Как подставили лётчика – в обзоре краевых газет

По сверхлёгкой авиации, пли!

Лётчик-любитель в Чите заявил о провокации со стороны следствия

В Чите за один месяц было возбуждено два уголовных дела по статье 238, ч. 1 УК РФ в отношении пилотов сверхлёгкой авиации за «оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности». Одним из лётчиков-любителей, к персоне которого приковали свои взгляды следователи, оказался известный в Забайкалье архитектор и скульптор, автор флага и герба Читинской области и Забайкальского края Леонид Кулеш.

Дяденька, прокати...

– Леонид Викторович, как давно и почему вы решили заняться авиацией?

– В небо меня потянуло много лет назад. Мой дедушка по маме Николай Бобров был лётчиком-испытателем. Так и вышло, что в вопросе архитектуры я унаследовал гены своего отца, а тягу к полётам – от деда. Сейчас я летаю и на самолёте, и на вертолёте, являюсь членом совета Спортивного клуба любителей авиации.

– Ваш личный самолёт считается сверхлёгким воздушным судном?

– Да, это двухместный самолёт Dragonfly австралийской компании LiteFlite. Эта машина обладает уникальными возможностями полёта: может летать очень медленно, сохраняя при этом абсолютную управляемость.

– За что вас пытаются привлечь к уголовной ответственности?

– Сверхлёгкие самолёты относятся к авиации общего назначения, которая по закону не имеет права заниматься коммерческой перевозкой пассажиров.

Следователи мне вменяют, что якобы я и совершил такую перевозку. Но при этом в законодательстве чётко прописано, что для совершения перевозки необходимо наличие аэропортов убытия и прибытия, договора между пассажиром и перевозчиком и так далее. То есть, это должна быть доставка человека из пункта «А» в пункт «Б». Ничего подобного я не делал и никогда не занимался перевозкой людей за деньги. В этом случае я совершил только ознакомительный полёт в окрестностях аэродрома «Каштак» для мужчины и девушки, которые об этом настойчиво попросили. Законом такой вид полёта не запрещается.

– Это потом вы узнали, что полёт был частью оперативного эксперимента?

– Да, мне позже сказал лично следователь по фамилии Дудкин, что они возбудили дело на основании рапорта о проведении «оперативного эксперимента», причём участвовали в нём обычные граждане. Дело было так.

Однажды ко мне на аэродроме подошли двое – мужчина и девушка. Пока непонятно, кто их пропустил, ведь территория аэродрома считается закрытой и охраняется. Но это уже другой вопрос. Они попросили меня провести ознакомительный полёт. Мужчина сказал, что рядом с ним – его дочь, и она очень хочет побывать в небе. Но я отказал, так как это был полдень, а такое время суток всегда связано с высокой турбулентностью атмосферы. Проще сказать, неподготовленного человека в такой ситуации укачает.

К вечеру они пришли вновь и уже более настойчиво стали просить «прокатить».

При этом я заметил, что девушка не испытывает никакого желания лететь, но согласился на проведение полёта. Мы взлетели, сделали кружок, и тут она попросила приземлиться. Я так и поступил, потому что насильно заставлять летать кого-либо – смысла нет.

– Вам предложили за этот полёт вознаграждение?

– Речь шла о 3 тысячах рублей. Но это была не оплата услуги, а компенсация расходов, связанных с полётом, потому что эти деньги даже не покрывают затраты на сам полёт, так как обслуживание, содержание, заправка самолёта – вещи очень дорогостоящие.

– Чем закончился этот так называемый оперативный эксперимент, вам объявили, что это была своего рода «контрольная закупка»?

– После девушки уже мужчина стал настойчиво просить провести ознакомительный полёт и с ним. Принимая во внимание, что девушка была в небе недолго, я согласился.

В полёте мужчина выражал бурю восторгов, просил показать, как выглядит его дача с воздуха, махал руками каким-то своим соседям.

После этого граждане вполне довольные, пожав руки и поблагодарив за всё, ушли. Это потом я узнал, что их просьба о полёте была вовсе не для получения эмоций, а для того, чтобы обманным путём спровоцировать меня на нарушение воздушного законодательства, расследованием которого теперь и занимается следственное управление на транспорте. При этом подтверждение якобы моей вины сделано техническими средствами – скрытой камерой или диктофоном – чем именно, мне неизвестно.

Совет адвоката – явка с повинной

– Что вы намерены делать сейчас, как собираетесь отстаивать свою правоту?

– Конечно, мне хочется, чтобы моя добрая репутация не пострадала. Мало того, я считаю, что в некотором смысле затронута репутация нашего клуба, который в основе своей занимается спортивной деятельностью. За историю его существования было подготовлено пять мастеров спорта и два из них международного класса. А тут мне вручают постановление о возбуждении уголовного дела, что будто бы я действовал из корыстных побуждений. Но никакой корысти в моих действиях не было, потому что первично я людям отказал, а не посадил их в самолёт и полетел в любую погоду, чтобы получить с них деньги. Если со мной летают люди, то это, как правило, либо мои друзья, либо родственники. Коммерческими перевозками пассажиров и даже платными ознакомительными полётами я не занимаюсь. У меня есть десятки свидетелей, которые подтвердят. А этот, по сути, разовый случай был специально спровоцирован органами.

И меня удивляет даже не столько настойчивость, с которой участники эксперимента просились полетать, сколько то, что это были обычные граждане. Выходит, следствие, вменяя мне предоставление услуги, не отвечающей требованиям безопасности, сознательно подвергло этой самой опасности простых граждан. Значит, сам по себе следственный эксперимент был незаконен?

– Все ваши доводы крайне понятны и доказать правоту, опираясь на законы, кажется, не составит труда. Почему тогда вы до сих пор не нашли адвоката?

– Уже второй подряд читинский адвокат предлагает мне написать явку с повинной и признать свою неправоту, мотивируя тем, что «это система, и с ней бороться бесполезно», и если я признаю вину, то мне «дадут по минимуму». Но как я могу сознаться в том, чего не совершал. К тому же я лицо клуба. Зачем по чьей-то прихоти я буду портить его и свою репутацию? Теперь я намерен искать защитника в другом регионе России.

– Кстати, вы неоднократно в качестве пилота участвовали в различных поисковых мероприятиях. Это же никогда не считалось нарушением?

