нашему местному радио «Зела» стали передавать: «Люди, у кого есть машины с прицепами, приезжайте и забирайте груз 200». Было интересно, что такое надо забирать. Потом мы узнали, что это трупы», — рассказывает Светлана.

Сначала трупы везли в областную больницу Калинина, потом по радио объявили: больница забита, тела везите на мясокомбинат — там освобождаются холодильники. Город пустел, людям дали коридор выехать. Тогда супруги уезжать насовсем не хотели, но в моменты сильной бомбёжки сбегали за 70 километров на дачу в село Евгеновка на территорию, контролируемую Украиной. В обычное время дорога на дачу занимала 1,5-2 часа, но с 2014-го стала доходить до полутора суток.

«Это был дом моей уже покойной бабушки, у нас там есть свой огород и магазин. По пути к даче украинцы стали ставить блокпосты, сначала их было много, может, пара десятков. Со временем стало поменьше, ну 5–7. Пока себя настроишь на это путешествие, до инфаркта дойдёшь. Досмотры, все сумки переворачивали», — рассказывает женщина.

У Светланы было три иконки, которые обычно ставят в автомобиль. Сложила, положила в сумку. Она вспоминает: «Если собрался куда-то поехать — молишься и крестишься. На посте меня спрашивают — для чего это? А я говорю — ну как, чтобы защищала. – «От кого, от нас что ли?» А я стою и думаю: «И от вас тоже». На постах есть две очереди: обычная и для инвалидов. Очереди огромные, мы там ночевали под обстрелами. Если ты остаёшься на ночь в Александровке, Марьевке, Еленовке, Новотроицке — ты точно будешь ночевать под снарядами».

Светлана — инвалид 2-й группы, у неё вывих тазобедренного сустава, дисплазия, сустав полностью разрушен. Поначалу она стеснялась вставать в льготную очередь. Супругам стало не до смущения после пары ночёвок под снарядами.

Тётя Светланы умерла почти на блокпосте. У неё, правда, были проблемы с сердцем, но самочувствие было нормальным. Только заехали в Волноваху, и ей стало плохо, вызвали скорую, но спасти женщине жизнь не смогли.

Так супруги жили 8 лет: когда бои начинаются в Донецке, бегут на дачу. Когда бомбят Евгеновку, бегут в Донецк. Бегали так до 2019 года, до прихода коронавируса. Потом перестали и остались в Евгеновке. «В Евгеновке многие пожилые люди умерли — в основном инсульты и инфаркты, это были люди после 70 лет. Казалось, что вся улица скоро вымрет. Но, с другой стороны, жизнь как-то продолжалась, детский смех можно было слышать на улице», — вспоминают супруги.

— Вы коренные украинцы, да? Вся ваша семья оттуда?

— Донецк, мы все с Донецка.

— Вы себя не называете украинцами?

— Ни в коем случае, мы — ДНР.

«21 февраля Россия признала независимость ДНР и ЛНР — у нас все радовались, салюты пускали. Единственное, нас настораживало, что людей стали эвакуировать в Ростов. Все мы думали: что-то будет. Утром 24 февраля мне звонит тётя и говорит: «Представляешь, Киев бомбят». Я говорю: «Ну и хорошо, а вы чего переживаете? Разбомбят Раду и всё», — рассказывает женщина. Но потом как понеслось! Волноваха, Мариуполь…

В Мариуполе Светлана потеряла троих. Сначала 9 марта погиб муж её двоюродной сестры, он был полковник, учился в Московской академии. Он очень ждал, когда силы ДНР придут в Мариуполь.

«А там нет ни воды, ни газа, ни света. Во дворе девятиэтажки, где он жил, разжигали костёр, грели водичку, варили суп какой-то. Он вышел в 6 утра во двор, тут снаряд — ему отрывает ногу. Он в шоке, просит —«спасите-помогите», его — в машину и в больницу. Врачи сказали - ногу ампутируем и будешь жить, а он умирает. В этот же день 9 марта дяде Вове в руку попал осколок. В больницу его уже некому было везти, и 13 марта он умер, вероятно, от заражения крови.

Его вынесли и положили рядом с подъездом, накрыли покрывалом и написали ФИО, дату рождения и дату смерти на листочке. А он работал в школе. Преподавал физику. Он очень много стихов знал, историю знал, умный человек. И вот он лежит под подъездом, как ненужная вещь. И собаки начинают тягать трупы, все голодные. И похоронить по-человечески невозможно.

