Снос хрущёвок и ремонт развалюх в Чите – в обзоре краевых СМИ

Жива хрущёвка!

Известие о программе по сносу в Москве домов хрущевской постройки забайкальцы восприняли сдержанно и даже с апатией. Понятно, до уровня жизни столицы Чите никогда не добраться. Равнодушие сменилось заинтересованностью после сообщения некоторых федеральных СМИ: «программа сноса хрущёвок распространится на регионы». Правда, потом федеральные журналисты, со ссылкой на министра ЖКХ Михаила Меня, опровергли поспешные высказывания чиновников: «Пока нет задачи распространить опыт Москвы по сносу пятиэтажек на другие регионы». Наступит ли в Забайкалье время, когда мы решим, что хрущёвки пора сносить? Сколько они простоят, пока оно еще не наступило? Решаема ли вообще в регионе проблема переселения из ветхого и аварийного жилья? Журналист «Забайкальского рабочего» и его собеседники попытались ответить на эти вопросы.

В первую очередь, редакция обратилась в министерство территориального развития Забайкальского края. Информацией о распространении в другие регионы программы по сносу хрущёвок краевой минтер не обладает. Но в регионе мало-помалу идёт переселение из ветхих бараков. В соответствии с 185-м федеральным законом и региональной программой по переселению граждан из аварийного жилфонда в ближайшее время обретут новый дом граждане, чьё жильё признано аварийным и подлежащим сносу до января 2012 года.

Кстати, год постройки не является основанием для переселения жильцов или сноса зданий. Чтобы здание признали аварийным, оно и его конструкции должны быть изношены на 70% — для каменных домов и на 65% — для деревянных домов и мансард.

Многоквартирные здания имеют разный срок эксплуатации — от 50 до 150 лет. Сталинки (построены в 30-40-е годы прошлого века) — 125 лет, подлежат сносу в 2050-2070 годах. Панельные хрущёвки (50-70-е годы) — 50 лет. Кирпичные хрущёвки имеют срок эксплуатации и обслуживания 100 лет. Панельные и блочные многоэтажки, построенные до 1980 года, служат 100 лет без реконструкции. Современные панельные дома, возведённые до 1998 года, тоже простоят 100 лет, реконструкции они не подлежат.

По Региональной программе переселения, общая площадь многоквартирного жилого фонда, признанного аварийным и подлежащим сносу до 1 января 2012 года, составляет 84,16 тысячи квадратных метров, расселено 41,82 тысячи квадратных метров. Жилищный фонд, признанный аварийным после января 2012 года и подлежащий сносу, составляет 75,36 тысячи квадратных метров.

В Чите в аварийных и ветхих домах живет 900 семей. Городской бюджет дефицитен, поэтому переселить этих граждан нет возможности. Кроме того, на исполнении администрации находится более 200 решений суда о предоставлении вне очереди жилья по соцнайму тем, у кого жильё признано непригодным для проживания, а также инвалидам и людям, страдающим тяжёлыми формами хронических заболеваний. Кстати, как сообщается в ответе комитета по имуществу города на официальный запрос редакции, среди домов-хрущёвок в Чите нет признанных аварийными и подлежащими сносу.

А можно ли сегодня взять в ипотеку квартиру в хрущевке и сталинке? Многие читинцы предпочитают покупать именно такое жильё, оно дешевле, чем готовое в новостройке, в него можно сразу заехать, в отличие от строящегося дома. Сегодня, приобретя по доступной цене на стадии строительства квартиру, приходится тратить не один год на ожидание. Купить готовое жильё в новостройке от собственника многим потенциальным ипотечникам не по карману. Стоят квартиры от двух с половиной до трёх с половиной миллионов, и это не четырёхкомнатные хоромы, а однокомнатное жильё.

При кредитовании заёмщиков на цели покупки жилой недвижимости ПАО Сбербанк не устанавливает ограничений по году постройки объекта. Банкиры обращают внимание на износ дома и его состояние. Причём банк не принимает на кредитование объекты недвижимости при физическом износе более 65 процентов и при признании дома аварийным. Данные о состоянии объекта жилой недвижимости содержатся в отчёте об оценке квартиры или в акте БТИ о физическом износе здания.

Иными словами, хрущёвским, брежневским, да и сталинским домам ещё жить и жить в Забайкалье. Это основа наших городов. Столица избавляется от советских построек, а забайкальцы покупают в старых зданиях квартиры, делают перепланировку и, как могут, обустраивают свой скромный провинциальный быт.

Опыт Москвы

Федеральные СМИ сообщают, что в начале этого года президент России дал поручение столичному мэру Сергею Собянину снести за два-три года хрущёвки. Это уже не первый шаг к сносу старых пятиэтажек, первая волна прошла с конца девяностых до начала двухтысячных.

Как сообщают «Лента.Ру» и «Коммерсантъ», пока никаких списков домов, подлежащих сносу, нет. В городе осталось демонтировать порядка 60 зданий, включённых в прошлую сносную программу — их перечень опубликован на сайте департамента градостроительной политики Москвы. Предварительный список пятиэтажек, которые будут демонтировать в рамках нового сноса, появится к маю 2017-го. «Ведомости» сообщают, что в него попадут здания, находящиеся, по мнению самих жителей, в неудовлетворительном состоянии: если из дома за последние годы поступало много жалоб (на его техническое состояние), то велика вероятность включения его в список.

При этом под действие программы, по данным изданий, могут попасть и непятиэтажные дома — например, панельные девятиэтажки, если их техническое состояние неудовлетворительно или если об этом попросят сами жители. Московские власти пообещали переселять людей в пределах района проживания или в соседние районы. «Ситуации, при которых жителям придётся переехать в другой округ, исключены», — поясняет «КоммерсантЪ». При этом в равной степени будут соблюдаться права собственников квартир и лиц, занимающих квартиры на основании договоров социального найма.

Алексей Шегера: «Ремонт – залог долговечности»

— Москва сносит дома хрущёвской постройки от жиру, поскольку в столицу стекаются средства со всей России, — иронично заметил заслуженный работник архитектуры и градостроительства Читинской области Алексей Шегера. В советские годы Алексей Иович работал архитектором Читы и региона. — Заменить существующие жилищные фонды новыми непросто.

У Забайкалья на переселение из ветхого и аварийного жилья, которое разваливается, только жалкие крохи, да и их постоянно не хватает.

Я работал с хрущёвскими проектами ещё будучи студентом, когда в Киеве принимал участие в проектировании первых крупнопанельных домов. Затем, в конце 1959-го, переехал в Забайкалье из Украины. Тогда Чита осваивала в основном деревянное строительство, в городе находилось несколько военных и полувоенных кирпичных заводов, а в центре Читы было всего 56 каменных домов и две-три заасфальтированные улицы, — вспоминает архитектор.

— Существовала проблема с местной стройиндустрией, особенно с перекрытиями, рабочих и инженерных кадров не хватало, но с шестидесятых началось активное строительное развитие.