– Действительно, я пользовался преимуществом высоты и участвовал в поисках пропавших детей, людей с психическими заболеваниями, ушедших в лес, заплутавших или украденных домашних животных, искал угнанные автомобили, сообщал о лесных пожарах и многое другое. От просьб о такой помощи я никогда не отказываюсь. Понятно, что не всегда удаётся найти и помочь, но это делать необходимо. И делаю я это исключительно безвозмездно.

Поэтому я и считаю всё происходящее провокацией.

Подобные случаи в масштабах нашего города никак его не красят. Печально, что правоохранительные органы, которые должны раскрывать и пресекать преступления, сами их провоцируют, получая за это зарплату и звания. Сейчас, например, наш клуб совместно с ДОСААФ обсуждает вопрос о том, чтобы авиационный праздник, который ежегодно проходит на аэродроме «Каштак» и собирает тысячи горожан, просто не проводить. Не из-за какой-то обиды, а в связи с тем, что давление со стороны органов необоснованно усилилось.

Иван Фёдоров, Экстра-реклама № 27. 6 июля

Заповедное место Кыринской земли

Охрана окружающей среды – дело нелёгкое. Сотрудникам особо охраняемых территорий приходится следить не только за состоянием животного и растительного мира, но и ловить браконьеров, тушить пожары, чистить реки и леса от мусора и налаживать контакт с соседними странами. В гостях у «Земли» директор Сохондинского государственного биосферного заповедника Виктор Яшнов.

Дела браконьерские

– Часты ли случаи браконьерства в заповеднике?

– Факты браконьерства, конечно, присутствуют. Но на территории заповедника они носят разовый, эпизодический характер – либо кто-то пешком зайдёт, стрельнёт, либо на конях заскочат. Но чтобы для животного и растительного мира они имели решающее значение – нет. Это я могу однозначно сказать. А вот на территории охранной зоны нарушения природоохранного законодательства разношёрстные. Начиная от ловли рыбы сетями, во время нереста, загрязнения окружающей среды, нарушений правил пожарной безопасности, правил заготовки древесины, и до охоты на краснокнижных и не краснокнижных животных. В прошлом году, например, двоих «охотников» поймали с дзеренами, осудили их. А сколько не попадается? Гораздо больше.

– Почему так?

– Проблема в том, что если в заповеднике мы кордоны поставили и всё перекрыли, то в охранной зоне передвижение свободное. Человек пасёт скот, косит сено, занимается огородами, лес рубит, рыбачит… В общем, всё, что угодно. Да ради бога! Но люди - это свободное передвижение стараются использовать и в ущерб природе и животному миру. И нас эти факторы очень беспокоят.

– Объёмы изымаемой продукции большие?

– К счастью, нет. Потому что сетей стали ставить кратно меньше. Раньше всё было затянуто, как паутиной, китайскими путанками. Несколько показательных наказаний, и всё – ставить стали меньше. Ответственность за это административная. Но, например, недавно двоих пограничники поймали в «охранке» с двумя тайменями, возбудили уголовное дело. Штраф им около 6 тысяч, и ответственность – уголовная. Потому что таймень в Красной книге находится. С пограничниками у нас взаимопомощь. Недалеко от села Алтан наши инспектора недавно тоже браконьеров поймали – кабана подстрелили и косулю. Нарезное оружие изъяли, но на уголовном деле не стали настаивать, им 105 тысяч штрафа платить. А это очень большие деньги для крестьянина, который нигде не работает. И так достаточное наказание.

Простая арифметика

– Сколько оперативных групп в заповеднике?

– На сегодняшний день у нас работает четыре оперативных группы по три человека. Одна находится в районе села Мангут в охранной зоне, и три в районе села Кыра. Обычно одна группа дежурит на территории, одна отдыхает, а третья в резерве, на случай возникновения нештатной ситуации. Формирование количества групп зависит от заповедника, пока сотрудников нам хватает. Да и потом, увеличение людей сказывается на уменьшении зарплаты. Арифметика тут очень простая – если где-то прибыло, значит, где-то убыло.

– Вывод какой-то делают нарушители?

– Конечно! Сейчас очень много лицензий стали брать. Потому что контроль за незаконной охотой сильный, а исковые и штрафные суммы очень большие. А лицензий на район приходит прилично.

– Браконьеры сейчас и двадцать лет назад – разные?

– Сейчас, конечно, люди немного другие пошли. Они же очень динамично приспосабливаются под меняющиеся условия. Если раньше на машине ехали, лучили фарами, то сейчас уже в таёжной зоне, например, на конях ездят, с мощными светодиодами. А вы попробуйте ночью в тайге коня задержать, все тропы они, естественно, знают. Да и потом, охотники стали другие. Те, которые жили тайгой, уже состарились. Если, например, взять десять стариков-охотников, то из молодых охотиться, в лучшем случае, один будет. И подход у них совершенно другой. Но мы тоже стараемся приспосабливаться. Сейчас вот фотоловушки используем на потенциальных местах нарушений и на подступах к заповеднику. И это тоже уже даёт свой результат.

Международные отношения

– Сотрудники заповедника недавно ездили в Монголию. Зачем?

– Для участия в международном экологическом слёте, который проходил на кордоне Агуца Онон-Бальджинского национального парка Монголии. Мы уже много лет сотрудничаем по созданию трансграничной ООПТ «Истоки Амура». Это и научные экспедиции, и обмен опытом служб охраны, а также в области экологического просвещения населения. В этом году группа кыринских школьников, принимавших участие в международном слёте, привезла концертную программу, с которой выступила в совместном концерте. Ребята побывали на кордоне Агуца, где и проходил экослёт, занимались научно-исследовательскими работами, знакомились с историей и бытом соседнего государства. Такие поездки, безусловно, приносят большую пользу, ведь за нашими детьми будущее нашей природы.

– Подписание трансграничного соглашения с Монголией на какой стадии находится? Что оно даст?

– С созданием трансграничной особо охраняемой природной территории «Истоки Амура» будет образован сплошной миграционный коридор для диких животных, который обеспечивает сохранение всей цепочки экосистем – от степей до гольцов. Монгольские антилопы дзерены и дрофы, тарбаганы и журавли-красавки заходят в Россию из степей, а из таёжных лесов в Монголию спускаются бурые медведи и соболи, косули и изюбри. По плану подписание соглашения между Россией и Монголией о создании трансграничного резервата «Истоки Амура» планировалось ещё в 2014 году, но тут это уже от нас не зависит. Всё что нужно, мы со своей стороны сделали. Когда в Чите проходил российско-монгольский форум, там озвучили официальную версию, почему Монголия не подписывает соглашение, говорят, нужно подумать, осмыслить.

