Прогулялся по Чите со студентом из Гаити. Стало стыдно за нас

Мисселин Жестони родом из города Порт-о-Пренс Республики Гаити (государство на Каймановых островах. — Прим. ред.), приехал в Читу, чтобы учиться русскому языку, а затем программированию и национальной безопасности. Мы познакомились с ним во время интервью со студентами-иностранцами в ЗабГУ. Узнав, что в городе он всего неделю, я захотел показать ему красивые места и удивительную архитектуру старых зданий, рассказать об истории города и сделать всё возможное, чтобы он полюбил Читу, как люблю ее я, но в мои планы вмешались сами читинцы.

Мисселин, помимо того, что иностранец, отличается от нас цветом кожи. Это нормально, и казалось, что даже в провинциальной Чите, где африканцы появляются крайне редко, это не должно вызывать бурной реакции. «Все мы смотрим фильмы и американские сериалы, должны же понимать», — думал я.

Поначалу всё было хорошо. Мы встретились у «НоVосити», посмотрели, что есть внутри, и отправились в сторону дацана. Ему сложно было объяснить, что это такое, — слово «дацан» не удалось перевести. Разговаривали мы, кстати, на русском. Несмотря на то, что он учит его лишь вторую неделю, получилось неплохо. Когда были в тупике и не могли объясниться ни на русском, ни на английском, ни на французском, пользовались онлайн-переводчиком.

Мы прошли через разбитую и разрушенную ремонтом Новобульварную, где лицезрели удручающие останки Машиностроительного завода. По пути увидели старушку, которая шла в гору по Богомягкова с двумя пакетами. Она поругалась с сидящими на бордюре мужиками, а также с женщиной, которая предложила ей помощь. Бабушка справлялась сама и не хотела, чтобы кто-то нес ее пакеты. Мы отошли чуть дальше. Мисселин жестом попросил у меня телефон, чтобы написать, что хочет сказать. Через мгновение на экране появилось: «Почему они не выходят на пенсию?» Я объяснил, что на пенсию они выходят, но многие российские бабушки и дедушки привыкли к труду и даже на пенсии хотят работать либо из-за нехватки денег, либо из-за большого желания. К этой старушке его вопрос относится лишь отчасти. Ей либо важно самой ходить по магазинам, либо попросить некого.

Самим дацаном он был впечатлен. Я, как смог, объяснил ему основы буддизма, показал обряд очищения перед входом. Он постоянно спрашивал о каждом предмете: «А что это такое? Для чего? Почему так?» В глазах было искреннее удивление и интерес. Ему показалось, что это связано с Китаем. В Китае и Индии тоже есть буддистские храмы, но выглядят они немного иначе и называются пагодами.

Следом мы отправились через Парк пионеров в зоопарк. Остановка была назначена самим Мисселином, он хотел посмотреть на местных животных. Возле парка мы увидели бегущую в нашу сторону женщину с криками: «Hello! You are from?» Выяснилось, что она вышла из машины, увидела нас и побежала через дорогу, чтобы поинтересоваться, откуда мы. Всё время говорила с улыбкой, удивилась, когда я с ней начал разговаривать на чистом русском — меня тоже записали в иностранцы. Вежливо поболтав, увидел на лице Мисселина смущение, и мы пошли дальше. Во время первой встречи он уже говорил, что ему не нравится излишнее внимание и что с ним фоткаются без спроса. Но это был первый раз, когда я увидел бестактность вживую.

Еще раз — женщина, увидев темнокожего, перебежала через дорогу, чтобы спросить, откуда мы. Да, ей было интересно. Да, ее муж тоже иностранец. Но представьте, каково было бы, если бы к вам постоянно подбегали люди. На всякий случай я спросил у Мисселина, что он думает об этом, не считает ли это расизмом. Ответ был таков: «Это просто немного неправильное воспитание». Я попытался объяснить ему, что он просто очень необычно выглядит для Забайкалья и такую реакцию можно понять, но быстро понял, что это не то, о чем он хочет говорить.