Жена Владимира, тётя Люба, была лежачая после того, как коронавирус полтора года назад сказался на ноги. Её вместе с её ортопедическим матрацем положили в ванную, накрыли подушками — тогда в доме уже не было окон, стены частично обрушились. В одном тамбуре с ней в соседней квартире жила её дочь. «И вот влетает снаряд, из двух квартир осталась куча, глыба камней. И всё сгорело. Как не сгорела тётя Люба, непонятно», — рассказала Светлана. 22 марта тётя Люба умерла в больнице.

В селе Новомайорское 12 марта умер двоюродный брат Светланы Виталик. В селе без водопровода он качал для людей воду из колодца с помощью генератора. В его дом попал снаряд — взрывной волной мужчину отбросило за пределы частного сектора. «Его исполосовало осколками, все внутренности было видно», — вспомнила беженка.

— Когда вы почувствовали, что вы чужие в своей стране? ДНР это всё-таки территория Украины. Вы же как-то раньше жили вместе.

— Неприязнь людей западной Украины к ДНР я помню ещё в 70-х годах, когда моей маме отказывались продавать вещи, потому что мы донецкие. Но всё перевернулось, когда в 2013-м на Майдане начали сходить с ума. Тогда мы почувствовали, что мы с ними не одно целое, наши взгляды противоположны. За эти 8 лет по телевизору показывают, что хоронят молодых парней в западных сёлах, говорят: «Такой хороший мальчик, а какие-то твари на Донбассе его убили». А что ваш хороший хлопчик делал у нас на Донбассе? Почему вы не говорите, что ваш хлопчик убивал наших женщин и детей? А теперь, когда он сдох, извините за выражение, вы там плачете.

«9 марта в ДНР зашёл «Азов» (отдельный отряд специального назначения «Азов» — подразделение Национальной гвардии Украины — прим. авт.). Вскрывали все дома, магазины. Выносили всё и грузили в машину. У нас был магазин в Евгеновке рядом с дачей — мы были там, когда его мародёрили. Карабинами выбили замки, стёкла, двери. Мы с мужем не стали выходить, до утра не высовывали носа. У меня была инвалидная машина «Таврия» с ручным управлением, её переехали танком. Просто поржали и поехали. Они повеселились, а я теперь без ног.

Когда «Азов» напал, всё село сидело по подвалам. Тогда ещё не было ни российских, ни донецких солдат. Забирали все, любые мелочи. У моего мужа из куртки забрали даже очки, где линзы были разные. Дом знакомых разграбили и кинули гранату в подвал — видимо, думали, что хозяева там. Потом был момент, когда 26 человек сидели в одном подвале, мы были там же, подвал топило водой. Потом нас всех вывели солдаты ДНР. Некоторые убитые украинцы в селе валялись на полях мёртвые рядом с награбленным, с побитой техникой. Кто их будет хоронить? Да никто. Люди к ним не в жизни не подойдут», — рассказывают супруги.

Светлане и Петру удалось уехать в соседнее село Красная Поляна, где знакомый позволил им жить в пустом доме своей тёщи. Прожив 17 дней в чужом доме, они на один день вернулись в квартиру в Донецке, родное село Евгеновка, где стоит бабушкин дом, они больше не увидели.

— А у вас в Донецке были свои националисты? Те, кто поддерживал этот переворот? Группировки, которые были за Украину?

— Среди наших знакомых таких людей нет. Хотя вообще, наверное, были единицы. Я помню, однажды у нас в техникуме один студент зашёл в класс и говорит: «Надо быть патриотом своей Родины». Тут все дети и преподаватели заткнулись и уставились на него. Ребёнок такое сказал на полном серьёзе. Мы так глянули: какой Родины?

Пётр говорит, решение бежать приняли спонтанно 5 апреля, просто собрались, сели и уехали. Дальше так было невозможно. Помогли знакомые разведчики ДНР, выехать самостоятельно не решились, боялись не добраться живыми. Сначала все прошли фильтрацию спецслужб ДНР: записывали данные паспортов, опрашивали на предмет связи с нацистами, мужчин раздевали по пояс, смотрели наколки, взяли отпечатки пальцев. 6 апреля в 9 утра за семьёй приехали разведчики. Ехать решили всей оставшейся семьёй, 10 человек: Светлана и её мама, Петр, их сын и его жена, их 3-летний ребёнок, родители невестки и её брат с женой.