О пожарах, свалках и золотарях

– С пожарами как справляетесь?

– Слава богу, массовых пожаров у нас вот уже 6–7 лет нет. В прошлом году был грозовой пожар, на 157 гектаров, но мы его быстро потушили. Хотя по району пожары есть. Человеческий фактор, конечно, играет важную роль. Не знаю точной статистики, но, наверное, в 95% пожаров виноват человек. Мы выставляем посты, один стационарный пост стоит в районе Букукуна, то есть весь тот край перекрываем. И это даёт результат. Там, где стоит наш пост – это ведь 150 км тайги, которая Гослесфонду принадлежит. Мы боимся, что Гослесфонд загорится, и когда пожар примет огромные масштабы, может на заповедник перейти. Потому что если идёт фронт 20 километров, тушить его нашим штатом сложно. Я думаю, лучше для профилактики ставить стационарный пост, и доступ в лес прекращать.

– На что акцент делаете?

– На редкие исчезающие виды, чтобы восстановить численность дзерена, тарбагана. Здесь мы жёстко работаем с браконьерством. Во время нереста, когда идут миграционные потоки рыб, тоже тщательно следим. На собак сейчас акцент сделаем, потому что на чабанских стоянках по десятку собак держат. А собака ведь всё ест – птенцов, яйца, молодняк, что найдёт. По этому поводу мы сейчас всех чабанов предупредили, чтобы они наводили порядок у себя на стоянках, следили за собаками. Потому что есть правила содержания домашних животных, которые нужно соблюдать. Не соблюдает хозяин эти правила – будем наказывать.

– Что ещё волнует заповедник?

– Очень проблемный вопрос стоит по свалкам в населённых пунктах. Заваливают все окрестности. Естественно, никакого раздельного сбора, складирования или брикетования. Этот вопрос злободневный, открытый и для охранной зоны очень актуальный. Со старателями проблемы были. Артель Бальджа, у которой месторождение расположено на реке Киркун, года 3-4 назад пакостила, всю грязь в Киркун вываливала. Сколько мы с ними ругались, даже до краевой администрации доходило. К счастью, сдвинулось дело с мёртвой точки – они работают нормально, речку не трогают, Киркун чистый. Сейчас даже они помогают нам поддерживать порядок в местах, где их водители останавливаются на отдых во время разъездов. Около зимовий таёжных, которые на территории охранной зоны расположены, тоже стараемся порядок поддерживать – там работают охотники-промысловики. Мы их тоже насчёт мусора предупредили. Я не скажу, что сейчас там идеально, но процесс пошёл. Одному устроишь головомойку показательную, все остальные осторожнее будут. Я считаю, что в «охранке» всё-таки стали немного наводить порядок, но работы непочатый край.

Виктор Яшнов Родился 30 сентября 1955 года в селе Нарышкино Вознесенского района Арзамасской области. Окончил Московский лесотехнический институт по специальности инженер лесного хозяйства, c19 мая 1981 года стал работать главным лесничим в Сохондинском государственном биосферном заповеднике, с 4 сентября 1990 года назначен директором Сохондинского государственного биосферного заповедника.

Екатерина Филиппова, Земля № 27. 5 июля

Бабий век за решёткой

Зелёные робы как под копирку, неброские косынки, чёрные туфли на плоской подошве – в нерчинской колонии их 151 пара. Женщины разных возрастов и судеб – одна горше другой. Говорили с нами открыто, лишь имён просили не называть. Или закрывали лица руками, как только замечали внимание со стороны журналистов. Одна сорвалась: «Уберите камеры!». А в души мимоходом не заглянешь. Но – как уж получилось.

Тоска зелёная

Психологически даже гостям здесь находиться легче, чем, например, в СИЗО или мужской колонии: всё-таки общий режим. Строгий по российским законам женщинам не положен, какое бы преступление ни было у них на счету (в Нерчинске находятся за тяжкие и особо тяжкие). Но работать, признаются, сотрудники ИК, с женщинами проще.

– Они более исполнительные, менее агрессивные, – объясняет и.о. начальника колонии Виктор Хулугуров.

До 2010 года тут располагалась колония для несовершеннолетних, и после малолеток, с которыми сам чёрт не сладит, женщины кажутся меньшим из зол. Но специфика контингента всё же усложняет дело: женские слёзы – испытание для психики, и не только для мужской: 80% сотрудников, как положено, – женщины. Выслушать по-человечески могут. Но по долгу службы держат дистанцию. Всё же не детский лагерь – тюрьма.

А тем как не плакать? Все в тюрьме по первому разу. Почти у каждой по ту сторону колючей проволоки дети. Нередко – малые. Хотя есть и такие, что отняли жизнь у собственных ребятишек, новорождённых и старше.

Но очень многих закинула за высокие стены «русская долюшка женская», «бытовуха». Один из сценариев: муж пил, бил, нервы сдали, и... вот он уже никого не обидит, а она в тюрьме. Немолодая, опускает грустные глаза: «Жалею, что столько терпела. И детей жалко». У другой их пятеро. Беременная была. Резала лук к обеду. Заругалась на пьяного мужа. Наскочил с угрозой – замахнулась.

«От сумы и от тюрьмы не зарекайся», – уверены те, кто охраняет, кормит, перевоспитывает осуждённых: сотни историй проходят перед глазами чёрно-белым кино.

А во дворе, выскобленном, «расчёсанном» граблями, как может быть только в режимном учреждении, сохнут на ветру зелёные блузки, пиджаки, косынки. «Полосатая роба на снимках смотрелась колоритней», – сожалеет чародей объектива Евгений Епанчинцев. Ветру же всё равно, какого цвета тоску полоскать.

Споём, бабоньки?

Не петь, наверное, нельзя. Этим спасаются, ворошат тлеющие угли. В длинной череде одинаковых дней должна быть разбивка. Ею служат мероприятия – спортивные, художественной самодеятельности. В колонии развивается собственное кабельное телевидение: девчонки учатся снимать сюжеты, записывать стендапы, монтировать, выходить в эфир.

– Таланты раскрываем, – улыбается Ирина Сергеевна Патронова, начальник центра исправления заключённых (между прочим, единственного в крае – пока это пилотный проект). – Участвуют охотно. Репетируют, шьют костюмы. Да сами поглядите – фотографии есть.