В 60-е начали возводить микрорайон Черёмушки, названный так в честь первого московского удачного крупнопанельного домостроительства. Он расположился вдоль улицы Новобульварной, неподалеку от стадиона СКА СибВО (не путать с аэродромом Черёмушки). Я был автором кирпичной застройки, а о крупнопанельной только мечтали, потом название «Черёмушки» закрепилось за местным магазином.

В растущей Чите существовала большая потребность в новом жилье. Сносили старые дома неохотно, так как терялись квадратные метры, поэтому шла интервенция на свободные территории. Старались делать микрорайоны с социальной инфраструктурой — школой, детским садом, магазинами в шаговой доступности. Напомню, микрорайон — это социальное градостроительное образование. Изобретено оно было в Стокгольме. По задумке архитекторов, в пешей доступности на территории микрорайона должны быть детсад, школа, больница, между домами — бестранспортное сообщение.

В Чите 50-60-е годы ушли на то, чтобы появилась хоть какая-то база стройиндустрии. Особое место занимало создание предприятий крупнопанельного строительства. Первый крупнопанельный жилой дом возвели военные строители по улице Смоленской, 51.

Основной застройщик города трест «Читстрой» под руководством заслуженного строителя Николая Бицуры начал строительство крупнопанельных домов лишь после ввода в действие завода КПД (крупнопанельного домостроения) в посёлке Антипиха, осваивая свободные территории и создавая микрорайон Сосновый бор.

На темпы строительства влияли наши суровые природно-климатические особенности. Потому панельное домостроение вводилось с проблемами, теплопотери панелей были большие. Потом в Чите пытались применить вспученный перлит, который значительно уменьшал вес панелей и имел лучшие теплоизоляционные свойства. Но сложная технология его производства не нашла место в строительстве, а разработанная нашими военными строителями эта вспученная стекловидная масса вскоре попала в список секретных, а все потому, что перлит использовался и для нужд космической промышленности.

Еще проблема — финансирование шло по отраслям и неравномерно. Каждое министерство желало получить средства и место на своё жильё в первую очередь. Какие-то объекты строились своевременно, какие-то нет, из-за чего ни один микрорайон в его градостроительном и социальном понятии так и не состоялся.

Как бы то ни было, жилья строили много. Пусть и не выполняли план, но вводили больше, чем вводится сейчас, за все время после перестройки. Сегодняшняя Чита создана именно с 1950-х по 1980-е годы.

Сколько простоят эти дома? Иной раз, закладывая фундаменты, строители закапывали в землю столько же средств, сколько стоила верхушка. Долговечность зависит как от материалов постройки, так и от правильной эксплуатации здания. Если своевременно менять коммуникации, не допускать протечек и затоплений подвалов, срок службы дома можно продлить до ста лет. Нормативный срок жизни кирпичной хрущёвки — сто лет, панельной — до 75. Они могут и 150 лет простоять, только в каком виде и качестве? Это касается и домов среднего возраста, как, например, здание редакции «Забайкальского рабочего», и новостроек. Если дом не ремонтировать, пропорционально снижаются сроки его службы.

Сергей Филонич, генеральный директор АО «РУС»: «Очередь хрущёвок в Забайкалье настанет через несколько десятилетий»

— С хрущёвками в России, особенно с панельными, существует проблема. Если кирпичные дома действительно могут быть надёжными, то про панельные дома так сказать нельзя. Дело в том, что составляющие панельного дома соединяются с помощью металла и сварки. Усталость металла и есть слабое место такого дома. Поначалу им давали срок жизни в 25 лет, потом продлевали его до 50 лет, и, возможно, в нашем регионе панельные хрущёвки простоят свыше 50 лет. Кирпичные дома такой опасности не представляют, они лишь портят своим обликом улицы. Хотя в Чите их стали облицовывать современными материалами, и они приобретают презентабельный вид.

У нас пока не только хрущёвки, но и сталинки и даже «романовки» (дома царской постройки) не снесены. Во многих малых городах Забайкалья — Петровске-Забайкальском, Сретенске, Нерчинске и других — есть соцгородки сталинских времен. Это двухэтажные бараки без всяких удобств. В отличие от одноэтажных зданий, у них нет ни сада, ни огорода. В Чите таких зданий несколько сотен, в крае же, наверное, несколько тысяч.

Идея сноса хрущёвок в столицах России хорошая. Говоря «столицы», помимо Москвы имею в виду Санкт-Петербург, летнюю столицу — Сочи и столицы федеральных округов. Возможно, все они дозрели до сноса хрущёвок. В Забайкалье же очередь на снос настанет только через несколько десятилетий. Дай бог в ближайшее десятилетие решить у нас проблему «романовок» и сталинских бараков.

Строительная база, ресурсы и персонал у компании «РУС», чтобы построить вместо деревянных бараков добротные современные дома, есть. Вопрос в другом. Какова цена заказа нового жилья? Если все упрётся опять в пресловутые 34 тысячи рублей за квадратный метр социального жилья, наша компания не возьмется за работу. Это слишком низкая цена, она не окупит себестоимость затрат на землю, на подключение коммуникаций, цену материалов. За прошлый год цена стройматериалов выросла в два-три и более раз, это касается и стоимости металла, и стоимости кирпича.

В той же Москве строительство жилья для детей-сирот, пострадавших от пожаров и т.д. стоит 90 тысяч рублей за квадратный метр. В Санкт-Петербурге — 54 тысячи за квадратный метр.

По заказу государства при нынешних ценах наша компания решить вопрос не сможет. Федеральные власти предлагают региону из своего бюджета добавить необходимые средства к средствам, выделяемым из федерального бюджета. Если бы Забайкалье было самодостаточным регионом, так бы оно и было. Увы. В обозримом будущем регион будет продолжать выбираться из долговой ямы. И рассчитывать на то, что субъект сможет дотировать строительство, не приходится.

Тем не менее компания готова работать, строить разное жильё, как элитное, так и эконом-класса. Сегодня РУС — единственная организация, которая возводит целые микрорайоны с развитой инфраструктурой социальных объектов, Царский и Октябрьский в Чите тому подтверждение. Продолжаем вести с краевыми властями переговоры о строительстве в Октябрьском школы на 1,2 тысячи мест.

Виктор Кулеш, заслуженный архитектор России: «В атаку на лачуги, на грязь и темноту»

— У нас в регионе переселение из аварийного жилья, из деревянных бараков идет с проблемами, — комментирует ситуацию Виктор Кулеш, заслуженный архитектор России. — Актуальна ли для Забайкалья задача сноса жилых домов, построенных при Хрущёве? Нет.

Почему в обществе с некоторых пор утвердилось сверхпренебрежительное отношение к хрущёвкам? А являются ли они «трущобами»? В свое время строительство этих домов стало грандиозным прорывом в решении жилищного вопроса. И не случайно было сказано, что «если бы мы не стали строить по-новому, очень многие продолжили бы жить по-старому: в коммуналках, бараках, приспособленных помещениях». Люди вселялись в минимальное по своему благоустройству жилье с радостью, потому что каждый получал бесплатно крышу над головой, изолированную квартиру на одну семью, и это решало многие социальные вопросы.