В зоопарке он больше всего впечатлился лосем, пумой, волком и белкой. Последнее удивило меня. Я почему-то забыл, что белки есть не везде. Для меня это привычные грызуны — заходишь в лес на СибВО, а они уже вокруг тебя, вымогают еду, бегают, резвятся. Когда жил на Богомягкова одно время, парочка таких постоянно прыгала по деревьям во дворе.

Через два забора мы посмотрели на медведя — его скоро перевезут в «Амодово». Сотрудник еще жаловался, что тот буянит и разбирает доски в своей клетке. Я хотел подойти к ламам, но Мисселин, взяв меня за плечо, показал жестами, что лучше не надо — заплюют. Тут вмешался сотрудник зоопарка: «Чего вы? Боитесь, что ли? Да, могут и заплевать, но смотрите, как ему интересно!» В этот момент он подозвал ламу и начал ее гладить, предложив и нам. Мы попробовали, но услышали характерный звук — она собирала слюни. Бросив это мокрое дело, пошли к волкам. Они были более дружелюбны.

Следующей остановкой был Музей декабристов. Подумал, что ему будет интересно узнать про них и посмотреть, как выглядела церковь. Однако выяснилось, что Мисселин не большой поклонник истории, но ему нравится узнавать что-то новое. Я спросил его, как ему наш город, что он думает о новостройках посреди деревяшек. Ответ заставил улыбнуться: «Это не совсем нормально, но вроде художественно». Спрашивал, что он представлял, когда ехал сюда, не разочаровался ли в том, что увидел. Оказалось, что ему здесь достаточно весело.

Хотел показать реки. Он жил возле моря, но реки — это нечто другое, завораживающее. Чтобы дойти до места сплетения Ингоды и Читинки, необходимо было перебраться через железнодорожные пути. Внизу были путейцы. Увидев его, они кричали: «Э-э-э! Здорово!» и махали рукой. В этот момент я понял, что всё время прогулки на нас засматривался каждый прохожий. Вернее сказать, не засматривался, а буквально пялил. Я поздоровался с мужиками, потом мы не стали обращать на них внимание. Как только мы подошли к концу виадука, Мисселин сказал, что устал и хочет домой. Вполне логично, ведь мы гуляли три часа. Я сначала не понял, но теперь кажется, что дело было вовсе не в усталости, настроение у него упало. Мне хотелось показать ему еще Амурскую, Ленина, каким-то образом добраться до Сухотино, но увы.

Предложил ему дойти до Сквера любви и верности, там вызвать такси и доехать до дома. По пути обсудили висящие повсюду замки с сердечками. Пока стояли, мимо проходил мужчина. По нему было видно, что он часто пьет. Внезапно он взял Мисселина за плечо, но тот начал отворачиваться.

— Э-э-э, слышь, давай сфоткаемся! — борзо говорил мужик, доставая старенький смартфон.

— Извините, но он не хочет, — заметил я.

— А-э-а. А чё он? — сказал он, сфотографировал и ушел.

Причем с этими «э-э-э» и «а-э-а» не преувеличиваю. Эти непереносимые завывания и борзые интонации, действительно, были в речи. Мужики как будто буквально приехали с глухой деревни, где каждый друг друга знает, и зашли в зоопарк. Это мерзко.

В этот момент до меня наконец-то дошло, что зря я повел Мисселина в Ингодинский район, хуже было бы только в Железнодорожном или на Черновских. Это для меня привычны эти люди и странные взгляды, для него нет.

Мне резко стало стыдно не только за людей, но и за внешний вид города. Я хотел показать Мисселину красоту, но забыл, что по пути к ней разбитые пятиэтажки, разваленные тротуары, гниющие деревяшки и покрытые слоем окурков газоны, что по Новобульварной невозможно ходить, а в районе Селенгинской, где находится Музей декабристов, всегда воняет очистными. В обычной жизни мы этого не замечаем и видим красоту, но во время прогулки я постоянно задумывался о его впечатлениях от Читы. Не сделал ли я хуже? Мне стало стыдно за нас. Не за то, какие мы, а за то, что мы можем стать лучше, но ничего для этого не делаем.