Кроме фотосвидетельств актёрских, певческих и других талантов, в холле общежития есть даже стенгазета, в которой приезд журналистов обставлен с юмором: «К нам на неделе едут журналисты. Вот это новость – папарацци к нам! Девчонки, будьте бдительны на деле, но и не прячьтесь по углам!». Множество поделок из подручного материала, вышитые иконы, тряпичные куклы, макет дацана из брусков... хозяйственного мыла. И – рисунки. Очень сильные, чистые, цветные. Их автор Оксана Бамбуева (единственная, чью фамилию можно в этом тексте назвать) раскрылась как художник только здесь. Понятно, что никому таких «институтов» не пожелаешь, но Оксанин дар помогает не только ей – стены общежития снаружи и внутри расписаны её почти профессиональной рукой. Детей у художницы нет. А мордашки на рисунках – детей «сокамерниц»: «Просят».

Камер, кстати, в том виде, в каком их показывают в кино, нет. Спальные комнаты. Стерильно белые. Строгие. Но присутствие женщин не спрячешь: цветы, кашпо, яркая салфетка цветными лоскутами прежней жизни.

Три девицы под окном

Лоскуты, пряжа, ткани в этих стенах в ходу: на широкую ногу поставлено швейное производство. Обшивают себя, сотрудников, окрестное население (на продажу и на заказ). Стали работать с трикотажем. Много и с выдумкой вяжут.

– Когда в 2011 году перепрофилированную колонию открыли, осуждённые просили спицы, чтобы вязать, да мы не знали: можно ли, острые же предметы, – вспоминает Ирина Патронова. – Так они вязали на стержнях от шариковых ручек.

Становление швейного цеха, который сейчас даёт 70% годового дохода (всего 8,5 миллиона рублей), тоже шло мелкими стежками. Две машинки купили, четыре.

– Всё сами, на самоокупаемости, – с гордостью рассказывает начальник центра трудовой адаптации Владимир Паршиков. – Кроме швейного производства, растениеводства, оказываем услуги по приготовлению питания для изолятора временного содержания, фотоуслуги.

Нерчинску можно считать размещение колоний в городе чуть ли не удачей. А то! В этом году, например, ИК-11 впервые выступила в роли озеленителя. Кинули клич среди женщин на лучший проект клумб. Рассаду вырастили в теплицах колонии и высадили в центре города с прикидкой, чтобы соцветия образовали российский триколор, солнце, флаг края. Рассада обошлась городу дешевле, чем обычно. ИК-1 (мужская) занимается разметкой дорог, устанавливает дорожные знаки, обустраивает набережную.

В день нашего приезда в профучилище был выпускной экзамен. Корочки швеи-закройщицы, растениевода, пекаря, штукатура – верный кусок хлеба. Тем более, что далеко не все успели получить на воле образование.

«Мне было 19»

В колонию Ира попала четыре года назад. За что – не рассказывает: «Это страшно». Дочка на воле растёт. Через полгода увидятся. А бабушка и не знает, что внучка здесь: родители её берегут, говорят, далеко уехала.

Ира окончила только школу. В колонии научилась шить, штукатурить. Освободится – пойдёт поступать в институт. «Сейчас куда без высшего? Шансов немного (оцениваю свои знания адекватно), но, по крайней мере, попробую».

Красивая. Глаза – огонь. В тюрьме открылся талант – запела. Репертуар – от «Любэ» до Зары. Пусть и с волей выйдет у неё ладный дуэт.

«А мне за 50»

Женщина, что возилась на огороде (ИК полностью обеспечивает себя овощами и овощными консервами, продаёт рассаду капусты, цветов), о себе скупо обронила, что дали ей больше десяти лет, а сколько отсидела – точно не знает - «смирилась». А земля, должно быть, лечит, отвлекает от тяжких дум.

Участок образцово-показательный: ни одного сорняка. Тепличные огурцы, на завидки читинцам, уже просятся в салаты. Недавно тут вёдрами снимали хрусткий редис. Помидоры (даром, что растут в открытом грунте) – крепыши: растениеводы всё делают по науке.

В вольере под присмотром красавцев-петухов кудахчут курицы. «Продукция сертифицирована», – говорят «гиды».

«Вам бы ещё коров развести», – кощунственно киваю в сторону пустующего здания. Выясняется, что была корова! Но тогда, когда здесь сидели ещё малолетние преступники и в колониях было право бесконвойного передвижения. Бурёнку выводили гулять за территорию колонии каждое утро и вечер по чётко выверенному маршруту. Очень дисциплинированная корова!

И гуси были (и в планах гусятник есть). Гогочущую братию пасли на лужке. На закате мелкий пёс «строил» стаю и вёл домой. «Как мы их пересчитывали!..» – смеются сотрудники, заставшие те времена.

Смеются тут часто. Особенно забывшись в труде, подготовке к мероприятиям. Потом «найдёт», «нахлынет», но всё время помнить о том, что ты за колючей проволокой, – как?

У дверей пекарни стоим. Глаза пекарей светлеют, когда речь заходит о работе. Пекут хлеб, рогалики, кондитеры – торты на заказ (дни рождения, кто может себе позволить, ведь тоже справляют). «А долго вам ещё хлеб печь?» – спрашиваю неосторожно женщину, которая увлеклась рассказом о хлебе. И – потухают глаза, будто плотную штору задёрнули: «Пять лет».

Здравствуй, мама...

День открытых дверей в колонии приурочили ко Дню матери, что в ноябре. Тогда женщин, которые мамы и даже бабушки, могут навестить родственники. «Наряжаются, причёски делают, туфли на каблучках надевают – разрешаем», – признаются сотрудники колонии. Но приезжают на свидание – к десяти из полутора сотен, хотя почти все тут с забайкальской пропиской... И это тоже кара за нарушение заповедей и законов. Перед тем, как двери колонии распахнутся, чтобы с лязгом захлопнуться уже за спиной, сотрудники ИК связываются с родственниками осуждённой: если ли кому ждать её там, у ворот, найдутся ли те, кто помогут? Дождаться заветного часа помогает помощь психологов, да и всех других сотрудников колонии. Мелочь, а бросилось в глаза: у входа в учебные и жилые помещения мужчины в форме вытирают ноги.

Ещё помогает вера. Цветочными рядами окружена деревянная часовенка. Здесь принимают Крещение. Иногда – сразу по несколько человек. Выходя, стараюсь ничего не забыть. Чтобы, не дай Бог, не возвратиться.