Я не помню, кто написал эти строки, они правдиво отражают ту задачу, которую выполнили дома хрущевской постройки: «Стандартные дома, стандартные дома, архитектура ваша бесхитростно пряма... Вы шли в жару и стужу в атаку за мечту, в атаку на лачуги, на грязь и темноту».

По большому счёту, народ наш должен быть благодарен социально-жилищному прорыву 50-60 годов. Понятно, что шло время, появлялась возможность улучшения жилищных условий. Лично я как архитектор порядка десяти лет работал над усовершенствованием панельной серии № 335 хрущёвских домов. Мы увеличивали площади кухонь, комнат, ликвидировали совмещённые санузлы, делали прихожие, балконы с боковыми стенами. Нам удалось совершенно иначе распланировать квартиры, изготовили 40 вариантов блок-секций.

Многие люди ругают высоту потолков в хрущёвках, которая составляет 2,5 метра. Замечу, в других странах, как, например, во Франции, высота потолков была 2,49 м, в Германии действовала аналогичная норма для социального жилья.

Сейчас время другое, человек может выбрать квартиру на любой вкус. Но совершенно не обязательно сносить хрущевки. Это огромные материальные ценности — фундаменты, стены и перекрытия. Можно усовершенствовать, утеплять, перепланировать. Что касается срока службы домов хрущевского времени, то по степени долговечности все они, и кирпичные и крупнопанельные, простоят сто лет при правильной эксплуатации и ремонте. Времянками были дома на основе панелей типа «сэндвич».

Еще одна заслуга того времени — планировка микрорайонов в 60-е годы осуществлялась с учётом санитарных норм. Между домами соблюдались расстояния, необходимые для детских площадок, озеленения, хозяйственных нужд. Сейчас очень часто строится дом в 12-16, 24 этажа без учёта необходимой площади прилегающей территории. Стоит помнить, что параллельно с ростом этажности, ростом плотности населения растёт количество автомобилей. Нельзя думать, что, убрав пятиэтажный дом, мы сможем построить на его месте 16-этажный. Кратно возрастёт плотность населения, не будет хватать мест в школах и детских садах.

В советское время большое внимание уделялось освещённости квартир дневным светом. Раньше каждая квартира имела три часа непосредственного солнечного облучения. Сейчас эта норма снижена до двух с половиной часов. А кое-где её вообще не учитывают.

Чтобы читателю было понятно, как решается в Чите судьба проблемных пятиэтажек, приведу два примера. Первый — дом в пять этажей на Ползунова, 26, построен на коротких сваях. Проветриваемое подполье заливалось водой, канализацией, грунт замерзал и оттаивал. В результате дом лопнул. Две секции пришлось разбирать и собирать снова. Второй пример — девятиэтажный дом в микрорайоне Северный. По периметру дома просели фундаменты, образовалась щель. Срочно разработали решение, пробросили арматуру, залили бетон. Непонятно, на чём держался этот дом? Оказалось, что здание «висело» на центральной стене фундамента. Отдадим должное строителям, конструкция сооружения была настолько прочна, что дом провисел в аварийный период на этой стене. Но важен факт. Здание, находящееся даже в таком катастрофическом состоянии, разбирать не стали, а постарались выправить. Иными словами, даже когда есть предпосылка к сносу дома, нет экономической возможности расселить жильцов. Это свидетельство: если что-то случится с хрущёвками в Забайкалье, их будут не сносить, а ремонтировать и реконструировать.

Отмечу также, состояние домов может ухудшиться не в силу времени постройки, а по причине плохой эксплуатации. Возьмем 5-й микрорайон. Когда закрыли КСК, дома остались без хозяина — порывы трубопроводов не устранялись, вода не откачивалась. Очень часто подвалы этих панельных домов были затоплены. Мокрый и промерзший бетон начинает быстро разрушаться. И что будет с этими домами, не знаю. Сумеют ли наши коммунальщики вылечить фундаменты, ликвидировать протечки, или дома будут доведены до такого состояния, когда произойдет первая авария и все схватятся за голову?

На мой взгляд, говоря о возможности распространения программы по сносу хрущёвок в другие регионы России, ответственные лица «словесными подачками» пытаются загасить раздражение граждан по поводу жирующей Москвы. Надо понимать, что уровень развития Забайкальского края абсолютно не позволяет сносить хрущёвское жильё. Для таких социальных преобразований должен быть соответствующий экономический базис. Его нет, ушли заводы, за счёт чего сделать столь глобальное переустройство? За счёт покупателей квартир? Это жалкие крохи. Да и генплан города рассчитан так, что и без сноса хрущёвок есть свободные территории для строительства.

Виолетта Вдовяк. «Забайкальский рабочий» №№70-71 от 19 апреля

По следам Кайдаловки

Эта маленькая неприметная речушка течет через всю Читу — от микрорайона СибВО до микрорайона Большой остров. Она то появляется на поверхности, журча в глубоком канале из огромных бетонных плит, то на десятки метров теряется под землей. Про нее есть статьи в энциклопедиях Рунета, и она похожа на мусорную канаву. Речь идет о Кайдаловке — одном из самых заброшенных и грязных природных объектов нашего города.

Начинается Кайдаловка в лесу, за обводной дорогой, к северо-востоку от Читы. Речка эта небольшая, но после ливней она становится бурным потоком. Берега реки и лес за стадионом СибВО сохранились в более-менее приглядном виде, благодаря усилиям активных жителей микрорайона. Там мусора еще немного — это пластиковые бутылки, металлические банки, целлофановые пакеты.

Протекая же по городским улицам, Кайдаловка подвергается настоящей мусорной атаке. Порой отходы валят пакетами, они годами лежат в реке, пока их не разнесет по всему руслу после хорошего дождя. А еще в канаве можно обнаружить дохлых животных, матрацы, тряпки, стулья, каменные блоки, автомобильные шины, стекло и огромные коробки из-под бытовой техники...

Далее речка течет вдоль гаражных кооперативов № 91, № 28 и № 3 и, пересекая под землей одноименную улицу, устремляется на югозапад. Сколько себя помнит автор этих строк, живущий на СибВО с детства, здесь Кайдаловка всегда была по самые берега в мусоре.

В районе улицы Кайдаловской совсем недавно появился район новостроек. Он разительно отличается от своего окружения — панельных домов соседней улицы Угданской и одноэтажных домиков расположенного рядом частного сектора. Кстати, быть может, его когда-то назовут Кайдаловским? На входе в район новостроек речушка перегорожена худенькой решеткой, видимо, чтобы мусор не летел в подземный желоб, и река не вышла из берегов. Решетка старательно справляется со своей миссией, но справа она разрушилась, видимо, из-за напора воды и неиссякающего потока отходов.

Глубина кайдаловского канала порой достигает трех метров. Упасть и убиться в темное время суток, идя по плохо освещенным улицам, пара пустяков, берега ничем не огорожены, а если забор и сохранился, в нем всегда есть проплешины. Кстати, со стороны Угданской в Кайдаловском микрорайоне речная канава никак не огорожена. Повсюду множество провалов и промоин. С улицы Кайдаловской сюда же впадает русло ливневой канализации, такое же замусоренное.