«У сына была машина, друзья-разведчики были на своей большой машине. Мы с собой успели взять только сало, и ребята-разведчики дали нам с собой армейские пайки. Документы забрала все, какие были: трудовая, свидетельство о браке, документы на квартиру и гараж, выписку из травматологии. Надо мной родственники смеялись: «Ты со всем архивом едешь!» А этот гараж мне тяжело достался, каждую бумажку я собирала по всему городу, так что я забрала всё, что было. Одежда у нас только та, в которой мы были», — рассказала Светлана.

Разведчики ДНР сопровождали семью до таможни в Новоазовске.

8 апреля семья пересекла границу и доехала до Таганрога. Семья невестки отправилась в Краснодарский край к их знакомым, а Светлана, её мама, Пётр и их сын на машине поехали в Читу, но задержались в Таганроге, чтобы оформить страховку на машину. С собой у них были гривны, поменяли их на рубли — вышло 19 тысяч, которые ушли на дорогу. Сбережения были на украинских картах, но они заблокированы.

— Настала эйфория, что вы вырвались из военного положения?

— Нас поразило: всё чисто, спокойно, жизнь размеренная. Все ходят без суеты. Оглушила тишина, это было так необычно. И понимаешь, что ниоткуда ничего не прилетит, никто не содрогается. До сих пор Таганрог мне нравится. Когда мы оформляли страховку, сотрудница предложила принести нам чай, кофе.

(Светлана заплакала. Она плакала каждый раз, когда вспоминала, что к ним кто-то хорошо отнёсся. Она сжимает в руке блокнот со списком имён — это добрые люди, которых Светлана встретила на пути. В этот момент над нами пролетел самолёт, супруги пригнулись, их глаза округлились).

— Это просто самолёт.

— У нас в Донецке за все 8 лет никогда не летали самолёты, запретная зона. А здесь в Чите мы слышим и сразу неосознанно пригибаемся. Мы знаем, что в Читу никогда не прилетит, но самолёты всё равно пугают.

В Читу супруги с 81-летней матерью Светланы приехали 14 апреля к сестре мамы, ей 79 лет. Сын супругов вёл машину по 12–14 часов в день, но ночь останавливались и спали в машине. Больше всего в дороге Светлана боялась потерять мать: «Когда погибают родственники и вообще народ, уже не поймёшь, как лучше. Лучше было терпеть, как было, или надо что-то менять?»

— Как вы хотите жить дальше? Оставаться в России или вы рассчитываете вернуться на Донбасс?

— Ребята, которые нам помогали, сказали: «Потерпите, побудьте там, чтобы просто остаться в живых». Мы бы хотели вернуться, но только когда боевые действия закончатся, мечтаем, что ДНР присоединят к России. Нам нужен Путин, а ещё лучше — Сталин. Нам нужен порядок и лидер, который за свою страну горой.

— Здесь остаться не хотите?

— Если честно, этот климат для нас — это кошмар, и это мы ещё зиму не видели. У нас обычно минус 10 градусов примерно, максимум минус 20, но это редко.

— Какая помощь вам нужна?

— Еда, деньги, потому что на такси мы очень много проезжаем. (Светлана не может ходить дальше двора из-за инвалидности). Вообще, нам бы машину на ручном управлении для инвалидов, как была моя «Таврия». Но об этом мы можем только мечтать, учитывая нынешние цены. Да и нам пока даже жить не на что.

Сейчас супруги оформляют временную регистрацию и оформляют гражданство России. В доме у тёти нет ванны, моются в тазу, живут супруги в отдельном помещении. Живут вчетвером на пенсию тёти в 13 тысяч. Макароны утром, макароны вечером. Но говорят, что с голоду не умрут: «Дмитрий Александрович (Дмитрий Зотов, глава регионального исполкома Народного фронта в Забайкалье — прим. авт.) нам помогает, привёз еду, одежду обещают. Больше никто». Петру сейчас предлагают три варианта работы, он хочет пойти на мебельную фабрику. Для Светланы из-за инвалидности пока вариантов нет.

Все желающие помочь Светлане и Петру, а также другим беженцам с Украины в Забайкалье, могут обратиться в региональное отделение Народного фронта по номеру: 8 (3022) 21-20-07.