Может быть, это такая усмешка судьбы, но на адресном указателе женской колонии значится улица Декабристов. Однако узнать в здешних обитательницах марий волконских и екатерин трубецких не удаётся. Широкоскулые забайкальские лица. Выцветшие глаза. Взгляды исподлобья. Механически отточенные, совсем не женские, развороты при прогулке парами из одного угла двора в другой. Но главное – не подвиг у этих «декабристок» за плечами, а проступок – страшный, сломивший судьбу, сославший в казённый дом.

Почти все осуждённые отбывают наказание в Нерчинской колонии за тяжкие и особо тяжкие преступления. Вглядываюсь в лица, пытаясь разглядеть в них черты уголовниц, изощрённых детоубийц, но женщины опускают головы, смущаются, ловчатся отвернуться, а сами успевают украдкой разглядеть нас... Сейчас друг для друга мы всё равно что экспонаты, только из разных музейных фондов: вот вам – зал вольной жизни, а вот – обитания за колючкой.

Удалось ли нам – словами и фотографиями – передать, как живётся там, где все 24 часа – по распорядку, под надзором? Конечно, нет. Правдиво это поведать может только тот, кто сам отбыл срок. Но нужна ли нам здесь, на воле, эта правда? Признаюсь: женская колония показалась даже чуть похожей на уютный детский лагерь с вожатыми-конвоирами, походами строем в столовую, кружками по интересам и свободным временем, в которое можно читать или рисовать стенгазету. И жизнь у многих здесь наверняка даже насыщеннее – выступлениями, соревнованиями, творческими достижениями – ярче, чем «в миру», из которого они совершили свой роковой побег.

Но пусть они всё равно поскорее вернутся домой, эти женщины. Вернутся другими – любящими жизнь, заботящимися о тех, кто рядом, уж теперь точно познавшими цену свободы и человеческой жизни. И ещё – прочитавшими какую-то особенную, важную для себя книгу, которая, надеемся, перевернёт их мир, заставит поверить в себя, в людей, в жизнь. Мы привезли в колонию три пакета разномастной литературы: часть книг отдали вы, читатели, часть мы собрали из домашних библиотек. Верим, что не напрасно.

Ещё несколько минут, и череда решётчатых дверей разрежет пространство между двумя мирами. «Вы приезжайте, когда у нас цветы зацветут! Вот тогда красота будет», – останавливает меня у входа группка женщин, до сих пор стыдливо прятавших от фотоаппаратов, избегавших журналистских расспросов. Улыбаюсь: «Нет, уж лучше вы к нам». И уже без улыбки: «Поскорее вам освободиться, если заслужили». Глаза будто просветлели в ответ, и в них ни зла, ни дерзости, ни отчаяния – только терпение, которое надо скорбно хранить.

Елена Сластина, Читинское обозрение № 27. 6 июля

Китайцы в Чикое: ду ю спик инглиш?

Обстановка у Ивана прямо-таки спартанская: диван, небольшой столик, пара стульев и стол с электроплитой. Но, как я потом выяснил, такая обстановка ему вовсе не мешает, а наоборот, – помогает стать самостоятельным. Знакомьтесь, это – Чжан Цзе, студент из Пекина, который приехал в Красный Чикой изучать культуру «семейских».

Let’s talk*

Изъясняться нам пришлось на английском языке – Чжан хоть и учил русский, но даётся он ему сложнее, чем английский. Поэтому, хоть читатель и не услышит записи с диктофона, автор просит прощения за неважное знание языка интернационального. Любые неточности на мне, человеке, который пытался постичь душу китайского студента. P.S.: Английский у Чжана совсем немного лучше, чем у меня.

- Чжан, расскажи, почему ты здесь? Культура «семейских» – тема моего исследования для получения степени магистра. Я провожу свои исследования прямо здесь, в Красном Чикое.

- Почему именно Красный Чикой?

- Потому что это – центр культуры «семейских». Здесь все зародилось. И я провожу свои изыскания, чтобы понять эту культуру и понять, что требуется для того, чтобы эту культуру сохранить.

- Когда ты впервые услышал о «семейских»?

- Месяц назад. Я начал свои исследования с прибытия в Чикой. Я посетил местный музей, а также местные деревни. Я хочу знать, какая обстановка в России в общем. Хочу понять русскую культуру. И, как мне кажется, культура «семейских» как старообрядцев может помочь мне в этом.

- Ты был в других российских городах?

- Пока что я посетил Кочен – деревню, где живут старообрядцы – «семейские». Я был в Иркутске, посмотрел на Байкал – очень красивое место.

- А твои друзья, твои одногруппники, какие темы они выбрали для исследований?

- Разные программы. К примеру – китайский народ в других странах. Как они прижились там, чему научились и как живут там. Я выбрал тему «семейских», потому что мне её посоветовал мой профессор.

- А почему ты здесь?

- Я приехал к своей девушке. – Чжан по-доброму улыбнулся. «Какое твоё впечатление от Чикоя?» – спросил я.

- Когда я приехал в Чикой, у меня было чувство, что я просто-напросто помыл свои лёгкие. Я встретил много русских людей. И когда я задавал им вопросы, я поразился их доброте.

- Ты видел русских людей. Вот скажи мне, чем они отличаются от китайцев?

- Самая большая разница в том, что русские люди не такие материалисты, как китайский народ. Ты даришь русскому подарок, к примеру, цветок. Это необязательно что-то дорогое в финансовом плане. Но если в Китае ты подаришь такой подарок, к примеру, сделанный своими руками, они вряд ли это оценят. То, что будет приятным подарком для русского, скорее всего, не впечатлит китайца.

- Были ли какие-то проблемы, связанные с твоим прибытием в Россию? Какое-то непонимание?

- Конечно. Однажды я пошёл на рынок, чтобы купить мясо на ужин. Я хотел взять лишь кусок мяса. Продавец сказал мне, что я должен ему 20 рублей. Я дал ему 50. Я надеялся, что он отдаст мне 30 рублей сдачи, но он этого не сделал. Я спросил его, почему он не отдаёт мне сдачу. Он сказал, что не отдаст. Я подумал, что он попросту не хочет мне эти деньги отдавать. Он выглядел злым. И я понимаю, что в следующий раз я у него мясо покупать не буду.

- Расскажи мне, чему ты научился, находясь за пределами своей родины.

- До приезда в Россию я понятия не имел, что значит готовить. В Китае студентам не нужно готовить – они едят в столовых. В моей семье, – Чжан посмеялся, – моя мама готовила. Но тут, в России, если ты не готовишь себе еду, никто не будет тебе готовить. Либо ты учишься, либо ты умираешь с голода.