За высоким забором, отгородившим элитный микрорайон от частного сектора, река снова выходит на поверхность и течет возле пыльной дороги вдоль домов частного сектора. Привычные глазу горы мусора, а также прошлогодней травы и ботвы разнообразят унылый вид этого места. На ветвях вербы тошнотной гирляндой красуются обрывки пакетов и грязные бесформенные тряпки.

В районе улицы Бабушкина речка снова ненадолго прячется под дорогу. По Выставочной она появляется в обрамлении высоких тополей. Пожалуй, это единственное место, где их не спилили. И тут завсегдатаи пейзажа — мусор, кучи прошлогодней листвы и засохшая сорная трава. Помнится, здесь, на перекрестке с улицей Чкалова, летом 2015-го хотели начать строительство административного здания. Аккурат над рекой и в тесном соседстве с дворцом спорта и поликлиникой. Даже огородили забором из металлопрофиля. Слава богу, усилиями неравнодушных граждан эту затею отменили. Поговаривают, что недальновидные строители речку хотели попросту засыпать, не зная о том, что в дождь Кайдаловка может устроить наводнение.

Далее путь речушки идет параллельно парку ОДОРА. Здесь немного чище, но тоже встречаются интересные «экспонаты», в середине русла валяется ножками кверху стул, а возле него — пластиковые и стеклянные бутылки. Канал в этом месте глубиной почти три метра, если судить на глаз. Недавно его огородили новым забором. Здесь река снова уходит под землю и появляется только за кинотеатром «Удокан».

Пару-тройку лет назад за кинотеатром был уютный парк, а через реку можно было перейти по красивому мостику. Сегодня моста уже нет, в напоминание остались выступающие над поверхностью земли столбики.

В районе улицы Анохина речка прячется под толщей асфальта в длинный коллектор, чтобы показаться на поверхность на улице Петровской, рядом с железнодорожным мостом. Там параллельно руслу протянулась теплотрасса, возле которой устроили ночлег бомжи. Под путепроводом речка уходит в сторону от дороги, ведущей на Большой остров. Здесь Кайдаловка впадает в реку Читинку, оставляя по берегам мусор — бутылки, картон, пакеты... Чтобы сделать несколько снимков, осторожно прохожу по неасфальтированному склону со стороны кафе «Читинка». Мое присутствие явно не по душе сторожам кафе. Молодой человек что-то неразборчиво спрашивает с сильным акцентом. Пытаюсь объяснить, зачем тревожу покой местного общепита. «Что, да?» — спрашивает мужчина вполне внятно и недружелюбно. Показываю удостоверение. «Я журналист, мне нужно сфотографировать реку», — отвечаю и быстро удаляюсь.

В месте впадения в реку Читу Кайдаловка тоже грязная, в потоке плещутся пакеты, пластик и прочая гадость. Замусорены и берега самой Читинки.

Честно говоря, попытки найти в этой сточной и мусорной канаве следы реки производят удручающее впечатление. По сути, Кайдаловка превратилась в гигантскую несанкционированную свалку длиной в несколько километров. И эта свалка находится не где-то на выселках, а пролегает в центре города, отравляя воду и насыщая воздух запахом гнили. Кстати, кто отвечает за этот природный объект? Неужели сложно привлечь собственников территории, по которой или возле которой течет река, к порядку? Да, сегодня мы не можем кардинально изменить свой город к лучшему. Давайте хотя бы не будем сбрасывать мусор в реку.

Р.S. Просьба считать эту публикацию официальным запросом в Природоохранную прокуратуру, администрацию города Читы, Общероссийский народный фронт, сетевой ресурс «Генеральная уборка».

Виолетта Вдовяк. «Забайкальский рабочий» №72 от 20 апреля

Жить нельзя, платить нужно

Зачем собирать на капитальный ремонт дома, непригодного для проживания?

Историю 122-летнего дома №35 на Столярова мы описывали в прошлом году («ЧО» №23 от 08.06.2016 г.). Два этажа малюсеньких квартир, сыплющиеся оконные рамы, штукатурка в хлипких подъездах – ткни и рассыплется. Тогда жильцы боролись через суд, чтобы их дом признали непригодным для проживания. Сегодня – новая борьба.

Дом признали непригодным в связи с физическим износом здания, а у жильцов появилось право на внеочередное предоставление жилья по договорам социального найма. Для этого им нужно пройти определённую процедуру. Пока суд да дело, по дому вместе со сквозняками стал витать дух мифического капитального ремонта.

Как заверяют сами собственники, никаких квитанций на его оплату никому не приходило. Например, Ольга Майорова узнала о своей задолженности только через Интернет. Она попыталась доказать в фонде капремонта, что дом непригоден для проживания и о капитальном ремонте речи идти не может. В фонде посоветовали искать правды в комитете ЖКХ.

В своём ответе председатель комитета ЖКХ Андрей Галиморданов сообщил, что региональная программа капремонта не включает только те дома, которые признаны аварийными и подлежащими сносу или реконструкции. Сюда могут не включаться многоквартирные дома, у которых физический износ крыш, стен, фундамента превышает 70%. Не записываются в программу дома, в которых совокупная стоимость работ (услуг) по капремонту в расчёте на 1 кв. м общей площади жилых помещений превышает стоимость, определённую нормативными актами. Не входят в программу капремонта дома, в которых менее трёх квартир.

Говоря о доме №35 по Столярова, Галиморданов заявил, что дом, признанный непригодным для проживания, обязательно должен быть включён в программу капитального ремонта многоквартирных домов. Собственники обязаны вносить плату на капремонт общего имущества ежемесячно.

Заглянув на сайт фонда капитального ремонта, видим, что этот дом постройки 1894 года, стены его построены из бруса (можно представить, что с ними стало за 120 лет), тут же строению определён 58%-ный износ (невооружённым глазом видно: износ куда больше). А теперь самое главное: период проведения капитального ремонта дома №35, непригодного для проживания, – с 2014 по (!) 2043 годы (тогда дому, если он чудом сохранится, пойдёт уже 150-й год). Фонд намерен капитально ремонтировать фасад, фундамент, систему электроснабжения. На счёте дома накоплено чуть более 31 тысячи рублей. Из 19 квартир две взносов не платят. Их жильцы хотят получить ответ на простой вопрос: какой смысл собирать деньги, если дом уже признан непригодным для проживания?!

Ольга Чеузова. «Читинское обозрение» №16 от 19 апреля

Зловещий «Лексус» и водитель от слова «убивать»

Днем 11 апреля в Забайкальске случилась трагедия. 10-летний мальчик погиб под колесами темного джипа, водитель которого предпочел трусливо скрыться с места аварии. Виновника ДТП вскоре задержали, однако информации об этом официальные источники дали крайне мало. «Вечорка» провела собственное расследование, выяснив много интересного.

Вооруженный автомобилем

Ребенок погиб на месте ДТП от полученных травм — машина проехала по нему. Полиция получила ориентировку на поиск, а через несколько часов после трагедии черный «Лексус-LХ570» стоял перед зданием отдела полиции. На следующий день управление ГИБДД сообщило СМИ, что за рулем находился 35-летний водитель. Все.

