Прогулял, не вышел на работу - в тюрьму!

Самовольно ушёл с работы? Пять лет лишения свободы в военное время - и это ещё мягкий приговор, могли бы и расстрелять. Как наказывали тунеядцев в сложные для страны годы?

Это блог о громких преступлениях и занимательных событиях прошлого, которые происходили в разные годы в Забайкальском крае и не только. Автор — пресс-секретарь Забайкальского краевого суда Виктория Михайлюк — будет теперь рассказывать о них не только на страничке в Instagram (запрещённая в России экстремистская организация), но и на «Чита.Ру».

Сначала немного истории. Приказом Реввоенсовета СССР Забайкальская железная дорога была переведена в ряды Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА) и на работников транспорта распространялись устав РККА и подсудность Военным трибуналам. Этот период продлился с 1933 по 1948 год.

С 1936 года Забайкальская железная дорога стала носить имя Молотова, а на делах появился соответствующий штамп: «Военный трибунал железной дороги им. Молотова». С 1943 года, когда на дороге было введено военное положение, прогульщиков и тунеядцев стали судить по законам военного времени. Не вышел на работу - пойдёшь под трибунал!

Владимир Марносов, заведующий школой №14 станции Сохондо

«Уехал в отпуск - и не вернулся», - так судачили о пропавшем учителе в школе. Он не появился на работе к 1 сентября 1940 года. Ещё и трудовые книжки педагогов с собой увёз, школьную печать и 900 рублей подотчётных денег. Следы Марносова терялись в Саратовской области. Кто-то говорил, что заведующий школой жаловался на здоровье и поехал лечиться на родину. Туда и полетела грозная телеграмма: «Срочно шлите врачебные документы о состоянии здоровья, иначе будете преданы суду».

Марносов прислал ответное письмо: «На работу я вернуться не могу, так как в настоящее время плохое здоровье, для поддержания своего организма мне приходится тратить лишние средства, что привело меня к крайне тяжёлым материальным условиям...»

На Марносова заводят уголовное дело и рассматривают в отсутствии подсудимого (!). Руководствуясь Указом от 26 июня 1940 года Военный трибунал осудил его по статье 5, которая звучит: «Установить, что рабочие и служащие, самовольно ушедшие из государственных, кооперативных и общественных предприятий или учреждений, предаются суду и по приговору народного суда подвергаются тюремному заключению сроком от 2 месяцев до 4 месяцев».

Марносову дали максимум - 4 месяца тюрьмы, но, объявив его в розыск, найти не смогли: началась Великая Отечественная война. Военный трибунал приостановил поиски учителя до окончания войны. Что случилось с ним дальше - неизвестно.

Владлен Нагибин, токарь паровозного депо

Когда началась война, Владлену было 15 лет. Уходя на фронт, отец сказал ему: «Знаешь, почему у тебя такое имя? Мы назвали тебя в честь советского вождя Владимира Ленина. Ничего не бойся и будь сильным, как он!» Больше вестей от отца не было. Позже в Ачинск уехала работать в госпитале и мать, оставив Владлена одного.

На тот момент война продолжалась почти год, и паренёк с 16 лет встал к токарному станку в паровозном депо станции Чита-1. Работа не ладилась: была физически тяжёлой для подростка, сказывался недосып, недоедание, из-за чего он постоянно опаздывал. Так и писал в объяснительных: «Опоздал на работу, потому что проспал. Было некому разбудить, так как я живу один».

Владлен так скучал по матери, что договорился с одним умельцем, который сделал фиктивную телеграмму от неё: мол, я болею, приезжай. Владлена разоблачили: руководство депо запросило Ачинск о состоянии здоровья женщины и получили ответ: «Мать токаря Нагибина находится в полном здоровье и работает в городской больнице. В приезде Нагибина нет никакой надобности».

Владлен совсем опустил руки. Бригадир жаловался: «Во время смены постоянно отлучается от станка, ссылается на болезнь, отказывается выходить в ночную смену, норму не выполняет, грубит, говорит, что работать не хочет. Дисциплинарные взыскания не действуют!»

В отношении Нагибина было возбуждено уголовное дело, 16-летний подросток был взят под стражу и заключён в Читинскую тюрьму.

На суде он говорил: «Виновным себя признаю. Два раза проспал дома, потому что некому меня было разбудить, а один раз пришёл на работу раньше времени, пошёл в кузницу погреться и там уснул. В другой раз у меня не было сверла, а взять его было негде. К другому станку я не привык и мне тяжело с ним управляться. Я прошу военный трибунал меня строго не наказывать, я буду работать добросовестно и свою ошибку искуплю!»

В итоге военный трибунал приговорил его «к трём годам лишения свободы в общих местах заключения». Учитывая возраст и первую судимость, суд посчитал возможным считать наказание условным.

Ольга Филатова, проверяльщица путей станции Чита-1

Лето 1945 года выдалось в Читинской области тёплым и щедрым на урожай - природа будто радовалась Победе советского народа над фашисткой Германией. 4 сентября Ольге исполнилось 22 года, но радости день рождения не принёс: личная жизнь в городе не сложилась, грызло беспокойство за больную мать, которая живёт в Татаурово, не убран огород, потому что брат ещё мал, да и на работе Ольга звёзд не хватала. Как-то из-за своей рассеянности неправильно перевела стрелки на путях - едва удалось избежать серьёзных последствий, а ей объявили строгий выговор и перевели в проверяльщицы. На работу ноги не несли. Ольга собрала вещи и поехала к матери.

Вскоре в отношении Филатовой было возбуждено уголовное дело по очень серьёзной статье - самовольная отлучка с работы. Она обвинялась в совершении преступления, предусмотренного пунктом «г» статьи 193.7 УК РСФСР (редакции 1926 года), и наказание по ней было таким: лишение свободы на срок от пяти до десяти лет, а в военное время — высшая мера наказания — расстрел с конфискацией имущества (Указ Президиума Верховного Совета СССР 6 июля 1940 года).

«Мне нужно было убрать огород и накосить сено для коровы, я вынуждена была бросить работу и заняться своими делами», - давала показания Ольга. Она была арестована и находилась до суда под стражей в Читинской тюрьме.

«Филатова не вышла на работу без уважительных причин, чем совершила дезертирство», - звучало в приговоре. Военный трибунал назначил ей 5 лет в исправительно-трудовых лагерях. Но всё же учёл наличие у неё на иждивении престарелой матери и нашёл возможным считать это наказание условным. Осуждённая была освобождена из-под стражи сразу после оглашения приговора.

Отдельного абзаца заслуживает и то, на чём в ту пору писали приговоры, расписки и протоколы: на обрывках газет, старых обоях, мишенях и даже этикетках от тушёнки. Но буква закона от этого не становилась менее значимой. В военное время приговор был окончательный и кассационному обжалованию не подлежал. Как вы считаете, оправдана ли была эта суровость?