- Что ты можешь приготовить сейчас?

- Все. Вот разница между моим пребыванием в Пекине и здесь – я учусь здесь, как жить самостоятельно. И теперь я знаю, как жить самому. Я могу учиться тому, как жить самостоятельно.

- Ты рыбачил? – Я посмотрел на рыбу, лежащую на столе.

- Я наловил мелочь. Для кошки, – посмеялся Чжан.

- Ты уже около полугода учишь русский язык. Что для тебя кажется самым сложным для его изучения?

- Грамматика. Я думал: ты учишь английский язык, ты на нём говоришь. Значит, ты можешь выучить и русский язык. Но русская грамматика, а в особенности склонение глаголов – это самое сложное.

- И всё же, Чжан, какие главные различия между русским и китайским народом?

- Русские люди очень гостеприимные, добрые. Они всегда готовы помочь. И они всегда думают и говорят прямо: то есть – вопрос подразумевает ответ.

- Что ты будешь делать после выпуска из университета?

- Я останусь в Пекине.

- А не хотел бы ты бросить все и вернуться в Красный Чикой?

- Никогда.

- Почему?

- По той же причине, если я спрошу тебя, бросишь ли ты все и отправишься в Пекин. Это не твоя родина, не то место, где ты родился и готов жить. Я счастлив быть здесь, учиться и работать, но я этому месту не принадлежу.

- Такой вот вопрос: ты видел русских девушек и китайских. В чём разница между ними?

- Русские девушки очень красивые. Они любят делать макияж. В особенности, пока они молодые. Используют парфюм, косметику. И они выглядят очень классно. Но после родов они становятся другими. У меня такое чувство, что русские мужчины спрашивают после родов своих жён: «О, это моя жена?» Как я думаю, русские девушки сильно полнеют после родов. Чего не скажешь о китайских девушках.

- А если я приеду в Китай, что обо мне подумают девушки?

- Скорее всего, скажут: «Лоу Вэ» (это, если ваш покорный слуга понял все правильно, значит: иностранец, – прим. автора). Но, я думаю, ты покажешься им красавчиком.

- У тебя есть вредные привычки?

- Никогда не курил. А выпиваю только по праздникам. Если какая-то вечеринка на носу – тебе придётся пить. Если ты не пьёшь, с тобой просто никто разговаривать не будет. Особенно в России.

- Где ты ещё хочешь побывать? Конкретно – в России.

- После выпуска из университета будет мало времени. Нужно будет постоянно работать. Так что до этого я планирую стать туристом – с востока на запад. Сначала планирую посетить Владивосток и Хабаровск, Сахалин. Также мне интересны Москва, Санкт-Петербург, Сочи, Казань, Екатеринбург.

- Ты прибыл из Пекина, одного из самых задымлённых городов Китая. Как тебе кажется, Чита кажется тебе более чистыми и свежими?

-Чита не кажется мне чистой. Здесь такой же смог. Иногда Чита похожа на Пекин. Вот почему я считаю Чикой прекрасным местом – воздух здесь чист и прекрасен. А дороги в Чите – ужасны. Их, как я думаю, никто не ремонтирует. В том же самом Иркутске дороги намного лучше, чем в Чите.

-А сложно ли жить в таком задымлённом городе, как Пекин?

-Ну, да. В Пекине смог, но жизнь продолжается. Ты можешь протестовать, но дым никуда не денется. Тебе приходится с этим смириться. Твой университет в Пекине, твоя будущая работа в Пекине. Тебе приходится смириться с этим и жить с этим.

Говорить с Чжаном можно бесконечно – человек крайне интересной мысли и фантазии. Но пришла пора прощаться. В конце разговора Чжан полил мне из ковшечка в бане, пока я умывал лицо и руки. И сказал он тогда для нас такую забавную вещь:

– А ведь я впервые именно тут помылся в бане.

- Я улыбнулся в ответ.

- Все когда-то бывает в первый раз.

Никита Ильяш, Вечорка № 27. 6 июля

Крещение на родной земле

Австралийские казаки побывали на родине предков

Немногие из забайкальцев могут похвастать тем, что хорошо знают свой родной край, особенно читинцы, в силу вполне естественных причин редко выезжающие за пределы краевого центра.

И это ни плохо, ни хорошо. Просто жизнь такая, и край необъятный. Спроси первого попавшегося горожанина, знает ли он о таком селе, как Шоноктуй, и вряд ли услышишь утвердительный ответ. Но именно в это далёкое село в Борзинском районе Забайкальского края, находящееся от Читы за 450 километров, приехали гости из далёкой Австралии, чтобы построить в нём храм.

В Шоноктуе будет православный храм

Каждый раз, выезжая в командировку в какой-нибудь отдалённый район Забайкалья, удивляешься его поистине необъятным просторам. Ты можешь ехать весь день и всю ночь, и дорога всё время будет казаться бесконечной. За это время за окном автомобиля промелькнут сотни километров степей, сопок, десятки речушек и ручьёв, сёл и деревень, некоторые из которых уже отдали Богу свои израненные, переломанные переменами и перестройками деревянные души, а какие-то готовятся.

В дальних деревнях до сих пор в диковинку городской человек. Такой деревней, официально носящей название сельского поселения является Шоноктуй, куда на прошлой неделе приехала целая делегация из далёкой Австралии. Точнее, наши земляки – представители казачьей семьи Бойковых, предков которых, живших в этих местах, в лихие 20-е годы прошлого века судьба забросила сначала в Трёхречье, а потом в Австралию.

Прошли десятки лет

На сиднейской земле выросли новые казаки, знавшие о своих предках только по рассказам дедов да по старинным, пожелтевшим от времени фотографиям. Но куда денешь голос крови, голос родной земли! Вот и решили Бойковы приехать в Шоноктуй, где родились их прадеды. Приехали казаки с одной – единственной целью – исполнить давнюю мечту Софьи Михайловны Бойковой, захотевшей построить в деревне храм в честь Николая Чудотворца. И даже икону с собой привезли, писанную на самом Афоне 32 года назад.

Уже в Шоноктуе, отвечая на вопрос жителей, почему храм решили построить именно в честь Николая Угодника, Софья Михайловна расскажет:

– У моей бабушки с дедушкой было 5 сыновей, из которых три сына были Николаи. Все удивлялись. Бабушка почему-то рожала или на Николая, или под Николая, а Николай Чудотворец празднуется два раза в году. Двое сыновей родились в Шоноктуе, вот поэтому в честь Николая Чудотворца мы и хотим сделать храм. Я благодарна читинскому правительству, что оно дало нам место под строительство, и надеюсь на помощь Божию, и на помощь великого нашего чудотворца Николая. Я знаю, что он подымет всю нашу землю, и не только в Шоноктуе.