Вероятно, мы бы оставили это ДТП без внимания. Ведь, как это ни прискорбно, но водители довольно часто бегут с места происшествия. Однако источники сообщили нам, что за рулем мог находиться сотрудник правоохранительных органов. В пресс-службе УМВД это подозрение опровергли. Однако выяснив, что управлявшего «Лексусом» мужчину зовут Борис Алсанов, мы смогли узнать, что к правоохранительным органам он все-таки имеет отношение.

Алсанов, если верить его страницам в соцсетях, закончил Московскую школу милиции и Восточно-Сибирский институт МВД, работал экспертом в УМВД. Где сейчас трудится Алсанов, нам выяснить не удалось.

После задержания в отношении Алсанова составили три протокола — за оставление места ДТП, за отказ от прохождения освидетельствования на состояние опьянения и за нарушение правил применения ремней безопасности.

Отметим, что во время поиска информации о личности мужчины в интернете на глаза попалась ссылка с описанием его фамилии. По одной из версий, она произошла от монгольского слова «алсан» — «убивать».

Лексус с историей

Каким образом Алсанов оказался за рулем джипа пока непонятно, так как принадлежит он некой Марии (фамилию мы пока не называем).

Известно, что эта молодая красивая женщина руководит несколькими компаниями, созданными на деньги китайских предпринимателей. Кроме того, женщина не раз попадалась в объективы камер и в руки сотрудников ГИБДД по поводу разных нарушений. Однако совершала она их, находясь за рулем других машин. По странному стечению обстоятельств, на следующий день после аварии хозяйка авто покинула страну и в настоящее время находится на берегу теплого моря.

В следующих номерах редакция постарается рассказать, какая связь существует между директором китайских компаний и выпускником института МВД.

Отдел расследований. «Вечорка» №16 от 19 апреля

Не забытый Богом край

«Какой из 55 наших проектов вас интересует?» – ошарашил он вопросом. И это не бравада. Шилкинского священника Александра Тылькевича очень трудно застать на одном месте, буквально каждая минута в его плотном графике отдана божьим делам, коих в нашем краю немало. Крест на самой высокой точке Пике БАМ установить. Мальчишек из пистолета Макарова стрелять научить. В самых непролазных северных местах часовенки поставить…

В моих руках только что подаренный диск с фильмом «Миссия» – один из последних реализованных проектов с участием талантливого сценариста, режиссёра и главного оператора Александра Свешникова – о походе в Чарскую котловину.

– Мы настолько за это время привыкли к камере, что уже не понимали, снимают нас или не снимают. Это было Мраморное ущелье, где добывали первый русский уран, там остались бараки, частично инфраструктура, шахты, конечно, залиты... Целый музей под небом из железа, который боятся трогать из-за радиации, мы пошли и поставили крест над этим местом.

– Много было людей?

– 9 человек и все очень разные. Игорёха вообще человек некрещёный, альпинист хороший, он уже второй раз в походе с нами, в первый раз мы покорили Пик БАМ, поставили крест на самой макушке. В том походе два некрещёных человека со мной ходили. Слава Богу, теперь над Забайкальем крест стоит, и если раньше люди фотографировались возле тригопункта, то теперь возле креста.

– А альпинизм – это увлечение или миссионерская работа?

– Всё, чем бы я не занялся – миссионерская работа. Наша жизнь ведь не только проповеди, а вся жизнь вокруг прихода и детской деревни. Установка крестов, строительство храмов… или вот курсы для реабилитации зависимых…

– Очень серьёзная проблема для Забайкалья… Они к вам сами приходят?

– Кого-то приводят, кого-то приносят. Всякие люди бывают. Реабилитация чаще всего начинается с физиологии. Надо сначала вывести человека из этого состояния. Чего только не было: и чесотка, и туберкулёз… Сейчас пытаемся выделить этот реабилитационный центр в отдельную структуру и переселить их.

Правдиво о личном

– Вы же не из Забайкалья? Как так получилось, что вы здесь приросли? Расскажите.

– Я из Ташкента и даже удивляюсь, как я вообще мог там родиться. Хотя язык немного знаю и с узбеками периодически поддерживаю практику по языку, но, по сути, во мне азиат не сложился, хотя иногда просыпается, когда надо о чём-то договориться, что-то решить. Однако чаще прямолинейность мешает идти на компромисс.

Господь так решил. Когда белые отступали, наш дед генерал Астахов прикрывал деникинские поздразделения, перед смертью он отправил бабушку вдоль моря: выживешь – выживешь. Она была эстонка, по-русски очень плохо разговаривала. Голод стоял невыносимый, и она решила детей утопить, чтобы красным не достались. И тут на берег им выбросило дельфина, и они его несколько дней ели. На этом берегу её нашёл наш будущий дедушка Тылькевич. Кстати, могилу Астахова я потом нашёл во Франции. У Тылькевича, он работал машинистом, был хороший дом, и вот этот дом понравился дяденьке в кожаной курточке, он предложил ему поменяться, а дедушка не согласился, ну и поплатился. Вскоре его предупредили, сказали: сегодня ночью за тобой придут, и он за 30 минут собрался и бежал, через полгода пришла весточка со средней Азии, город Денау, это под Термезом рядом с афганской границей. Бабушка моя уехала и фамилию взяла Тылькевич и с тех пор мы все Тылькевичи.

А когда строили БАМ, родители приехали на стройку, и мы на золотом звене познакомились со своей матушкой (матушкой Александр Тылькевич называет свою жену – Ред.), она тоже с Ташкента, но там мы не встретились бы, двухмиллионный город, они в одном краю живут, мы – в другом, а в Куанде мы вместе в школе учились, с разницей в два года. Там увиделись и с тех пор дружим.

– Как вы решили стать священником?

– Я не решал, мне вообще просто по жизни живётся, потому что основную массу вопросов за меня решает Бог, моё дело – смиренно всё принимать и не ерепениться. Когда я начинаю ерепениться, свою линию гнуть, по природе я импульсивный человек, всегда получается что попало. В милицию тоже меня Господь устроил.

После армии я поехал на станцию Чара, служил танкистом, а такие профессии всегда на севере нужны, меня сразу на трактор посадили, и был у меня друг Слава. Вот как-то он говорит: «Все менты – козлы!» Я говорю: «Вот ты, Слава, козёл? Если хочешь что-то изменить вокруг себя, иди в ментовку, и пусть в этом козлятнике будет один некозёл. А я козёл?» – «Нет, ты тоже не козёл!» Ну мы и пошли, закончили первоначалку, потом институт МВД и пошло-пошло. Дослужился до начальника штаба отдела. Матушка рядом служила экспертом-криминалистом. А вскоре у нас дочка родилась, очень болезненная, она нас к вере и привела...

