Кузник ушел

В прошлом году произошло журналистское чудо, и я оказалась в квартире Бориса Ильича Кузника. Мы с Андреем Козловым писали «Редколлегию» к 95-летнему юбилею нашего героя, хотя в основном разговаривали с Борисом Ильичом, перемещаясь из под потолок заставленного книгами кабинета за стол, и обратно.

Мне даже объяснить это непросто, но это не чудо прикосновения к легенде, хотя, конечно, Кузник — легенда и эпоха, и корифей, и маэстро. А всегда осязаемая в процессе редкая и важная метаморфоза, когда ты заходишь в процесс одним, а выходишь новым и моргаешь на перекресток Амурской — Ленинградской. Он почему-то ничуть не поменялся, пока ты только что совершал путешествие на космолете на много световых лет. В мединститут времен Союза, за кулисы народного театра «Бицепс», в зеленую Читу, по которой в тренировочном трико бежит молодой Кузник и потом возвращается работать, созванивается с Окуджавой, идет в театр и пишет новую главу книги.

Пока ребята ставили камеры, я спросила Бориса Ильича, помнит ли он первый день Великой Отечественной войны. И он своим четким, немножко надтреснутым голосом очень эмоционально объявил, что прекрасно помнит, это был радостный день! О, война, вот наши пойдут, да что там! Два-три месяца, и разгромят Германию! Причем такое настроение в Саратове было и среди взрослых людей многих, что наша армия непобедима, и мы радовались, что освободим немецкий народ от фашизма! И мы с другом Бронькой думали, как убежать на фронт, и что нас в бой пошлет товарищ Сталин! Что вы!

«Ну а потом началась совсем война, — совсем тихо, почти шепотом сказал Кузник. — Я работал уже на заводе, токарем. В 14 лет ушел на завод и учился в вечерней школе. И стало понятно, что это всё очень… Наступила осень, наступили карточки, наступил голод, и немцы дошли до Москвы. И взрослые нам объясняли, что не может война быстро кончиться. Она может быстро кончиться только нашем поражением. И я считаю, что война — это самое большое преступление века. Я вижу, что Андрей Владимирович по-другому думает. Каждый имеет право думать так, как он хочет».

А в этом году Бориса Ильича не стало. Я знаю, что он переживал за будущее России и ушел со страхом неизвестности. И это первый раз, когда мне хочется верить, что он бежит там по зеленой Чите в тренировочном трико, а потом смотрит на нас, приспособив облако под подушку, и видит, кто как думает, и великодушно дает право всем думать, как они хотят.