Верит Софья Михайловна в расцвет Забайкалья и верит крепко. Даже святую воду из Иерусалима, взятую с двух его сторон, привезла. Эту воду на следующий день выльет в местный ключ священник отец Ростислав, который специально приедет в Шоноктуй для крещения жителей.

– Мы приехали сюда не для какой-то собственной выгоды или известности, а затем, чтобы помочь родной земле. Этот храм будет строиться не для Бойковых, а для жителей этой деревни.

Мнение своей бабушки в полной мере разделяет и атаман Посольского австралийского отдела Забайкальского казачьего войска Семён Бойков, уже бывавший в Забайкалье:

– Лично для меня строительство храма в Шоноктуе является делом чести. Это была давняя мечта моей бабушки, Софьи Михайловны. После того, как в 2014 году на учредительном круге деды-казаки избрали меня атаманом, дело моей бабушки стало уже и моим личным делом. Да, перед нами стоит непростая задача, очень непростая, но всё ценное в жизни всегда начинается с каких-то трудностей. Мы хоть и живём далеко отсюда, но мы такие же забайкальцы, только австралийские (улыбается. – rорр.). Кроме шуток – мы тоже забайкальцы.

Как видите, и выглядим почти так же, и говорим, и вера тоже православная, только прописка другая и паспорт. Моё желание одно – было есть и будет – помогать России, своей родине, не могу говорить «исторической». Я родился в Австралии и живу, но Россия для меня тоже моя родина, поскольку здесь жили мои предки. Как атаман я сделаю всё возможное для того, чтобы Забайкалье чуть-чуть полегче вздохнуло, и строительство храма должно этому помочь. Я в это верю.

У главы села от дум болит голова

Для многих шоноктуйцев появление в этих продуваемых всеми ветрами краях австралийских казаков вызвало искреннее удивление – школы нормальной уж лет шесть как нет, работы днём с огнём не найти, народ уезжает, а они храм приехали строить. Даже глава Шоноктуя Владимир Макушев поначалу был удивлён задумкой гостей, отнесясь к их идее построить в селе настоящий храм, скептически:

– Не вижу я целесообразности церковь здесь строить, вот часовню – это да. Храм ведь содержать надо, и это за счёт прихожан. Сколько у нас будет прихожан? Вы же прекрасно знаете, что на деревню всегда закрывали глаза, только одна болтовня. Я всю жизнь думал, что лучше будет. Мне уже 60 лет, а я всё жду, когда это лучше настанет.

Невесело главе. Каждый день Владимир Григорьевич думку думает, как помочь жителям Шоноктуя концы с концами свести:

– Главная проблема сейчас одна – народ уезжает. Закрыли школу в своё время из-за нерентабельности. Зачем, для чего? У нас была новая школа 11 классов, которую я строил. Сначала из 11 классов сделали 9, а потом вообще 4. После этого сразу отток народа пошёл. Вот и всё. Я считаю как глава, как житель, как гражданин России и отец, что это самая большая ошибка. Кадры для страны всегда в сёлах ковались, настоящие люди только из сёл были.

Конечно, остались люди в Шоноктуе – живут и даже рожают на удивление тем, кто считает деревню местом упокоения. Но главе от этого радости немного:

– Рожают помаленьку, за материнский капитал бьются, так ведь какие люди рожают и бьются! Какой контингент-то! Э! Макушев с досады махнул рукой, словно шашкой воздух рассёк.

– Если бы те, кто у меня работает, рожали, я доволен был, так ведь они не хотят, говорят: «Как жить потом? Как детей учить? Квартиру где брать? Здесь строить смысла нет». Вот и вся любовь. Так что, проблема одна – люди уезжают, село умирает. Всем это известно, я же вижу! Но все глаза закрывают, говорят одно, а на самом деле абсолютно другое.

По словам Владимира Макушева, на которого в Шоноктуе буквально Богу молятся и слову которого верят безгранично, село держится только за счёт дотаций да крестьянско- фермерского хозяйства:

– Основных крепких хозяйств в селе 15 семей. Если они снимутся – всё, хана селу. Вся жизнь враз закончится. У них есть техника, опыт, к ним на сезонные работы идут помогать некоторые жители – и им сено помогут заготовить, и сами без кормов для своей скотинки не останутся.

Хоть и говорят в народе, что деревня всегда прокормит, а всё же нелёгкая это задача даже для самих деревенских. Макушев знает об этом как никто другой:

– Трудно держать хозяйство, рынка сбыта нет. Приезжают к нам торговцы, скупают мясо у жителей, грубо говоря, облапошивают их, вот и всё. А куда жители повезут то же мясо? Некуда везти – деньги нужны, транспорт... Я ведь много с кем разговаривал – у некоторых просто опускаются руки. И хозяева, вроде, крепкие, но не верят уже никому. Сколько раз людей обманывали с субсидиями! Разве так можно! Выживают люди, но тяжело, хотя некоторые держат по 100 овец, по 60 голов крупного скота. Мясо, в основном, продают. Молоко прекратили доить, потому что приёмная цена литра 13 рублей. Как было 13 рублей 5 лет назад, так до сих пор 13 рублей и стоит. Так что попустились доить, потому что просто на убытки себе работают. А так, зерноводством занимаются и скотоводством. Гречиху сеют, овёс, пшеницу. Но техника устарела вся, и тем не менее за счёт этого хозяйства мы и выживаем. На дотациях живём, хотя и они не спасают. У нас бюджет только на 9 месяцев принят. Машину я только сегодня завёл – она стояла два месяца, потому что нет масла, бензина.

Что только ни советовали Макушеву, чтобы поднять село! Как-то раз умные головы подкинули Владимиру Григорьевичу пару идей – построить на перекрёстке заежку и заняться продажей бутилированной воды из ключа, да только ничего из этого не вышло.