– Расскажите…

– Я сейчас смотрю на её фотокарточки старые, Господи помилуй! – волос нету, рахитичного телосложения, ноги худые, кривые, кожа рябая, но для меня это было самое любимое существо, никаких недостатков я в ней не замечал. В полтора года ей надо было сделать операцию на сердце, операция по тем деньгам два миллиона стоила, заложили всё, что могли. И тогда от хирурга я первый раз услышал: «Я сделал всё, что мог, теперь молитесь». Я думал, что убью его: «Сейчас она умрёт, а ты мне скажешь, что я плохо молился?!» А потом пришёл в себя и решил помолиться. Там в Новосибирске матушка первый раз пошла на исповедь. Приехали домой – болезнь не отпускает, девочка вяленькая и постоянно температурит. Своего священника в Чаре не было, приезжал о. Виктор Перепичко с Уояна. Попросил его о крещении, и он не отказал, но воду ледянющую налил – аж пальцы ломило. Говорю ему: «В ледяной воде вдруг сердце не выдержит?», а он мне: «Ну, если умрёт, то будет первая, кто умер на крещении». Я как-то верой его укрепился, и ребёнка после таинства стало не узнать. До полутора лет она вообще не спала ночами, мы дежурили у её кровати: полночи мама, полночи папа. А после крещения она замолчала и до сегодняшнего дня я вообще не слышу от неё ни единого писка. Она учится на третьем курсе Медакадемии, и только успевает мне дипломы отдавать: «Папа, вот тебе музыкальная школа, вот тебе среднее образование, вот тебе водительские курсы…». Помню, работал в транспортной милиции, и в Забайкалье приехал епископ Евстафий, это человек с 30-ю годами молитвенного стажа, и когда мы первый раз поговорили, он сказал: «Может, хватит воевать? Богу надо начинать служить». А тогда уже командировки начинались сложные… Я сказал ему: «У меня нет никаких способностей, чтобы быть священником» и услышал: «Открою тебе страшную тайну, во мне их тоже нет, просто есть задачи. Их надо решать». Всё. С тех пор оставил службу, пошёл на курсы пасторские, после них рукоположился, меня назначили сюда, в Шилку, и я безвылазно служу здесь 16 лет. Больше таких прецедентов в нашем крае нет. Меня переводили на три месяца в Читу, но я вернулся обратно. В этом смысле я счастливый человек.

– Почему вернулись? Вам было жалко всё это оставить?

– Я не городской человек. Вообще не городской. Работал по 12 часов в сутки, а через три месяца был уже весь серый, как стена, хватало сил дойти до кабинета и рухнуть до утра на диван, к тому же отношения городские меня напрягают очень сильно. Очень много приходили друг на друга… (стучит по скамейке – Авт.), недели две только носили рапорта, пока не гаркнул на них: «Кто первый придёт с рапортом, того первого и уволю!» И прекратилось. У нас здесь в Шилке такого нет…

– Я думала, в христианской среде не стучат друг на друга…

– Ой, вот здесь не стучат. Вопросы решают очень быстро, снисходительно ко всем, никто никого не подсиживает. Все понимают, сколько у человека есть сил, столько и надо использовать. Нельзя больше возлагать. Город сжирает всё, если ты будешь полностью работать на самоотдачу, ты просто умрёшь от нагрузки, нет ни выходных, ни проходных. А здесь со службой в другой город или село выехал – уже отдохнул. Для меня отдых – это командировки.

Задачи и решения

– Откуда силы появились на проект детской деревни?

– Силы оттуда же, откуда всё – от Бога. Когда я служил в органах, у нас в семье появились первые приёмные дети, шли лихие 90-е, никаких временных приютов не было, мы снимали детей с поездов и не знали, куда их девать. Просто не знали. Не на вокзале же жить. Пришлось брать их домой. Одного взяли, второго, куда ни сунешься – везде эти дети бездомные были. Cобрались и решили, что надо что-то делать, и придумали строить поселение, в котором будут жить приёмные родители. Проект эксклюзивный, потому что все остальные детские деревни, которые существуют в мире, работают на профессиональной основе, там нанимаются папа, мама. Мама есть всегда, но папа в крайних случаях, это считается идеальным вариантом, но если папа вдруг чего-то «накозячил», его увольняют и принимают другого папу. У нас же реальные папы-мамы, с реальными мамско-папскими отношениями. Единственное требование, которое мы предъявили всем, это отсутствие антисоциальных привычек. Алкоголь и табак у нас в деревне под «страхом смерти».

Надо понимать, что детские дома не воспитывают детей, они их уродуют. По статистике 10% выпускников становятся самоубийцами, 40% – наркоманами и алкоголиками, ещё 40% – это сразу тюрьма, всего 10% адаптируются в социальной среде. Представляете: вот вы работаете журналистом, и только 10% вашей статьи идёт в газету, а остальное – в мусорное ведро. Работаешь-работаешь, а результата нет. Поэтому изначально мы строили схему по-другому.

– Сколько детей сейчас на воспитании?

– У нас в «деревне» два коттеджа на две семьи, рассчитанные на 12 детей и двух взрослых, но сейчас государство больше восьми детей не даёт. Поэтому в этих домах будет учебная база для Школы приёмных родителей. Мы селим туда потенциальных родителей на несколько дней, и они ходят и смотрят, как жить с приёмными детьми, как к кому относиться, какие приоритеты в воспитании и т.д. Всё-таки дети не простые.

– Какие ещё проекты в планах? Хотя бы о части из тех 55-и расскажите, пожалуйста.

– На территории детской деревни запланировано огромное количество форм реабилитации. Первая – социализация. Мы строим парк, где гуляют и городские дети, и наши, они вместе возятся в песочнице, сталкиваются с одними и теми же проблемами. Второй проект: иппотерапия, у нас в Шилке открылся конный клуб, мы с ним сотрудничаем, Татьяна (организатор клуба – ред.) учит и меня, дурака, и наших детей сидеть в седле. Ещё мы окормляем Мирсановскую казачью школу. У меня там матушка химию и биологию преподаёт, и я туда заезжаю по понедельникам – преподаю огневую подготовку, мы там тир создали свой, периодически ездим с ребятами в конные походы, выезжаем в Бургень, 10-12 лошадей набираем и целый день посвящаем только этому. Но нам нужны свои лошади, поэтому здесь, в детской деревне, решили делать конюшню. Часть коней будет использоваться в учебном процессе. Общение человека с лошадью даёт ему очень много. А часть коней будут выполнять хознужды: возить, отвозить, и дети должны будут уметь с ними управляться. Может это и накладней, чем трактор, но задача не в том, чтобы было выгоднее, а в том, чтобы создать детям настолько хлопотную жизнь, чтобы времени на пакости просто не было. У моего ротного была поговорка: солдат без работы – потенциальный преступник.

А в Мирсановской школе задача не военных растить, чтобы отдавать их в военные училища, а воспитывать казаков, чтобы могли и любили работать на земле. Для 9-11 классов у нас договор с аграрным институтом. Сюда же, в Мирсаново, мы привозим свои строительные блоки (а делают их из цемента, шлака и соломы прямо на территории храма – ред.) Говорю казачатам: стройте дома себе до 11 класса, а в армию сходите – у вас уже хата своя. Ждать от государства помощи… ну не стоит. Ильковский как-то сюда приезжал, потом сказал: «Шилкинский поп – единственный, кто не попросил у меня денег». А я понимаю, чего просить, если размер его обещаний троекратно превысил бюджет Забайкальского края. Надо самим зарабатывать.

Мы ещё хотим Мирсаново объявить трезвой деревней. Запретить продажу алкоголя, Якутия же приняла трезвый закон, алтайцы приняли, мы что хуже? Ведь пьяный мужик – не рабочий мужик. Два месяца поживут без водки, и у них начинается трудовой зуд. А пока водка есть, никто работать не хочет.

– А как сейчас со статусом детской деревни, ведь было время, когда её хотели сделать государственной?

– Милостью Божией все вопросы решили положительно. Новый губернатор и новый министр соцзащиты приняли правильные решения по нашему вопросу. Государство, при всей моей патриотичности и любви к нему, не является хозяином. У каждой жены должен быть свой муж, он не может быть общественный, у детской деревни должен быть хозяин, своя власть, любящая, здесь судьбы человеческие, у них должен быть папа. Как раньше станицей управляли? Три человека: атаман, поп и дьяк. Они решали – кому всыпать, а кого поощрить, когда праздник организовать, а когда общественную работу. Наше общежитие подразумевает наличие хозяина, вот эта семья способна выращивать курей, мы поможем ей организовать дело так, чтобы вся деревня была обеспечена яйцами, мясом куриным, дальше будем думать, как переработку пуха организовать.

– Вы сейчас о реальных делах?

– Да-да, начинаем огораживать территорию и определяем, кто чем будет заниматься. Эти – коровами, эти – курами, но на покос пойдём все! Понимаете: надо занимать реальными делами детей. На северах сейчас ищем семьи, которые готовы брать приёмных детей. Привозим желающих сюда, проводим курсы, если у них дома чего-то не хватает, обеспечиваем, ремонтируем, достраиваем и помогаем детей в семьи брать.

– У вас ведь тоже очень много приёмных детей…

– Шесть человек осталось, шесть выпустили.

После встречи с Александром Тылькевичем я зашла в один из коттеджей, дом встретил простором и, я бы сказала, роскошью – в гостиной стоял огромный лакированный стол со стульями на всю семью. Здесь обедают и гостей принимают. «Мне даже не удобно, что у нас такие хоромы, а сам батюшка скромно живёт», – поделилась со мной Катя, хозяйка этой большой семьи. Маленькие детишки спали на большом диване, под охраной подушек, разложенных на краю, а Катя с девочкой 10-12 лет просеивали муку на кухне, остальные дети гуляли на улице. С отцом Александром Катя знакома давно и, когда он предложил ей с мужем стать приёмными родителями, сомнений даже не возникло.

Познакомившись с этим удивительным человеком и проговорив с ним около часа так, как будто это был один миг, я понимаю – почему.

Татьяна Михеева. «Земля» №15 от 18 апреля

На заповедных тропах Сохондо

Какие курорты?! Вот столкнуться нос к носу с косолапым для Виктора Яшнова – это да!

Ему предлагали Таймыр, но выбрал он Забайкалье, Сохондинский заповедник – здесь и тайга, и горы, и степь. И людей почти нет. Почти сорок лет живёт в Кыре, отдаваясь заповедному делу. Оглядываясь на прошлое, теперь уже директор Сохондинского заповедника заключает: «Результаты есть. И... слава Богу!».

Из Саян в Забайкалье

В заповедное дело Виктор «напросился» сам, уж слишком с детства влекли чащи непролазные да звери дикие. Родом из Горьковской области (ныне Нижегородская), из села Нарышкино. Окончил Московский лесотехнический институт и выбрал Сибирь-матушку, Саяно-Шушенский заповедник.

– Саяны – территория на границе с Тувой, у чёрта на куличках. Места дикие, нехоженые, зверья много, Енисей был нетронут тогда – шиверы, пороги, перекаты, плёсы, ямы, перемычки тогда ещё не было. Проработал там четыре года, – рассказывает Виктор Иванович.

Сейчас это вспоминать легко и отрадно, а тогда попал в самое «пекло».

– Заповедник там только-только создавался. Лодки, моторы, сотни километров ледовых дорог, переправы, зимние завозы... Машины-трактора топили подо льдом. В общем, такая интересная у меня была холостяцкая жизнь, – делится Яшнов. Потом лесничий заповедника женился – «отяжелел».

С длительными мотаниями по тайге стало сложнее.

– 300 километров до конторы заповедника, 150 – до своего участка. Практически каждый месяц на протяжении четырёх лет я так промотался. Понял, что надо что-то менять. В Главохоте РСФСР предложили несколько вариантов перевода – туда, сюда. Я выбрал «туда», то есть Забайкалье.

Путь к директорству

В начале 80-х в Кыре появился новый главный лесничий. Семейную пару Яшновых поселили в только что отстроенном деревянном домике. Виктор по приезду в Забайкалье сразу же отправился изучать природу: озеро Букукун, голец Сохондо, Ингоду. Осмотрелся Яшнов и понял, что «тут тоже надо рукава засучивать и вваливать по полной программе». На кордонах уже были кое-какие домики, контора заповедника находилась в обыкновенной крестьянской избе. Стройка всего нового и современного только начиналась. После ухода директора лесничий Яшнов начал исполнять его обязанности. Строительство административного здания, жилья, кочегарки, подводка электро-, теплосетей и прочее на 100% отрывало от таёжной работы – душой Яшнов рвался в тайгу. Но сапоги истаптывать приходилось в Чите.

– Тогда со снабжением было сложно. Это сейчас деньги есть – заходи, выбирай и покупай. Всё тебе привезут, всё, что хочешь, построят. А раньше? Лес – выпиши, цемент – через фонд, гвозди – через фонд, с углём – проблемы.

Каждую неделю приезжал Виктор Иванович в облисполком, тогда самолёт АН-24 летал два рейса в день из Кыры, а билет стоил 11 рублей.

– Прилетишь, на автобусе до города доберёшься и пошёл ботинки истаптывать. На силикатном заводе каждый кирпич добудь. Лимиты! Фонды!

Такая деятельность Яшнова привела его к должности директора без приставки «и.о.» в 90-м году. «Уговорили».

Спасение в тайге

Сложности были во все времена, особенно в 90-е, а сейчас работать, по словам Виктора Ивановича, можно, но кратно прибавилось бумажной волокиты.

– Чёртов Интернет, сломался бы он, – шутит Яшнов. Но в каждой шутке только доля её...

Бумагами завалили. Каждый день прилетают на электронку депеши: отчитаться за это, доложить о том-то.

– Такого бумаготворчества раньше не было. Письмо до Москвы шло десять дней. Составишь отчёт за год на 50 листов, на несколько запросов ответишь и занимаешься реальными делами.

Стремительно меняющиеся законы и правила ведения бухгалтерии, налоговой отчётности, разные причуды надзирающих-проверяющих – ребусы от государства только успевай разгадывать. Благо, бывают рабочие походы в тайгу.

Так и повелось: каждая свободная минута дарилась таёжным уголкам. В безденежье и хаос 90-х тайга стала для кыринцев кормилицей. Мужики занялись промысловой охотой, кто шишку добывал, кто лес пилил. Охотился и Яшнов...