– Я на весь день на трассу выезжал, – говорит Макушев, – специально всё хронометрировал – сколько в день проходит техники, сколько людей бывает, чтобы было целесообразно заежку поставить. И решил в итоге, что это невыгодно. Тем более, бутилированная вода! Это можно было в начале 2000-х годов запустить, и пошло бы, а сейчас этот рынок весь занят. Плюс надо пройти все сэс, допуски... Это не так-то просто. Нужны специалисты – технологи и так далее, а люди все поразъехались. В общем, нужна школа, рабочие места и зарплата. Вроде, край такой богатый, а живём как голодранцы... Такие залежи меди лежат! В том же Курун-Зулае. Здесь везде есть полезные ископаемые, а толку-то!

Продолжение следует.

Эффект № 28. 6 июля

Километры фотоплёнки

Недавно имя фотографа Леонида Михайлова из Петровска-Забайкальского решено внести в раздел «Трудовая слава города» книги «Наши легендарные земляки». Леонид Иванович передал свой большой фотоархив городскому краеведческому музею.

Начинал со «смены»

– Леонид, почему вы увлеклись фотографией?

– Всё началось в четырнадцатилетием возрасте. Наша семья жила тогда в посёлке Курорт Дарасун Карымского района. Там было открыто фотоателье, в котором работал наш сосед Владимир Кудаев. После уроков я часто забегал к нему, смотрел, как он фотографирует, после – чудодействует в фотолаборатории: при свете красного фонаря печатает фотографии. Меня ото так увлекло, что вскоре при школе я создал фотокружок, в котором занимались пятеро увлечённых, как и я, однокашников.

Свою первую «Смену» – простенький фотоаппарат – я купил на деньги, заработанные с помощью моих братьев, от сбора сосновой шишки, килограмм которой стоил 12 копеек, а фотоаппарат – 24 рубля!

– Первый снимок помните?

– Он был опубликован в карымской районной газете «Красное знамя». К заметке автора я сфотографировал участника гражданской войны – седовласого человека в шляпе. Потом в газете появился второй мой снимок – фронтовой медсестры, а под ним подпись: «Фото ученика 9 класса Курорт-Дарасунской средней школы Л. И. Михайлова». Вскоре в школьную библиотеку на моё имя пришло уведомление о почтовом переводе. Это был мой первый гонорар.

– Это послужило стимулом для дальнейшего творчества?

– Я серьёзно увлёкся фотографией. «Щёлкал» природу, родных, соседей, друзей. Очень нравился процесс. Плёнку проявлял в подполье надо же, чтобы в темноте. Всему учился сам, постигая премудрости фотографии при помощи книги «25 уроков фотографии». Но это была теория. Практику осваивал самостоятельно. Большой радостью в день моего 16-летия стал подарок родителей фото-, камеры «Зоркий». Это было настоящее чудо. Фотоаппарат стоил 50 рублей! Им я снимал своих одноклассников в двух путешествиях на озеро Байкал. Так случилось, что многие снимки, сделанные мною, у них сохранились. У меня же нет. Как всегда, – сапожник без сапог.

– Получается, вопрос выбора профессии после окончания школы не стоял?

– К тому времени я уже определился. Решил поступать на отделение журналистики Иркутского госунивсрситета. Но в 70-е годы простому мальчишке – вчерашнему школяру из провинции – не так-то просто было пробиться в студенты этого вуза: большой конкурс – 5 человек на одно место. Ограниченный набор. Мне не повезло. Я вернулся домой. И тесно связал свой трудовой путь с нижнецасучейской газетой «Ононская заря», позже – шелопугинской «Путь Ильича».

Сотни тысяч снимков

– Вам повезло: совпало творчество и то, что вы должны были делать по месту работы!

– Фотография стала делом моей жизни, моей судьбой. И учила сама жизнь. Рассветом своей профессиональной деятельности стала работа в редакции газеты Петровск-Забайкальского района. Я активно работал в своей газете и сотрудничал с областными и центральными редакциями, участвовал в творческих конкурсах. Хорошие были годы: встречи, выставки, обмен опытом, командировки!

– В 80-е годы было интереснее фотографировать, или сейчас, пользуясь современной аппаратурой?

– Моя техника – фотоувеличители «Азов», «Ленинград», широкоформатный аппарат «Киев-6С» по-прежнему находятся в мобильном состоянии. Работа ими была великим таинством и счастьем рождения фотографий – когда чувствуешь каждый кадр, как и людей, которые являются главными героями съёмки. Времена меняются. Но старые фотографии кладезь истории города и района, жизни его людей.

– Есть снимки, которыми особенно гордитесь?

– Их много. Сохранились в фотоархивах юбилейные плавки, проходящие в мартеновском цехе металлургического завода, фоторепортаж о том, как в прокатном цехе выпускали 10-миллионную тонну проката. Запускали стан «240». Проводили областной слёт животноводов в селе Харауз.

– Сколько всего фото сделали за свою творческую жизнь – не считали?

– Давайте посчитаем вместе. Одна фотобанка – это 300 метров фотоплёнки. Если умножить на годы моей работы фотокорреспондентом, получается 10 километров. А каждый кадрик всего 36 мм. Значит, сняты согни тысяч снимков.

«Не бойтесь неудач!»

– Есть съёмка мечты?

– Много чего не снял. Хотел бы побывать ещё раз на Байкале, прокатиться на катамаране, оторваться от цивилизации, половить рыбки, и, конечно, поснимать удивительные виды природы, красоту этого величественного озера, на который приезжают полюбоваться люди со всего мира. По состояние здоровья уже никогда не позволит сделать это. Ради удовольствия посидел, попечатал бы при красном цвете. Особенно если хорошие фотоплёнка, реактивы, бумага.

– Что думаете о современных фотографах?

– Фотография стала доступна всем. С одной стороны, это здорово. У людей появилась прекрасная возможность самостоятельно запечатлеть на память отдых на природе, семейное торжество, первые шаги ребёнка. С другой стороны, некоторые забайкальцы поставили своё творчество, что называется на коммерческие рельсы. Фотографируют свадьбы и многие другие события непрофессионально. Мне жаль тех, кто платит огромные деньги за снимки, в которых «нет жизни», они не трогают струны души, не запоминаются.

Фотомастер должен обладать определённым вкусом, чувством прекрасного, пониманием эстетики. Это позволяет быть не просто ремесленником, а художником. Причём как во время съёмки, так и уже потом, в момент обработки фотографий.

Конечно, радует то, что у нас много творческих личностей необычных людей, которые умеют привнести в жизнь море креатива, интересных идей и воплотить их в жизнь. Им я желаю не бояться неудач, а продолжать идти своим путём. Фото – это мгновение жизни, и каждый видит его по-своему.

Татьяна Городецкая, Аргументы и факты. Забайкалье №27. 6-12 июля