От ружья – к фотоаппарату

– Охотился я всегда, в те годы – особенно. В семье на тот момент было трое детей. Надо было растить, заключал договор с промысловым хозяйством – и в тайгу, – рассказывает Виктор Иванович.

В тайге удавалось заработать. Копеечные зарплаты в заповеднике задерживали, а то и вовсе не платили в то время.

Постепенно ружьё из рук Виктора Ивановича вытеснил фотоаппарат. Увлечение фотосъёмкой у него из детства, но только лет десять назад обзавёлся современной аппаратурой, занялся фотографией всерьёз.

– Никогда на курорты не ездил, экзотические туры. Фотоаппарат на шею – и в тайгу, – улыбается Яшнов.

Искусство запечатлеть дикую мордаху, которая не особо тебе и рада, – искусство.

– Ну что такое – добыть медведя или изюбря?! Ты попробуй его сфотографировать с десяти метров! Добыть его просто: поймал в прицел в трёхстах метрах, пальнул и – готово. А тут: кадр подбери, чтобы передний и задний фон хорошие были, и поза чтобы нормальная была, свет, динамика, – с азартом говорит фотоохотник.

Встреча с косолапым

Так и крадётся тихой поступью директор заповедника по тайге, учитывает направление ветра, чтобы зверь не почуял. Фотомодели своеобразны – шустрые белки-летяги. Если сядут не так перед объективом, по дереву пнул, они перелетят на другое дерево, показав себя в новом ракурсе. Красота! С этими всегда можно «договориться», а вот с медведем сложнее.

Одного косолапого в период гона Виктор Иванович запечатлел на расстоянии десяти метров.

– Мимо меня сначала прошла самка, кадры вышли неудачные. Я расслабился, сижу. Голову поднимаю – дружок идёт следом. Жених. Во время гона их может быть и четыре, и пять.

Охаю: не страшно столкнуться с медведем в лесу в одиночку, да без оружия?

– А что страшного? Медведь да медведь. Конечно, они агрессивные, во время гона особенно – выпрашивать не надо.

Топтыгин, видно, учуял, что рядом кто-то есть – на дыбы поднялся, чёрным носом повёл.

– Пришлось лезть на дерево. Медведь поворчал и ушёл. А у меня хороший кадр испортила веточка лиственницы – аккурат на его морде. Поснимал, конечно. На троечку с плюсом.

Возвращение тарбагана

Совмещая работу с хобби, директор подмечает, что зверья в заповеднике много – результат работы коллектива. Во благо природы трудятся четыре отдела: инспекция, научный, экопросвещение, хозяйственный.

Некоторое время назад с земель России почти исчез тарбаган.

– Его травили, ставили петли прямо у самых норок. Лёгкая добыча – стрелять не надо. Стал он водиться только в Монголии, к нам редко забегал. Его мясо, жир очень ценится в народной медицине.

«Эмигрант» вернулся и даже уже наплодился после создания регионального заказника «Горная степь».

Где сидит... дрофа

– Территория заповедника была преимущественно таёжной, степей в себя не включала, а степь была относительно доступной, нагрузка антропологическая была большая. Потому-то и дзерен у нас был истреблён в своё время. Надо было некоторые степные участки «застолбить», резервировать, включать в «охранку». Создали региональный заказник, охранную зону, – говорит о недавних успехах работы коллектива директор.

«Горная степь» стала приютом для птиц и зверей. Пошла в рост численность дзерена. В охранной зоне по осени было уже около 600 голов, численность дрофы, которая чуть совсем не сгинула с кыринских земель, стабилизировалась.

– Дрофа почти была истреблена. Охочие до вкусного мяса до сих пор находятся. Это же большая курица, петухи бывают весом 15-16 килограммов. У нас в Забайкалье не принято трогать журавлей, лебедей (есть, конечно, отморозки), а вот дрофу постреливают – как символ не ценят, а ценят за вкусное мясо. Не пропускают её забайкальцы, потому она и осторожная. Но она у нас сегодня есть, и плотность хорошая.

У истоков Амура

Мало кто знает, что когда-то коллектив Сохондинского заповедника создавал и курировал Цасучейско-Торейский заказник, в который входили знаменитые озера Зун-Торей и Барун-Торей. Потом на основе заказника создали Даурский заповедник. Сегодня Виктор Иванович с коллегами всё никак не могут дождаться подписания бумаг о создании трансграничной особо охраняемой природной территории (ООПТ) «Истоки Амура», дело никак не может сдвинуться уже несколько лет, хотя реальная работа ведётся с начала 2000-го. Пока высокие лица России, Монголии и Китая ищут меж собой согласие, коллектив заповедника продолжает работу с иностранными коллегами по охране мигрирующих рыб, по редким млекопитающим, птицам, по пожарам, по экологическому просвещению и воспитанию населения.

– Сейчас, совместно с министерством природных ресурсов Забайкальского края, Институтом природных ресурсов и другими организациями занимаемся проектированием нацпарка «Кодар». Если всё удачно сложится, то к концу текущего года в Забайкалье начнёт работать ещё одна природоохранная организация, – рассказывает Виктор Яшнов. – Есть интересные задумки по реинтродукции лошади Пржевальского в Забайкалье, но в связи со строительством ГЭС в верховьях Селенги многие вопросы с Монголией решать стало значительно сложнее.

Рыбы-то сколько стало!..

За многолетние тесные взаимоотношения с монголами Виктор Иванович получил на чужбине почётное звание «Заслуженный работник охраны окружающей среды Монголии». Имеет почётный знак «За заслуги в заповедном деле» от министерства природных ресурсов России, является заслуженным работником охраны окружающей среды Читинской области. Но о наградах он говорить не любит, ему важнее видеть результаты своих трудов:

– Я сорок лет в заповедной системе. Вот видишь результаты: сотни лебедей, журавлей, дзеренов, тарбаганов, я уж не говорю про таёжные виды – изюбрей, кабанов, косуль, этого добра хватает. Рыбку люди удочками ловят в охранке да говорят: «Виктор Иванович, рыбы-то сколько стало!». Рыбы много стало после того, как наши инспекторы начали сотнями снимать в охранной зоне (и не только) китайские сети. Гореть стали в десятки раз меньше, чем прилегающие территории, очевидно. Есть результаты.

Ему ли, директору Сохондинского, не знать, какой путь прошёл заповедник от создания до сегодняшних дней.

Тогда, в 80-х, кордоны из благ цивилизации имели только чадящие керосиновые лампы да печки железные. Потихоньку всё это сменили, появился газ, солнечные батареи, электроприборы, телевизоры (20 каналов в распоряжении), холодильники, Интернет, радиостанции, спутниковая связь. На кордонах не только картошку выращивают, но и разбивают цветочные клумбы. Условия жизни изменились очень серьёзно в лучшую сторону, живи и работай, а если по-яшновски, то «засучив рукава, вваливай по полной программе – интересно же».

Ольга Чеузова. «Читинское обозрение» №16 от 19 апреля